Советская страна с каждым годом росла и крепла. Политическая же эволюция Павлова шла неравномерно. В течение 1933 и особенно 1934 г. во взглядах Ивана Петровича произошли некоторые позитивные сдвиги.

Летом 1934 г. по поручению покойного академика А. А. Борисяка, одного из тогдашних руководителей биологических учреждений Академии наук СССР, я отправился в Колтуши, где Иван Петрович обычно проводил свой летний отдых. Нужно было выяснить, не пожелает ли он расширить рабочую площадь Физиологического института в связи с переездом в Москву нескольких находившихся по соседству с ним академических институтов (Института физиологии растений, Зоологического института и др.). День был прекрасный. Иван Петрович встретил меня приветливо. За месяц отдыха на лоне природы он загорел, стал веселее, жизнерадостнее. Он познакомил меня с ходом строительства научного городка в Колтушах, показывал уже законченные лабораторные корпуса, места, где будут построены другие здания, и увлеченно рассказывал о перспективах развития этого единственного в мире центра по изучению высшей нервной деятельности — «столицы условных рефлексов», его любимого детища. Павлов говорил мне, что в новом институте будет изучаться поведение животных, стоящих на самых различных уровнях эволюционной лестницы, начиная с пчел и кончая человекообразными обезьянами, будет исследована возможность изменения и улучшения наследственных свойств нервной системы животных посредством подбора, скрещивания и воспитания^ посредством воздействия на них факторами внешней среды. Он пригласил меня посмотреть опыты П. К. Денисова со знаменитыми человекообразными обезьянами Рафаэлем и Розой. Я согласился с радостью. В тот день производилась киносъемка опытов, и мне посчастливилось быть заснятым на кинопленке вместе с Иваном Петровичем.

Потом Павлов пригласил меня к себе домой. За завтраком велась оживленная и интересная беседа, длившаяся примерно 2 часа. Я убедился, что месяц отдыха в Колтушах благоприятно сказался на эволюции политических взглядов Павлова. Он восторгался растущей экономической и военной мощью нашей страны, крупными индустриальными гигантами, выдвинувшими Россию на одно из первых мест в мире, механизацией сельского хозяйства, ведущей к облегчению тяжелого труда крестьянина и повышению продуктивности земли нашей. Прочувствованно говорил о расцвете науки и культуры в стране, в частности о щедрой материальной и моральной поддержке его научной работы, говорил о своей тревоге — сумеет ли он ее оправдать. С особым подъемом рассказывал он о том, как читал в наших газетах сообщения о полете нескольких советских мощных самолетов по странам Европы — полете, изумившем европейцев и вызвавшем зависть у одних, страх у других, восторг у третьих. Он примерно так охарактеризовал значение этого полета: «Нуте-ка, господа европейцы, взгляните-ка на нас! Привыкли считать себя учителями, а нас отсталыми? Прошли те времена, прошли! Гордая Америка и та вынуждена была опустить свой нос, признать нас. Ишь ты, штука-то какая!» А с каким воодушевлением, восторгом и гордостью говорил Иван Петрович о нашей созидательной внутренней политике! С негодованием и возмущением обрушивался он на поджигателей и застрельщиков грабительских империалистических войн, которые ненавидел всей душой и мысль о которых всегда причиняла ему мучительные физические страдания. Особенно гневно он говорил о фашизме в Германии и Италии. В заключение беседы он выразил спокойную уверенность за будущее нашей Родины, так как ее судьба находится в честных, крепких и мудрых руках.

И. П. Павлов играет в городки. В белом костюме - автор

Я никогда раньше не видел Ивана Петровича в таком приподнятом настроении. Он то сидел, то вставал, дри этом говорил взволнованно, сильно жестикулируя».

