Из этих раздумий ее вывел незнакомый мужской голос, чуть хрипловатый, глубокий и приятный.

− Как приятно вернуться домой. Ты еще стоишь, детище старого волшебника? – говоривший мужчина с улыбкой и непередаваемой нежностью смотрел на собор, как будто это была не груда камней, а красавица в подвенечном платье.

Анна обернулась. В паре шагов от нее, на пару ступенек ниже стоял загорелый молодой человек, безупречный костюм которого, цилиндр и трость указывали на определенное положение в обществе. Высокий, широкоплечий, с темно-каштановыми вьющимися волосами и ироничным взглядом карих глаз, он мог считаться даже красивым, хотя Анна привыкла мерить красоту несколько по иным, французским меркам. Там в цене была утонченность и гибкость, а не сила и гордая стать, которая отличала незнакомца. Он был так же физически крепок, как и ловок, судя по его небрежной позе и легкости, несмотря на силу, интуитивно прослеживавшейся в фигуре. Анна удостоверилась в этом, когда он молниеносно перепрыгнул через три ступеньки, чтобы оказаться около нее.

− Мадемуазель, простите, что бестактно прервал ход ваших мыслей, заставив обернуться ко мне, – он с достоинством поклонился, проговорив извинения на чистейшем французском языке. – Я очень долго не был дома, и не смог удержаться от подобной реакции, глядя на символ моей родины.

− Я принимаю ваши извинения, – с достоинством произнесла Анна, после чего не удержалась от чарующей улыбки. Наконец-таки нашелся тот англичанин, который не боится проявления своих эмоций, и извиняется только ради приличия, не считая это преступлением. Анна с самого начала, как только ее нога коснулась пирса в Дувре, столкнулась с холодностью, отличавшей бриттов от всех остальных жителей мира, и это ее угнетало. Услужливая вежливость, безупречность манер и выправка всех – от прислуги до лордов, ее раздражала как красная тряпка быка, но сделать с этим она ничего не могла, чтобы не показаться бестактной. Приходилось подчиняться традициям, и ловить безразличие в вежливых глазах. А тут искренний и открытый молодой человек, настолько загорелый, что его трудно было принять за англичанина. Но если джентльмен говорил, что это его дом, значит, он не врал. И откуда у него чистейшее французское произношение? Ей стал интересен этот субъект, олицетворявший собой одну большую загадку.

− Позвольте представиться: Виктор Эван Макнэрн, – он опять поклонился. Безупречность манер выдавала прекрасное воспитание.

− Анна Диманче, француженка. Можете говорить по-английски, я отлично знаю этот язык, – она сделала книксен. – Но откуда вы так отлично говорите по-французски? Вы же англичанин?

− Я шотландец, мисс, – он перешел на язык Шекспира. – Но для вас это, наверное, одно и то же. Простите, если я ошибаюсь, – он наклонил голову, и снова выпрямился.

− Прощаю. Я понимаю различие.

− А французский я изучил в Марселе, где ходил под парусом на торговой шхуне с французской командой, – Виктор принял выжидающую позу.

− Вы моряк?

− В какой-то степени, мисс. Я младший сын в знатной шотландской семье. Мои предки носят баронский титул уже восемьсот лет, но мне он не светит, так как у меня четверо старших братьев. Поэтому я, с благословения моего отца, отправился в пятнадцать лет из родного дома в Вест-Энде бороздить просторы мира. Это была моя мечта с самого раннего детства. Я мечтал открыть новые страны, но, к сожалению, все континенты давно открыты. Простите, быть может, я вас утомляю излишними подробностями?

− Нет, что вы. Мне очень интересно вас слушать, – Анна опять улыбнулась. – Продолжайте, прошу вас.

− Сейчас мне двадцать восемь, я объездил полмира, и вот, только сегодня ночью ступил на родную землю. Я устал от скитаний, и мне хочется иметь что-то свое, постоянный уголок, возвращаясь куда, я буду счастлив.

− Кстати, а как вы поняли, что я француженка?

− Вы одеты по парижской моде. Я последние полгода жил в этом городе. У меня родственники имеют квартиру на Арбр Сек, у них я и гостил.

− Какое совпадение: я родилась и выросла на этой улице. Возле набережной Лувра, – она посмотрела на незнакомца с симпатией. – И как вам Париж?

