Почтовик был загружен еще днем. Он отлично видел подъезжавшие к нему машины: большого заправщика и белый фургон, из которого в самолет перегрузили какие-то мешки и коробки.
Вылет был намечен на раннее утро. Дико уставший за последние три дня, измученный ожиданием, юноша, устроившись поудобнее, на большом мешке с любовными посланиями, неожиданно для самого себя задремал.
Внезапно, дверь в грузовой отсек со страшным скрипом распахнулась. По металлическому полу гулко застучали кованые подошвы. Он хотел отодвинуться, забиться в угол, но тело отказывалось повиноваться. Перед лицом возникли толстые ноги в облепленных грязью сапогах. Тим поднял глаза выше, и увидел огромного пузатого немца. Тот глядел на юношу, оскалив хищные лисьи клыки, и вдруг громко зарычав, навалился, прижал к полу, не давая ни вдохнуть, ни пошевелиться. Юноша отчаянно забился под тяжелой тушей. Немец был холодный, от него почему-то пахло газетным киоском. Тим изо всех сил пнул врага коленом в живот, и..., проснулся.
Сотрясая внутренности, ревели мощные двигатели. Самолет взлетал. Тим открыл глаза. Возвышающаяся над ним гора съехала в сторону, и один из здоровенных мешков, набитых газетными пачками, придавил его к полу. Часть груза в отсеке не была закреплена. "Странно", - подумал Тим. Происходящее не вязалось с его представлениями о немецкой педантичности. С трудом выбравшись из-под завала, юноша сквозь зубы выругался: - Приснится же такое! Так и в штаны можно наделать.
Самолет несколько раз накренился на правый борт, по-видимому, сделав привычный круг над аэродромом, и начал набирать высоту.
Пора было приступать к следующей части спектакля.
Тим уселся на злополучный мешок, раскрыл рюкзак, и принялся собирать арбалет. Еще в Бельгии, он набрел на отличный магазин. Такого выбора не было даже у них в Америке. Здесь были и отличные охотничьи карабины, и длинноствольные винтовки, и короткий гладкоствол, любого калибра. Великолепные приспособления для тихой охоты: капканы, ловушки, всевозможные колюще-режущие, а главное - отличные луки и арбалеты. Тим сразу выбрал себе складной вариант с легким взводом, и магазином на четыре болта. Эта модель, в отличие от остальных, в сложенном виде легко умещалась в его рюкзак. Весила она не больше, чем его детская игрушка, которую когда-то подарил отец. Все детали были выполнены из авиационного алюминия, а оба плеча и спусковой механизм, из нержавеющей стали.
Поднатужившись, юноша надел проволочную петлю на зацеп, и покрутив ручку, взвел механизм.
Еще там, в лесу, размышляя над тем, как уговорить пилота пролететь больше запланированного, он решил, что небольшой револьвер, подаренный ему мистером Чарли, вряд ли покажется весомым аргументом. Но теперь, глядя на хищно поблескивающее острие семидюймового болта, пилот возможно призадумается.
Когда все было готово, юноша пробрался к люку, ведущему в кабину, и осторожно тявкнул.
Ревели моторы, по обшивке стучали редкие капли. Не дождавшись реакции, Тим попробовал изобразить зажатого мешками пса еще раз.
Пришлось поднапрячься, потому как, ни пилот, ни радист, снова его не услышали. И только, когда Тим устроил настоящую собачью истерику, люк приоткрылся. В щель осторожно заглянула голова в пилотском шлеме. Юноша снова жалобно тявкнул. Сообразив, что ему не послышалось, радист шагнул в грузовой отсек, внимательно вглядываясь в темноту.
Следующее было делом техники. Несколько секунд, молодой парень оказался обездвижен, и Тим, прихватив арбалет, ступил в кабину.
Пилот даже не повернулся в его сторону. Только, когда юноша уселся в кресло, направив тому в грудь острие болта, понял, что вместо напарника, рядом сидит незнакомец со страшной игрушкой в руках.
Пилот, совсем еще молодой парень, старше Тима года на два, с рыжими усиками и безвольным подбородком, вытаращил большие зеленые глаза, и неверяще уставился на Тима.
- Спокойно! - произнес юноша по-русски, - Не делаем резких движений!
Услышав русскую речь, пилот побелел еще сильнее, беспомощно открывая и закрывая рот.