Под конец нашей беседы сидевшая все время безмолвно в стороне Серафима Васильевна обратилась ко мне со словами: «Все это хорошо, очень хорошо, но вы, господин коммунист, немного бы о религии подумали». Я шутливо ответил: «Серафима Васильевна, обратитесь, пожалуйста, к Ивану Петровичу по этому вопросу; видите, теперь он сам стал большим коммунистом!» На это Иван Петрович искренне и громко расхохотался. Я также не мог удержаться от смеха. Улыбалась и Серафима Васильевна.

После завтрака мы спустились во двор и поиграли с Иваном Петровичем в любимые им городки. Нельзя было не восхищаться юношеским увлечением и азартом этого 85-летнего старика. Он радовался каждому удачному удару, огорчался при неудачном, не скупился на похвалу или укор другим участникам игры. Под обстрелом оказался и я, хотя первый раз в жизни играл в городки и попал в его группу. Эта игра также снималась на кинопленку.

Я покинул Колтуши в состоянии радостного волнения, безмерно счастливый, что провел уникальный в своем роде день с Иваном Петровичем. Такие дни не забываются всю жизнь.

В заключение своих воспоминаний об Иване Петровиче я хотел привести несколько разных по характеру эпизодов, характеризующих отдельные черты его высокого морального облика.

Кристальная честность, обаятельная простота и скромность гармонически сочетались в нем с исключительной добротой, чуткостью и сердечностью не только по отношению к людям, но и по отношению к подопытным животным.

Помнится, например, случай гневного возбуждения и глубоких переживаний Ивана Петровича по поводу гибели собаки одного сотрудника, работавшего в Колтушах. Иван Петрович спросил о причинах смерти собаки и сотрудник ответил, что по данным вскрытия трупа наиболее вероятной причиной смерти является истощение от недоедания. Павлов буквально вышел из себя и стал так сердито и громко кричать на него, бранить такими крепкими словами за бездушное отношение к животным, что бедняга чуть не заплакал. Иван Петрович тоже примерно на протяжении часа не мог успокоиться, возбужденно повторял: «Какой позор, какое варварство! При обилии пищевых продуктов в институте потерять собаку из-за недоедания! Да какое же вы имеете право заниматься наукой, господин? Уже нашли бы себе занятие, более соответствующее вашей черствой душе!»

Вообще он всегда говорил о собаке с особой любовью и благодарностью и не терпел бесчеловечного отношения к ней. В 1935 г. по инициативе Павлова на территории Института экспериментальной медицины в Ленинграде, поблизости от здания руководимого им отдела физиологии, был воздвигнут памятник собаке. По предложению Павлова на постаменте памятника изображены барельефы, воспроизводящие ряд характерных эпизодов долголетней экспериментальной работы ученого с собаками, и выгравированы составленные им трогательные надписи. Одна из них гласит: «Пусть собака, помощница и друг человека с доисторических времен, приносится в жертву науке, но наше достоинство обязывает нас, чтобы это происходило непременно и всегда без ненужного мучительства».

Находились ловкачи, которые довольно нечестно пользовались добротой и отзывчивостью, а также наивностью и крайней доверчивостью Ивана Петровича в делах обыденной жизни. Я несколько раз слышал из его уст полушутливые рассказы о том, как много писем он получает от разных незнакомых ему лиц, в которых они в плачевных тонах излагают свое «горе и страдание» по поводу ли смерти близких, тяжелой ли своей болезни, потери ли имущества или по какой-нибудь другой выдуманной причине. Они обращались к Ивану Петровичу с «покорнейшей просьбой временно одолжить им» кругленькую сумму денег. По словам Павлова, он, как правило, удовлетворял подобные просьбы. «На что мне лишние деньги? Пусть возьмут, если это им очень нужно»,— любил говорить он. Забавно, что из всего большого числа бессовестных ловкачей, получивших таким путем деньги «взаймы», лишь один-единственный человек вернул обратно свой долг. «Впоследствии выяснилось,— улыбаясь говорил Павлов,— что этот человек был душевно больной».