- Гриммджоу?!..

- Я здесь! – Отозвались сразу, где-то снизу, а затем шум свалившихся на пол тарелок и кастрюль подсказал: арранкар знакомился с кухней. – Твою мать! – Выругался он следом, и вновь что-то задел. Дом сотрясся от нового грохота. – Куросаки! Что б тебя! В этом доме есть что-нибудь пожрать?!

Ичиго нервно захихикала и закрыла лицо ладонью: и куда девался нежный ласковый котик? Глаза мигом запротестовали, широко открываясь: ну, да, с каких это пор Гриммджоу – “нежный и ласковый котик”? Она усмехнулась: в недавнем поведении Сексты скорее сквозила подчеркнутая осторожность и трепетная бережность первых прикосновений, которые не без труда скрывали его врожденную животную страсть, силу и желание.

- Куросаки!!! – Завопил Гриммджоу, на которого снова что-то упало.

- Да, что, он рехнулся?! Сейчас мне весь дом развалит!!!

Куросаки схватила из шкафа первую попавшуюся футболку и, надевая ее наскоро, быстро зашлепала босыми ногами по ступенькам.

- Какой ужас… – Замерла она на пороге кухни, где под грудой коробок лежал испачканный с ног до головы мукой Гриммджоу: у Юзу была довольно таки вместительная кладовка с припасами. Уместное ударение – на слове «была».

Куросаки подбежала к несчастному Джагерджаку, фыркающему и проклинающему всех и вся, чтобы вытащить того из-под продовольственных запасов.

- Эх, ты, горе мое луковое… – Усадила она его за стол и принялась полотенцем стряхивать с него остатки муки. Затем уперлась руками в бока, как сварливая жена, и строго посмотрела на нашкодившего «котяру»: – Ну? И что ты тут устроил?

Он покосился на учиненный беспорядок и недовольно хмыкнул.

- Что «что»? Поесть искал, разве не понятно?.. – Буркнул голубоволосый, вернее, мутно-голубоволосый, в прядях которого кое-где все еще оставалась мука.

Куросаки взглянула на гору пустых тарелок на столе и вылизанных контейнеров с остатками, очевидно, вчерашнего ужина и сегодняшнего завтрака:

- И тебе этого показалось мало?! – Ткнула она пальцем в это непотребство.

- Еще бы! Чего ты удивляешься? Я потратил много энергии и мне нужно ее чем-то восполнить. К тому же… – Он недовольно потянулся: – Этот гигай – жутко неприятная штука, которая от голода стягивает тебя, точно высушенная тряпка.

Куросаки не без умиления взглянула на жаловавшегося Гриммджоу: такой ребенок, ей-богу!

- Ладно, – снова вытерла она полотенцем его щеку и поправила торчащую челку, – так уж и быть… Приготовлю тебе что-нибудь.

Джагерджак сверкнул довольными глазами, в которых точно лампочкой зажглось два слова: «Ура! Еда!»

- Но с одним условием: ты должен убрать все, что набезобразничал!

- Вот еще… – Скрестил руки он на груди. – Король и... убирать.

Куросаки треснула его веником по плечу.

- Давай, король… Уверена, что это тебе не впервой. Урахара не привык содержать у себя бесполезных жильцов, так что… стопудово приучил тебя к порядку.

- Все-то ты знаешь… – Передразнил Гриммджоу, но веник взял.

Куросаки довольно принялась за готовку.

- Вообще-то я – не Юзу, конечно, но попытаюсь тебя удивить… – Прокомментировала она и достала из шкафа и холодильника необходимые продукты. Она торжественно объявила: – Паста со сливочным соусом! Как тебе? Итальянское блюдо, между прочим.

- Правда что ли? Надеюсь, это можно будет есть?

Куросаки хмыкнула: Гриммджоу возвращался. Бесящий ее до невозможности, с небывалой энергией, ощутимой даже на расстоянии, с чувствами, которым стыдно витать в воздухе понапрасну, если они не встречают должную реакцию в ответ... От него так и веяло смешанной сексуально-пакостной силищей, которую, действительно, нужно было чем-то унять, иначе этот зверюга точно съест ее вместо ужина…

Джагерджак, к удивлению хозяйки дома, довольно быстро справился: мусор убрал, коробки обратно расставил, муку успешно стряхнул. Кошачья ловкость и скорость пригодилась даже в хозяйстве. Делано уставший, он с видом желанного облегчения плюхнулся на стул в ожидании ужина, обещанного Куросаки.

