– Слишком он себялюбив, – сказала она. И в саду пребывала вечная Зима, и Северный Ветер, и Град, и Мороз, и Метель танцевали меж деревьев.

Однажды утром Великан лежал без сна в постели и услышал чудесную музыку. Так сладка она была его слуху, что решил Великан, будто мимо идут королевские музыканты. Всего лишь крошечная коноплянка пела за окном, но Великан так давно не слыхал птичьего пения в саду, что коноплянкина песня показалась ему прекраснейшей музыкой на свете. И тогда Град бросил кувыркаться, и Северный Ветер перестал реветь, и восхитительные ароматы донеслись до Великана из раскрытого окна.

– Должно быть, Весна все-таки пришла, – сказал Великан; он выскочил из постели и выглянул наружу.

И что же узрел он?

Узрел он удивительнейшую картину. Дети пробрались в сад сквозь щелочку в стене и сидели на древесных ветвях. Куда ни обращал взор Великан, на каждом дереве сидело дитя. И деревья так радовались возвращению детей, что облачили себя в цветы и нежно размахивали ветками над детскими головами. Птицы летали и весело чирикали, а цветы выглядывали из зеленой травы и смеялись. Чудесная картина; лишь в одном углу обитала еще зима. То был самый дальний угол сада, и стоял там маленький мальчик. Мальчик был так мал, что не дотягивался до веток дерева, и оттого бродил вокруг ствола, горько плача. Бедное дерево покрыто было изморозью и снегом, и Северный Ветер гудел и ревел в кроне.

– Забирайся, мальчик! – говорило Дерево и склоняло ветви как можно ниже; однако мальчик был слишком мал.

И сердце Великана растаяло, едва он все это узрел.

– Каким себялюбцем я был! – молвил он. – Теперь я знаю, отчего не приходила Весна. Я посажу мальчика на верхушку дерева, а потом я сломаю стену, и сад мой на веки вечные станет пристанищем детских игр. – Он взаправду жалел о том, что натворил.

Итак, он сошел вниз по лестнице, тихо-тихо отворил парадную дверь и вышел в сад. Но едва дети увидали Великана, они так испугались, что побежали прочь, и сад вновь обратился в зиму. Не побежал только маленький мальчик, ибо глаза его были до того заплаканы, что он не заметил Великана. И Великан подкрался к нему сзади, осторожно взял и посадил на дерево. И тут же дерево расцвело, прилетели птицы и запели на ветвях, и маленький мальчик простер руки, обхватил Великана за шею и поцеловал. Другие дети, увидев, что Великан больше не злой, прибежали назад, а вместе с ними пришла Весна.

– Отныне это ваш сад, дети, – сказал Великан; он взял большой топор и сломал стену.

А когда люди в полдень пошли на базар, обнаружили они, что Великан играет с детьми в прекрасном саду, какого никто прежде никогда не видал.

Весь день играли дети, а вечером пришли к Великану попрощаться.

– Но где же ваш маленький друг? – спросил он. – Тот мальчик, которого я посадил на дерево. – Великан полюбил его больше всех, потому что мальчик его поцеловал.

– Мы не знаем, – отвечали дети, – он куда-то ушел.

– Вы уж скажите ему, пускай завтра непременно придет, – сказал Великан. Но дети отвечали, что не знают, где тот мальчик живет, и никогда прежде его не видали; и тогда Великан весьма опечалился.

Всякий день после уроков дети приходили и играли с Великаном. Но маленький мальчик, которого полюбил Великан, больше не показывался. Великан был очень добр ко всем детям, но тосковал о первом своем маленьком друге и часто о нем говорил.

– Как бы я хотел вновь увидеть его! – восклицал он.

Прошли годы, Великан состарился и одряхлел. Он больше не мог играть, а потому сидел в огромном кресле и смотрел, как играют дети, и любовался своим садом.

– Много прекрасных цветов у меня в саду, – говорил он, – но дети – прекраснейшие цветы из всех.

Как-то зимним утром, одеваясь, Великан выглянул в окно. Зима больше не расстраивала его, ибо Великан знал, что Весна просто уснула, а цветы отдыхают.

Внезапно он в изумлении протер глаза и вгляделся пристальнее. Весьма поразительная картина предстала его взору. В дальнем углу сада стояло дерево, сплошь покрытое чудесными белыми цветами. Ветви дерева были из золота, и серебряные плоды висели на них, а под деревом стоял маленький мальчик, которого любил Великан.

