Мы выключили свет, вышли, плотно прикрыв дверь. Спустились по лестнице к каналу, вошли в воду. Где-то на полпути от насосной до нашего места вдруг спереди ударил свет — прямо в глаза. Неожиданный и мощный, как удар по лицу. Мы машинально отвернулись, поплыли на спине. Светлана выругалась — крепко, по-мужски, и свет, как бы испугавшись, погас.

— Меня потеряли, — донесся голос Светланы из какой-то чернейшей, неземной темноты.

Я плыл с закрытыми глазами, но за веками, внутри меня полЕлхал этот жуткий, ярчайший свет галогенного прожектора с ближайшей вышки. Светлана первая вышла на берег — каким-то ей одной ведомым способом нашла наши вещи и, взяв меня за руку, вывела как слепого. Я и правда ни черта не видел, кроме радужных кругов да белесой мути. Она прикоснулась к моему плечу, шепнула «До завтра!», и лишь скрип торопливых шагов долетел до меня. Обессиленный, я опустился на сырую и уже холодную гальку и долго сидел, прикрыв глаза рукой и борясь со странной, наплывами, тошнотой.

3

Не думал я, что всего за две встречи так крепко влипну. Светлана постоянно была во мне, как дыхание, как пульс, как ощущение движения крови. Странно, по при хорошей зрительной памяти я не мог вспомнить ее лицо — лишь глаза, то серые, то темные, неотступно смотрели на меня. Конечно, я очень пережи­вал, что скрыл свое подлинное имя. Зачем? Что за блажь? Теперь трудно будет объяснить ей, зачем я это сделал. Обидится — и правильно сделает! Кретин! Что за игры под луной — за колючей проволокой?! Когда все вокруг так странно неустойчиво. Может, нам всего-то отведено три-четыре встречи, а я — болван! Хотелось найти ее, увидеть и сказать, что не могу без нее, хочу быть с ней всегда. Такого еще не было в моей жизни. И вряд ли будет. И пусть простит за дурацкий обман!

И я верил, что найду ее, поговорю, и она простит. Было в ней что-то такое, чего не было ни в одной из моих прежних девчонок. Удаль, грубоватость, загадочность и нежность. И еще — какая-то необъяснимая сила, которая сразу же потянула меня к ней. Но меня ли одного?! А что за мужик строжился, когда выпускал ее на канал прошлой ночью? И как это получилось, что с такой точностью включили прожектор — прямо в лицо, как будто с вышки следили приборами? Странная птица! Но как бы там ни было, а все рассудочное, подозрительное уходило, едва я вспоминал ее руки, глаза, губы...

Я ждал третьей ночи. Истомленный ожиданием, я даже не стал заходить в свой корпус, а прямо с автобуса помчался на канал. Конечно, никого там не было. Небо затянуто тучами, но дождем и не пахло — жара и сушь продолжа­лись уже вторую неделю. Я долго бродил вдоль канала, прислушиваясь к каждому шороху, к каждому скрипу. Но — тщетно, Светланы не было. Нервы мои были на пределе. Я разделся и кинулся в воду. С яростью, без передышки доплыл до насосной, оттолкнувшись от бетонной стенки, пошел в таком же темпе обратно. Если бы я так плыл на каких-нибудь официальных соревнованиях, то наверняка показал бы неплохой результат — мастера а то и чемпиона мира!

Однако каково же было мое изумление, когда возле кучек гравия, где лежала моя одежда, я увидел спокойно сидящую овчарку! Глаза уже привыкли к темноте и ошибиться я не мог: да, это была немецкая овчарка, крупная, темной масти, с остро стоящими ушами и широкой грудью.

Я вышел из воды и осторожными шажками двинулся вверх по откосу. Собака наблюдала за мной, поворачивая голову с боку на бок, словно ожидая, что я ей чего-нибудь дам. Дать, увы, было нечего, кроме самого себя, голень­кого, ничем не защищенного, и я, вдруг осознав это, в страхе остановился, прикрывшись руками. Собака угрожающе зарычала. Двигаться дальше было рискованно, и я застыл на месте, упершись пятками в острые камни. Собака постепенно успокоилась, легла на брюхо, вытянув передние лапы и положив на них морду. А я стоял, изображая статую спортсмена, только что вышедшего из воды. Правда, голого и без должной шапочки.