Хищные глаза уперлись в девушку, колдовавшую у плиты, в коротенькой белой футболке. Ее старательные движения, порхающие шаги, сосредоточенный взгляд, мерное дыхание, сладкоголосое тихое мурлыканье… Она выглядела счастливой. По сердцу Гриммджоу растеклась карамель, тепло которой навсегда слилось с его сознанием. Перед глазами вспыхнули волнующие картинки недавнего наслаждения. Ее первый рык, ее первый восторженный взгляд, ее вжимавшееся в него объятие, ее соблазнительно-волнующее тело… Если это и было счастье, то Гриммджоу также чувствовал себя счастливым, потому что сумел сделать счастливой ее. И пускай они еще только в самом начале… Пускай он совершенно не думает о себе… Плевать! Его истинные желания и звериные удовольствия подождут, а, может, и не стоят ничего в сравнении с этим ее счастливо бьющимся сердцем.

- Гриммджоу. Прекрати пялиться на меня… – Бросила она ему через плечо, чувствуя, что он думал о ней, смотрел на нее и…

- Не льсти себе, детка… На что там у тебя пялиться? Ты ж не Иноуэ: у той барышни точно есть на что посмотреть – и спереди, и сзади…

Куросаки покачала головой: он неисправим. Она хихикнула:

- Ну, какая есть…

Гриммджоу усмехнулся: здорово, что она не обиделась, хотя ему так хотелось ее подразнить. Просто хлебом не корми. Секста впился взглядом в огромную синюю цифру «15» на футболке Куросаки. Она просто кричала о себе.

- Вот ты обожаешь эту цифру! Папашка явно угодил с твоим именем.

- Почему только с именем? Я же еще и родилась 15 июля…

- Врешь... – Неожиданно выпалил Джагерджак.

- Почему? – Усмехнулась она, оборачиваясь к нему. – Правда, 15 июля. А что?

- Хех, а я тоже родился в июле! 31-го числа.

Куросаки растянулась в улыбке:

- Так значит, у кое-кого совсем скоро день рожденья? И сколько же тебе стукнет?

Гриммджоу задумался, затем смутился, и, наконец, вспылил:

- Ты на что намекаешь, женщина? Я – мужчина в полном расцвете сил…

«Прямо, как Карлсон, – подумала Куросаки, но в ответ не упомянула: вряд ли столь чертовски привлекательному мужчине понравится сравнение с маленьким толстеньким человечком из сказки».

- И все же, киса… – Растянуто протянул Гриммджоу, продолжавший сверлить фигурку Куросаки. Пускай она и была далека от совершенства женственных параметров, но эта мешковидная футболка делала ее совершенно бесформенной.

- Чего?

Он бесшумно оказался рядом с ней, прижимаясь вплотную к ее спине. Его руки скользнули по бокам девушки, захватывая свободные края футболки и обтягивая тем самым ткань на ее бедрах.

- Ты бы надела что-то более соблазнительное для своего мужчины.

Ичиго растерянно окинула себя взглядом и остановила помешивание сливочного соуса в сотейнике. Она грустно вздохнула:

- А, знаешь, Гриммджоу… У меня и впрямь ничего нет такого в гардеробе, кроме мужских вещей… Признаться, за эти годы я просто отвыкла быть девушкой.

Печальные нотки не ускользнули от Сексты, и он уже пожалел, что его длинный язык взболтнул слишком опрометчивые вещи вслух.

Куросаки мгновенно ощутила прикосновение его рук, забиравшихся ей под футболку. Острый подбородок Гриммджоу лег ей на плечо.

- Ничего. Это необязательно, ведь… – Его настойчиво-требовательная рука описала круг по бедру Куросаки и скользнула вниз, устраиваясь меж ног девушки. – … Ты мне нравишься и без всякой одежды…

Щеки Ичиго вспыхнули от воспоминаний этих волнительных прикосновений, но руки упорно вцепились в ложку, размешивающую ароматно-дурманящее яство.

- Ты же говорил, что голоден… – Прошептала она, смущенно улыбаясь. – …Да и ужин почти готов…

Гриммджоу повернул краник на плите под горелкой.

- Ну, с этим голодом я могу пока потерпеть… – Прижался он влажными губами к ее шее. – Тем более, что от «клубники» я тоже не откажусь…

Его руки резко повернули девушку к себе, и усадили ту на столешницу шкафа рядом с плитой. Он приблизился вплотную, и Куросаки коленкой уперлась в нестерпимое желание, выпиравшее из джинсов Гриммджоу. Его обнаженный торс завздымался чаще от разгорячившегося вмиг дыхания и она прижалась ладошками к фактурным кубикам пресса и груди, чтобы хоть как-то унять эту волнующе-пугающую дрожь. Ей казалось, что взбесившееся от нахлынувшей вновь страсти, сердце Сексты вот-вот сейчас вырвется наружу. И что они тогда будут делать?!