Сука, сука, сука. – зашипела я, скорчившись на две половины. Меня словно сложили пополам, как тряпичную куклу. Да что там говорить, я и оказалась той самой куклой.

Простите, уже использованной.

Глаза щипало так сильно, словно я нырнула в уксус с открытыми глазами. Все тело сводило в судорогах, на горло обрушился хриплый кашель и непонятный хрип. Я не чувствовала рук, не чувствовала себя. Я чувствовала себя ватой. Ватой, которую поднесли к огню и отпустили в его пламя.

Он вошел тогда, когда в нос ударил его запах. Ни с чем не сравнимый запах, сам за себя говорящий: «Малышка, я Гарри Стайлс. Держись от меня подальше.»

Я согнулась пополам, прислонившись поясницей к холодной стене. Из глаз струились тонны слез, выводящие все жжение наружу. Хотелось вылезти на воздух и задохнуться им, однако о чем я мечтала – я не могла сдвинуться и с места.

Он спокойно достал свою дорожную сумку и, не долго думая, принялся скидывать свои вещи именно туда, даже не сворачивая.

Из горла раздался пронзительный всхлип и я отчетливо вскрикнула, понимая, что осядаю на пол, не в силах больше стоять на ногах. Сил не было. Ни на что.

Тебе бы Оскар за такую игру, Дейвидсон. – хмыкнул Стайлс, даже не поведя взглядом. – Кричишь так, словно… - он на мгновение замолчал, затем развернулся, по видимому, с интересом уставившись на меня. – Мы можем переспать еще разок, чтобы ты убедилась в том, что я не шучу.

Я ничего не ответила.

Я лишь прикусила губу, лишь бы не сорваться на крик. К тому же я, кажется, порвала все свои гребаные связки.

Стайлс, не считая нужным дожидаться ответа, спокойно развернулся и принялся скидывать свои вещи. Через мгновение послышался звук застегивающегося замка, звон его ремня на брюках и даже тикание его часов.

Не сходи с ума, Дейвидсон. – наконец промолвил он, пятясь назад к двери. – Ты простудишься.

Я подняла кипящие от боли глаза на него и заметила, как он стоит в двери, в упор уставившись на меня.

Когда ты пальцами нежно водил по моему худощавому телу, знаешь, мне хотелось замурчать или запеть, как поёт пианино. – хрипло прошептала я, начиная плакать так тихо, что не услышал бы даже сам Сальери. - Душевные клавиши перебирал так ловко, будто знал меня наизусть. Не угаснет долго огонь, Стайлс. Кто-то сейчас пьёт водку, я пьяна уже твоими словами. И уже ничего не стоит между нами. Я права? В детстве мама кормила манной кашей, а сейчас…И мы уже так часто дышим, и кислорода очень мало , а ты всё играешь. Не устал ещё?

Гарри перемнулся с ноги на ногу. Он был на волоске от меня. Тот, кто стал для меня всем, тот, кто научил меня любить, тот, кто обещал мне быть рядом, но по сути, его уже и не было – стоял там и просто смотрел на меня. Полное безразличие. Он был готов оставить меня одну в этой проклятой Ирландии. Я была готова уснуть и даже не проснуться.

Смелости на это точно бы хватило.

Любовь - это слабость. – произнес он, отворяя дверь. - Любовь - это рак, который разрастается внутри человека и принуждает его делать глупости. Любовь - это смерть. Любовь, о которой ты мечтаешь - это то, что для человека важней всего, важней даже самой жизни. Мне такая любовь не ведома. Мне ведома страсть. Животная страсть. Нечто куда более ценное, Дейвидсон.

Что овладело мной в тот момент, не известно никому.

Боль в глазах разъедала меня напрочь, однако меня тянуло к нему, и глупо было бы отрицать того смертельного притяжения, которое рушилось на меня всей своей массой.

Я медленно подошла к нему. Пожалуй, улитки в аквариуме казались бы ягуарами, по сравнению с моим движением. Сил не осталось ни на что, я чувствовала опустошение внутри и не более того. Сердце давно расколото, легкие станцевали последнее танго, а внутри еще все-таки что-то щекочет, словно требуя завершения истерик.

Словно требуя реальность обратить все это в сон.