- Будешь вести себя хорошо, останешься жив! - скорчил Тим злобную гримасу.
- Я есть обычный гражданский летчик! - наконец, выдавил из себя пилот, показав неплохое знание русского. - Не убивать меня, пожалуйста! У меня дома есть мама! И еще девушка! Не надо, пожалуйста!
Немец был явно напуган. Для него, видеть русского разведчика, да еще и так близко, было чем-то запредельным. По заверению начальства, аэродром отлично охранялся, и никакие партизаны или диверсанты им не страшны. А тут, в живот ему целит настоящий боевой арбалет. Он видел подобный в магазине для охотников. С такого расстояния металлический болт пробьет его на вылет. Никто из его бригады не был обучен воевать. Пилотов его компании, государство, за хорошие деньги, попросту наняло на работу. До окончания контракта оставалось три месяца, и он уже писал своей Гретте, как поведет ее в Берлинский театр. И сейчас, заглянув в глаза русскому, он решил, что сделает все, лишь бы тот оставил его в живых.
Тим приказал едва не обмочившемуся пилоту набрать высоту. Пересекать линию фронта лучше было над облаками. Самолет нырнул в серое месиво, и через десять минут в глаза им ударил яркий солнечный свет. Юноша приказал держать курс на восток, затем, поднявшись, стал позади кресла пилота:
- Смотри прямо. - Шепнул он ему на ухо, - Обернешься, мне придется вести самолет в одиночку.
Пилот затравленно кивнул, а юноша достал коммуникатор, быстро отыскал зеленую точку, и увеличив масштаб, разглядел маленький крестик их самолета. Оказалось, они слегка отклонились к югу. Тим скорректировал курс, и приказав пилоту следить за обстановкой, заглянул в грузовой отсек. Радист, по-прежнему дико вращая глазами, лежал на мешках в дальнем углу. Пришлось вынуть изо-рта бедняги кляп, (не хватает, чтобы тот еще задохнулся). Прорычав нечто невнятное, типа: - сиди тихо, - Тим вернулся в кабину.
Оружия ни у кого из них не оказалось. Сразу видно - гражданские. Усевшись в кресло, юноша заметил, что пилот совсем скис. Его ощутимо трясло, по конопатому лицу стекали капли пота, руки на штурвале побелели, из-за чего, на запястьях еще сильнее проявились рыжие веснушки.
- Как тебя зовут? - решил слегка разрядить обстановку юноша, а то, чего доброго, лишится чувств от "радости", сорвет машину в пике, и прощай Америка.
- Отто! - с трудом разжав сведенные челюсти, произнес немец, - Отто Фон-Блюменц!
- А я Иван! - не особо раздумывая, представился Тим, Иван Иванов! Ты не нервничай так. Все будет хорошо! Мне просто нужно вернуться домой. Меня там ждут, понимаешь? Так что, если будешь вести себя хорошо, останешься в живых!
Отто согласно кивнул, улыбнулся бледными губами, и едва слышно пробормотал по-немецки:
- Я тоже хочу домой.
Оставшееся время в пути, они молчали. Изредка, Тим сверялся с курсом, поправлял ничего не понимающего пилота. Несколько раз их запрашивали по радио, но юноша игнорировал однообразные вопли наземных служб. Небо было чистым. В пределах видимости не наблюдалось ни одного самолета. Лишь однажды, где-то далеко слева, мелькнула тройка немецких истребителей. Они вынырнули из-за облаков, и описав круг, снова ушли в туманную пелену.
Здесь, на такой высоте, было очень красиво. Тим ни разу не летал на самолете, и понятия не имел, что такое вообще возможно. Слегка расслабившись, он с восхищением рассматривал простирающееся до горизонта поле. Ему вспомнилось, как бабушка расстилала во дворе на большем покрывале, желтоватые пряди овечьей шерсти. Застыв округлыми завитками, переливающиеся всеми оттенками белого, под ними медленно ползли облака, а над всем этим великолепием, царило ясное голубое небо, озаренное солнечным светом.
Линию фронта они пересекли без проблем. Возможно, где-то там, внизу, сейчас шли тяжелые бои, но на этой высоте все было спокойно. Еще через два часа, юноша снова сверился с курсом. Оказалось, что они идут прямиком на Ленинград. Естественно, сажать самолет вблизи города равносильно самоубийству. Нужно искать укромное местечко.