− А я жил возле Сент-Оноре, в паре кварталов от вас. А Париж бесподобен! – Виктор в восхищении развел руками, как дирижер перед оркестром. – Этот город заставляет удивляться даже того, кто видел многие страны, поверьте мне. Но здесь, – он неопределенно кивнул в сторону творения Рена, – мой дом, и вы не поверите, даже в Тунисе и Дели я мечтал о туманах над Темзой и рождественской индейке, которую моя мама, не смотря на штат поваров, всегда готовила сама.

− Вот и моя гувернантка, Гленн, всегда повторяет, что красивее Англии она ничего не видела…. Вы так тяжко вздохнули, – Анна с участием посмотрела на него. – О чем-то жалеете?

− Да. Жалею, – Виктор с печалью посмотрел на плиты ступеней, доставая сигару. – Я вернулся сегодня утром в свой дом, впервые за тринадцать лет, и не увидел там своей матери и двоих братьев. Я думал, что мы все вечны, но жизнь доказывает обратное. Мать уже три года как… – он поморщился, и замолк. – В любом городе мира я всегда помнил о ней, и молился за нее. Заказывая кеб на вокзале, я с радостью и нетерпением ждал, что она кинется мне на шею, как только я переступлю порог дома, но вышло не так. Мне очень ее не хватает. Да и дом чужой, мне там никто не рад. Только она радовалась бы моему возвращению…

− А братья? Что с ними?

− Они оба были офицерами в Индии. Отец мне сегодня рассказал, что их убили в один день, но один умер под Индауром, а другой в Агре. Просто так совпало. Я не буду вас утруждать подробностями произошедшего. Это ни к чему.

– Да, конечно. Вам, наверное, тяжело говорить об этом. Я знаю, что такое потеря. Моя мать умерла, когда мне было пять. Я ее не помню, о ее смерти рассказывал отец, но он с такой болью отзывался о ней, что я уверена – это была прекрасная женщина. Я выросла без нее.

− Грустная история.

− Очень.

− Как вам в Лондоне? – Виктор тактично сменил тему, чтобы не затягивать создавшуюся паузу.

− Красивый город. Но все люди какие-то не настоящие. Говорят не то, что чувствуют, скрывают эмоции, ведут себя так вычурно, будто минимум наследники престола. Ах, да, извините. Вы спросили о городе….

− Отчасти город – это его жители. Я с вами во многом согласен. Но сам Лондон от этого менее красивым не становится, – Виктор оперся на трость.

− Да, несомненно. Он не похож на Париж абсолютно, но в нем есть прелесть, – Анна поежилась от холода.

− Вы замерзли? Позвольте нанять для вас ландо, и оно отвезет вас, куда скажете, – Виктор поклонился. Он был воспитан как настоящий джентльмен, и принял этот жест за намек, что пора прекращать разговор, потому как он порядком наскучил. Он не учел, что Анна француженка и поэтому искренне замерзла, а не разговаривает жестами и намеками, как английские леди.

− Позволяю, – Анна сказала это несколько холодно, принимая жест Виктора за попытку избавиться от себя. Она подумала, что он застеснялся откровенности разговора, темы, которая звучала до того. Все-таки, как подумала она, он истинный англичанин, тоже скрытный и чопорный, судя по жесту, который он проделал с миной пэра Палаты Лордов.

Виктор с непроницаемым выражением лица предоставил ей руку, на которую она оперлась, и они начали спускаться вниз со ступеней. Он стал показно-почтительным с ней, так как его самолюбие было задето неожиданным намеком с ее стороны, а холодный тон Анны подтверждал подозрения, как бы перечеркивая теплый разговор, предшествовавший ее жесту. Она не хотела прощаться с ним, а он с ней, но возникшее взаимонепонимание требовало этого. Его восхитила красивая француженка, а ей показался очень интересным этот мужчина; но всего за секунду она почувствовала разочарование, а он раздражение. Когда девушка садилась в ландо, Виктор подал руку, помогая подняться на ступеньку, и после того, как она села, низко поклонился.

− Позвольте выказать восхищение вашей красотой, мисс. Вы очаровательны. Мне жаль, что мы так мало смогли узнать друг о друге, – он распрямился.