За все годы лишь один случай его педагогической неудачи лег курьезным пятном на его трудовую биографию. В конце пятидесятых на уборку урожая в Казахстан выехал во главе группы односельчан, в которую входили его ровесник и друг детства Алексей Матвеевич Тхорик и кумнат, муж Франи - Черней Григорий Максимович. С Алексеем, опытным водителем, проблем не было. Григорию Максимовичу, плотнику и столяру, техника давалась с невероятным трудом. Он не раз просил бригадира:
- Коля! Поговори в отделении. Пусть переведут меня плотником. Дело мне знакомое. да и позориться на старости лет не буду. Не идет мне техника в голову!
- Гриша! Плотником только и заработаешь на обратный билет и на помаду для Франи. Завтра начинаем пахать. Трактор я тебе дам новый, отличный. Расценки высокие. Не стыдно будет вернуться домой.
На следующее утро трактора выстроились широкой шеренгой. Во время завтрака в столовую забежал радист:
- Николай Яковлевич! После завтрака сразу в контору. Директор срочно вызывает.
Закончив завтрак, Николай Яковлевич поторапливал родственника:
- Вот твой прогон. Тебе легче. Я вчера его опахал. Строго держись борозды. Горючего должно хватить на целый день. На крыше кабины я приспособил дополнительный топливный бак. Моё рацпредложение. Садись! Трогайся плавно! С богом!
Григорий Максимович тронулся. Трактор рванул, но, слава богу, не заглох. Въехал в борозду. Опустил, как учили, плуг. Трактор пополз по полю. Было страшно перед поворотом. Но он оказался округлым. Приноровился. Николай Яковлевич забрался в кузов ГАЗона. Поехали в соседнее отделение, оттуда в контору.
Подошло время обеда. Трактористы, оставив трактора с краю прогонов, собрались в столовую. Григорий Максимович приближался. Вместо того, чтобы остановиться, Григорий Максимович, жестикулируя, что-то громко прокричал и, описав по борозде полукруг, повел трактор дальше.
- Я не знал, что он так быстро войдет во вкус. Или заработать больше хочет. Пока он сделает круг, пройдет около часа. Пошли!
Пообедав, пахари продолжили работу. Поднимаясь на гусеницу своего трактора, Алеша Тхорик, глядя на движущийся вдали Гришин трактор, пробормотал:
- Не знал, что мой двоюродный брат такой жадный.
Далеко пополудни вернулся с конторы Николай Яковлевич. Удовлетворенно оглядел движущиеся по степи трактора:
- Молодцы, ребята! Дружно идут.
Поднявшись на ступеньки вагончика, наметанным глазом отметил, что его кумнат с утра вспахал больше всех.
- Смотри. А с утра прибеднялся...
Трактористы по очереди, заканчивая круг, подняв плуги, подъехали к автозаправщику. Залив полные баки, продолжали тянуть борозду. Ближе к вечеру, не доезжая конца прогона, трактор Григория Максимовича заглох и, резко дернув, остановился. Кончилось горючее. Плуги оставались в пахоте. Все наблюдали, как Григорий Максимович с трудом сполз животом на гусеницу. Оглянувшись на вагончики бригады, на полу-согнутых ногах, держась за гусеницу, скрылся за трактором.
Не появлялся долго. Казалось, прошла целая вечность. Наконец из-за трактора показался Григорий Максимович. Медленно, с трудом дойдя до вагончика, бессильно опустился на землю:
- Всё!...
- Что всё? Гриша, что с тобой? Ты почему не обедал? Что с ногами?
- Чтоб я в жизни еще раз сел на трактор!..
- В чем дело? Ты можешь объяснить?
- Я забыл, как остановить трактор.
- А голова у тебя на что? - Николай Яковлевич сквозь смех, занервничал. - Я сколько раз объяснял? Ты о чем думал?
- Коля! Я с раннего утра хотел по маленькому. Ты, как на пожар, погнал нас в столовую. А потом посадил меня на трактор. Я и думал только о том, как хорошо в нужнике!
Хохот не стихал долго. После ужина разбрелись по вагончикам. Уже давно стемнело. Только периодически взрывающийся хохот здоровых мужиков, от которого, казалось, вибрировали стены полевых вагончиков, перекатывался по казахской степи...