Мне ничего не нужно было от тебя, кроме любви. Такой обычной, человеческой. – я улыбнулась.- Ни трогательных записок в букетах цветов, ни красивых слов с того конца провода, ничего. Я всего лишь хотела быть рядом с тобой. Я обещала, что не отпущу тебя, Гарри. Но ты уходишь. Иди. – чувствую, как по щекам текут слезы. Слезы разочарования и потери, слезы того самого конца, который давно напрашивался. – Ты научил меня верить чувствам, Стайлс. Теперь я не поверю никому.

Оттеснив меня в сторону, Стайлс предательски молчит и озаряет меня самой лучезарной из своих улыбок, той самой, из-за которой я всегда готова была влюбляться в неё вновь и вновь. Но на этот раз он просчитался. Теперь эта улыбка напоминала мне обо всём, что я только что потеряла.

Пробуй жизнь, Дейвидсон. Наслаждайся ее вкусом, восхищайся ароматом. – Стайлс крепко схватил свою сумку и накинул на себя капюшон от мягкой толстовки, в которой я заснула сегодня ночью. – Не жди меня и не пробуй на вкус тех, кто похож на меня. Я ведь неспроста был рядом, пусть и был немного скованным. И знаешь что еще? Делай акцент теперь на слово «был».

Я простояла около захлопнутой двери минут 15, не меньше. По щекам предательски скатывались все те же слезы, еще мгновение, и я начну умолять их прекратить движение.

Стайлс оставил меня одну в чужом Дублине.

Стайлс оставил меня в чужом.

Стайлс оставил меня в.

Стайлс оставил меня.

Стайлс оставил.

Стайлс.

Мне не было ни хорошо и ни плохо. Хотелось забыться и сделать себе больно. Хотелось прекратить плакать, слезы здесь ни к чему.

Боль поглощала изнутри совсем немного. Она не была сладостной, она была естественной.

Схватив телефон в руки, я судорожно принялась набирать номер Эмили, умоляя небо помочь мне.

Пожалуйста, Эмили. Пожалуйста. – шептала я в трубку, пробуя на вкус соленую воду, от которой уже тошнило.

Гудки на мгновение прекратились.

Я влетела в ванную комнату, прижимая к себе трубку настолько крепко, что ухо уже горело от такой хватки.

Свободно освободив лезвие от надоедливой упаковки, я аккуратно сжала его в пальцах и от невероятного головокружения облокотилась о дверку душевой кабины.

Эй, Рикка, почему ты молчишь?! – доносился до меня обеспокоенный голос Эмили.

Он отобрал у меня самого себя. Мы оба полные неудачники! – выкрикнула я, понимая, что сдаюсь. -Я чувствую опустошение, Эмили. Эмили, Эмили, Эмили…- повторяла я, словно заклинание, стискивая в руках лезвие и мысленно отговаривая себя.

Нельзя, Рикка, нельзя.

Я чувствую запах лезвия, Эмили. Он такой сладкий. Его хочется… трогать. Понимаешь? – господи, я схожу с ума. Мои колени подкашиваются, а руки потеют он нетерпения.

Рикка, да что в конце концов происходит?! - выкрикнула Эмили и что-то там у нее упало со звоном на пол.

Сладко, сладко, было так сладко, я осталась одна, не сладко. Сейчас совсем не сладко. – я плакала, точно выброшенный на улицу маленький пес, совсем никому не нужный, родившийся просто так, ни за чем. Я чувствовала, как трясется каждая моя клеточка, словно скулила о том, чтобы к ней прикоснулись.

Гарри.

Прикоснулся.

Он оставил меня, Эмили. – прошептала я ледяным тоном.

Мгновение тишины, и что-то вновь со звоном упало на пол.

Что, черт возьми?! Это, мать твою, розыгрыш?! – закричала Эмили невероятно-звонким голосом. – Рикка, ради бога, где ты? Ты все еще там? Господи, что я могу сделать? Рикка! Пожалуйста!

Я молчала. Кусала губы и молчала. Любовалась на лезвие, не в силах держать его в руке. Вены на левом запястье набухли, это можно было сравнить с жаждой. Ты бежишь километр, и километр для тебя – сплошное мучение. И после него ты видишь целый колодец, но не пьешь.

Ты хочешь сделать себе больно, но терпишь.

Потому что, черт возьми, знаешь, что тебя все-таки, кто-то любит.

Я одна, Эмили. Совсем одна.

Я скажу Хорану, Рикка. – срывающимся тоном произнесла Эмили. – Оставь свою гордость позади, я скажу ему, я обязана. Господи, господи, он не мог. Он не мог! Господи, что же, что же дел…