Ну что ж, коли расслабилась собака, подумал я, то могу расслабиться и я. Но — только как? Те несколько шагов по гравию, что я успел сделать до первого серьезного предупреждения, оказались весьма кстати, иначе «расслаб­ляться» пришлось бы в воде. Следя за реакцией собаки, я опустился сначала на одно колено, потом на второе, встал на четвереньки и наконец сел. Теперь можно было и перевести дух.

И только теперь я заметил у входа в зону «Б» черный силуэт автомобиля — «Волга», двадцать первая модель. «Собака плюс машина минус Светка» — эта формула наводила на мысль о том, что собака, машина и Светка как-то связаны между собой...

Вдруг заскрипела входная дверь, мутное пятно возникло, закачалось между зданием и машиной — я не сразу сообразил, что так выглядит загазованный воздух в тусклом свете, пробившемся из дверного проема. Но вот сверкнули хромированные детали — бампер, задние фонари, боковая окантовка. Расплывчатая фигура крупного мужчины появилась в мутном пятне, следом за ним вышла женщина. Он вел ее за руку, казалось, тянул насильно. Они слились с машиной, хлопнула дверца, потом вторая, взревел двигатель, вспыхнули фары. Мужской голос, перекрывая шум двигателя, громко позвал: «Барс!» Овчарка упруго поднялась, кинулась к машине. Снова хлопнула дверца, и «Волга» укатила, оставив после себя дрожащее красное мерцание запыленного воздуха.

Я поднялся на затекших ногах, влез по склону на берег. Овчарка, видно, полежала на моей одежде — от нее остро пахнуло псиной. Я быстро оделся. Надо было возвращаться в корпус. Хотя сменный и смотрел на мои отлучки сквозь пальцы, но, видимо, до поры до времени. Да мне и самому было неловко так по-наглому сачковать, все-таки я был воспитан в добропорядочной семье, где честь и долг не были пустыми словами.

Едва я сделал несколько шагов по направлению к зоне «Д», как снова заскрипела дверь и послышались торопливые шаги. «Юра!» — тихо позвал женский голос. Сердце мое подпрыгнуло, но ту г же опало — голос был чужой, не Светкин.

Ко мне подошла незнакомая девушка в белой, как у Светланы, робе, худенькая, даже какая-то изможденная, с темными кругами под глазами. Что-то болезненное, надрывное было в ее лице.

— Вы — Юра? — спросила она.

Я кивнул, промычав что-то неопределенное.

— Вот, — протянула она свернутый клочок бумаги, — от Светланы.

— А что с ней? — спросил я, придержав за локоть уже готовую уйти девушку.

— Нет, нет, все в порядке, ее перевели в дневную смену. Срочно, — опустив глаза, как-то неуверенно добавила она.

Мне это показалось подозрительным.

— Срочно? Почему?

— Не знаю. У нас так бывает...

И опять что-то уклончивое, неискреннее. Я заглянул ей в лицо.

— Со всеми бывает? Или только со Светланой?

Девушка пожала плечами. Отходя от меня торопливо, как-то боком, отве­тила:

— Не знаю, я недавно здесь...

— Как ее фамилия?

— Кажется, Мокшанова... Или Локшанова, точно не помню.

— А где живет? В общежитии?

— Не знаю...

— А кто увез ее на «Волге»?

— Что? — испуганно спросила она и, всплеснув руками, побежала к зоне «Б». Опять под красной лампочкой возникло туманное пятно, дверь со скрежетом закрылась, и я остался в полной темноте.

Я вернулся в свое здание. На освещенной лестнице развернул бумажку. «Юра, срочно перевели в дневную смену. Не скучай. С.»

На столе у сменного под стеклом лежал список служебных и домашних телефонов начальства и сотрудников зоны «Д», но был и номер справочного бюро. Естественно, я тут же набрал этот номер. Длинным гудкам, казалось, не будет конца. Но вдруг трубку сняли. Я попросил дать квартирный телефон Светланы Мокшановой или Локшановой. Вскоре резкий птичий голос ответил: «Такой нет». Я швырнул трубку на рычаг. Сменный, белым кулем сидевший за столом над очередным кроссвордом, поднял красные глаза.

— Телефоны ломаются, понимаешь? — сказал он в пространство. — От постоянного облучения пластмасса не выдерживает, становится хрупкой...