До конца сезона Григорий Максимович работал плотником. На целину он больше не ездил...
После весенней вспашки и сева яровых, не давая бригаде расслабиться, разбирали хлебоуборочные комбайны, как говорят, до винтика. Тщательно пересматривали все узлы, заменяли детали. К уборочной все комбайны стояли в ряд, готовые ринуться на поля.
Из года в год настоящим бичом конечного результата уборки стали потери. Низкорослая яровая пшеница во время уборки прямым комбайнированием в больших количествах оказывалась на повехности земли. Николай Яковлевич еще в середине пятидесятых принял, казалось, парадоксальлное решение. Несмотря на низкорослость пшеницы, которую, по правилам, убирали прямым методом, Николай Яковлевич предложил уборку раздельным способом и начать её на неделю раньше.
Начиная от главных специалистов совхоза до областных властей все воспротивились "легкомысленной авантюре". Твердое, с высоким процентом содержанием клейковины, яровое целинное зерно было элитным, шло на экспорт. Боялись, что недозревшее зерно потеряет процент содержания клейковины.
С большим трудом удалось Николаю Яковлевичу добиться разрешения провести эксперимент на отдельных массивах. Первые дни уборки показали, что урожайность при раздельной уборке предложенным методом оказалась в полтора раза выше. Потери были сведены к минимуму, клейковина осталась высокой. В том году грудь Николая Яковлевича украсила медаль "За трудовую доблесть".
Через доброе десятилетие Николай Яковлевич узнал, что за внедрение раздельного способа уборки яровых низкорослых сортов твердой пшеницы группа партийных, хозяйственных и научных работников Казахстана и Москвы стали лауреатами Государственной премии СССР. Одновременно с Госпремией последовали награждения высшими правительственными наградами. Своей фамилии в длинном списке награжденных Николай Яковлевич не нашел.
С годами всё более болезненно воспринимал несправедливость, накапливалась неудовлетворенность, душевный дискомфорт. Особенно тяжело переносил предвзятость и необъективность начальства при подведении итогов трудового семестра. Его не столько волновал размер премии, единовременной выплаты, сколько навешенные на грудь знаки отличия. Его приятно волновал сам процесс награждения на глазах многочисленных зрителей.
Как и любая другая одаренная, неординарная, нестандартная личность, Николай Яковлевич имел и свои характерологические особенности, свойственные ему одному. Был удивительно гостеприимным. Любил быть в центре внимания. Предпочитал общество приятелей, которые ему откровенно льстили, восхищались его личностными качествами. Постепенно из его окружения уходили люди, которые сдержанно относились к его успехам. В последние годы сложилось окружение, в котором он ощущал себя таким, каким видел сам. Появились и множились те, которые создавали вокруг него иллюзию искреннего братства.
Платил за эту иллюзию Николай Яковлевич дорого. По возвращении с очередного трудового семестра, пользуясь его компанейским характером, приглашали его в заведения, весьма далекие от трезвенности. Даже приглашенный другими, никогда не позволял никому оплачивать совместное общение за бокалом вина.
Степень его совестливости, чувства долга была, подчас, близка к патологической. Николай Яковлевич, казалось, не помнил обид. Он помогал даже тем, кто ранее совершил по отношению к нему подлость. Если не было денег, чтобы не обидеть, мог выпить рюмку и уходил. Но как только получал зарплату или премии, гостеприимно собирал вокруг себя всех желающих.
На моей памяти недобросовестные компаньоны не раз эксплуатировали его деликатность, бескорыстие и неспособность отказать. Он был бессеребренником, из ряда вон выходящим. Его альтруистичность и участливость, способность сопереживать, бывало, становились в районе притчей во языцех.
Из памяти не выветривается случай, происшедший в самом начале семидесятых. Поздним осенним вечером Николай Яковлевич возвращался домой. Моросил густой мелкий холодный дождь. Возле поселкового дома культуры увидел, идущего навстречу, давнего приятеля Ковальского Бориса. Тот шел домой, зябко ссутулившись, в одной, насквозь промокшей майке.