Вниз по лестнице помчался Великан и выбежал в сад, обуянный радостью. Он бежал по траве, он спешил к мальчику. Но когда Великан приблизился, лицо его покраснело от гнева, и молвил он:

– Кто посмел обидеть тебя? – Ибо на ладонях ребенка зияли отпечатки двух гвоздей, и отпечатки двух гвоздей виднелись на крошечных ступнях. – Кто посмел обидеть тебя? – вскричал Великан. – Скажи мне, я возьму огромный свой меч и уничтожу обидчика.

– Нет, – молвило дитя, – ибо сие есть раны Любви.

– Кто ты? – спросил Великан, и чудный трепет объял его, и рухнул Великан на колени пред ребенком.

И улыбнулось дитя Великану, и сказало:

– Однажды ты пустил меня поиграть в твоем саду, сегодня же отправишься в мой сад, что зовется Раем.

И когда дети прибежали после уроков, нашли они Великана – тот лежал мертвый под деревом, сплошь покрытым белыми цветами.

Однажды утром старый Нутрий высунул голову из норы. Глаза у Нутрия блестели, подобно бусинам, и торчали жесткие серые усы, а хвост его походил на длинный обрывок черного каучука. В пруду плавали Утята, один в один похожие на стайку желтых канареек, а их мама, ослепительно-белая и с красными лапами, обучала их стоять в воде на голове.

– Вас никогда не допустят в высшее общество, если вы не научитесь стоять на голове, – твердила она; время от времени она показывала им, как это полагается делать. Но утята не обращали на нее внимания. Они были очень юны и не знали, что вообще хорошего в этом самом обществе.

– Вот непокорные дети! – вскричал Нутрий. – Они поистине заслуживают утопления.

– Ничего подобного, – отвечала Утка. – Всяк должен с чего-то начинать, а родителям подобает являть безмерное терпение.

– Ах! В родительских чувствах я не смыслю ни грана, – сказал Нутрий. – Сам-то я человек не семейный. Говоря по чести, я никогда не был женат и никогда не собирался. Любовь – это, конечно, по-своему распрекрасно, однако дружба несравненно выше. Воистину, я полагаю, ничто в мире не сравнится в благородстве и исключительности с верною дружбой.

– Ответь, умоляю: каков же, по-твоему, долг верного друга? – осведомился зеленый Вьюрок, что сидел неподалеку на иве и подслушал их разговор.

– Да, я как раз хотела спросить, – сказала Утка; затем она отплыла к берегу пруда и встала на голову, дабы подать своим детям хороший пример.

– Что за глупый вопрос! – вскричал Нутрий. – Я, разумеется, ожидаю от верного друга, что он будет мне верен.

– А чем ты одаришь его взамен? – спросил Вьюрок, качаясь на серебристой ветке и трепеща крылышками.

– Я не понимаю, о чем ты говоришь, – отвечал Нутрий.

– Позволь, я тебе расскажу об этом историю, – сказал Вьюрок.

– А история будет про меня? – спросил Нутрий. – Если да, я послушаю – обожаю сказки.

– Она тебе подходит, – ответил Вьюрок; он слетел с ветки и, устроившись на берегу, поведал историю Верного Друга. – Жил-был, – сказал Вьюрок, – честный паренек по имени Ганс.

– И был он весьма замечателен? – спросил Нутрий.

– Нет, – отвечал Вьюрок, – вряд ли он был сколько-нибудь замечателен – разве что добрым своим сердцем и забавным, круглым, добродушным личиком. Жил он в крошечном домике один-одинешенек и изо дня в день трудился в саду. По всей округе не было сада чудеснее, чем сад Ганса. Турецкая гвоздика и гвоздика благородная росли в том саду, и желтофиоли, и пастушья сумка, и лютики. Цвели в том саду розы желтые и дамасские, сиреневые крокусы и золотые, лиловые фиалки и белые. Шли месяцы; василистник и сердечник, душица и чабер, ирисы, примулы и нарциссы цвели или расцветали своим чередом, цветы сменяли друг друга, и в саду всегда царила красота, коя радовала взор, и витало благоухание.

У маленького Ганса было множество друзей, но самым верным другом его был Мельник Гуго. Воистину, столь верен был маленькому Гансу богач Мельник, что всякий раз, минуя сад, непременно склонялся через забор, срывал большой букет или горсть сладких трав, или же набивал карманы сливами и вишнями, если время года было подходящее.