«Конечно, Ичиго… Я ведь всегда буду с тобой рядом».
- Гриммджоу…
«Да… Повторяй мое имя, детка, ничье другое, только мое, родная, как ты всегда это делала…» – Арранкар крепко обнял Куросаки своими мускулистыми, сильными и от всего защищающими ручищами. Щекой и ухом прижался к ее груди, где в унисон ему билось живое человеческое сердце бывшей временной синигами. К черту это звание! Будь она хоть дважды синигами, трижды пустой, да, блин, хоть квинси, ангел или демон – наплевать… Для него она навсегда останется его любимой женщиной, его душой, его пристанью, его жизнью.
- Я тоже люблю тебя, Куросаки, и я… абсолютно счастлив, что могу быть с тобой…
====== CIII. ВМЕСТО ЭПИЛОГА: ПРИКЛЮЧЕНИЯ НЕ ДРЕМЛЮТ ======
Голубоволосый мужчина нервно ходил по платформе, высматривая вдали прибытие поезда и будто желая ускорить его приближение одним только взглядом. На нем было длинное кашемировое пальто, черное, почти в пол, в цвет замшевых туфель с острым носком. Под ним он был одет в темные джинсы и рубашку спокойного сине-голубого цвета не под стать небесной яркости в своих глазах и волосах. Воротник был дерзко распахнут на несколько пуговиц в петле ослабленного тонкого черного галстука, и это несмотря на зимнюю погоду. Сегодняшний февральский день встречал всех прибывавших в Токио ощутимым морозцем и срывавшимся снежком.
Но Гриммджоу Джагерджаку не было холодно. Напротив, от нетерпеливости и негодования его бросало в жар, ведь чертов поезд из Каракуры запаздывал вместе с его рыжеволосым счастьем «на борту». Раздраженный, он то и дело поглядывал на электронное табло, где нужная строчка с заветным номером поезда никак не объявлялась. Зато квадратные цифры часов сменялись так быстро, что Секста подумывал, а не разбить ли их, чтобы они не выводили его из себя и не отдаляли от него приезд Куросаки пропастью минут? А, может, ему сорваться к ней в сонидо? Ну, да, глупость какая-то… А кто с гигаем будет возиться? Да и Ичиго вряд ли оценит этот поступок: она-то его дух не увидит. Пантера злился и заводился сильнее: плевать на него, лишь бы ее увидеть, лишь бы удостовериться, что с ней все хорошо, и всему виной проклятый поезд, ползущий как черепаха, а не нашествие каких-нибудь пустых...
Тут он удержал себя снова – на случай последнего у Куросаки имелась верная «подружка…», то есть, «подушка безопасности» в лице занудного квинси, который вместо бывшего одноклассника в одночасье сделался ее нынешним однокурсником и буквально не отходил от нее ни на шаг. Этот очкарик самым наглым образом сопровождал Ичиго на всех лекциях, ел с ней на переменах, возился с непутевой студенткой в университете, засиживался с ней в библиотеке… Нет, не то, чтобы Джагерджак ревновал свою Клубничку к этому заморышу, но все же его заметное присутствие в жизни Ичиго, сводило злостью зубы Пантере и он порой очень сильно хотел задать наглецу трепку, если бы… тот не был так полезен для бывшей синигами, утратившей силы. Что не говори, но квинси всегда приходил ей на помощь в те самые минуты, когда Гриммджоу физически не мог находиться рядом с ней.
«Ай, ладно», – отмахнулся Секста: в конце концов, наличие в их новой жизни единственного из всех друзей Куросаки, можно было пережить. У него было с кем сравнивать, ведь переезд в Токио вовсе не означал, что Ичиго утратила связь со всеми остальными. Мало того, что она каждый месяц отправлялась домой проведать своих старых друзей и побыть с родными, так эти самые друзья и родные любили наносить неожиданные ответные визиты в их квартиру, доводя вовсе негостеприимного Гриммджоу до откровенного бешенства. Полоумный папаша, лезущий обниматься с «будущим зятем» на каждом ходу, малявка-двойняшка, задирающая его по любой мелочи, «принцесса», пичкающая всех неимоверной гадостью собственного приготовления, ее отмороженный Куатро, любящий упражняться на бывшем товарище по Эспаде в своих остротах, Мацумото, каждый раз опустошающая их бар вместе со своим скользким, хитрым, наглым лисом, который непременно устраивал под конец какую-нибудь подлянку… Б-р-р-р. Джагерджак поморщился, вспоминая каждого из этой сумасшедшей компашки, именуемой «дорогими людьми для Куросаки» и, к превеликому сожалению арранкара, все они в связи с этим получали статус неприкасаемых для разборок в присущей ему манере... Похоже, ему не оставалось ничего иного, как смириться, и радоваться, что хотя бы два человека из круга Ичиго были действительно нормальными: трогательная Юзу, задабривающая его своими кулинарными изысками, да молчаливый Чад, не напрягающий вообще никого своим частым присутствием.
Пантера выдохнул: черт, в такие вот минуты расставания, он бы добровольно согласился выдержать всех этих чудаков вместе взятых, лишь бы находиться рядом со своей любимой рыжеволосой женщиной. Сердце кололо от какого-то непонятного тревожного чувства, а Джагерджак привык доверять своей интуиции. От необусловленного бессилия он яростно запустил пальцы в мокрую от усилившегося снегопада шевелюру на затылке и устало прижался к холодной стене перехода. Голубые глаза вновь загипнотизировали табло: «Ксо, Куросаки, где же тебя носит?.. И почему мне так до жути неспокойно на долбанной душе?!»
Гриммджоу сделал глубокий вдох и выдох: он просто себя накручивал, да еще и в такой день... И кто придумал этот дурацкий праздник Святого Валентина? Он вообще не любил торжества, касающиеся его, ведь это он хотел всегда радовать Ичиго своими подарками, сюрпризами, признаниями и не один раз в году, а круглогодично и ежесекундно. Ему было за что ее благодарить – эта душа, разрывавшая сейчас его на куски, приносила ему же и самые приятные на свете чувства: любовь, радость, счастье, удовольствие, восторг, эйфорию. И все это было бы невозможно без рыжеволосого воина, спасшего его однажды от смерти и пробудившего в нем жизнь, увлекая за собой карамельной волей и благородством.
- ...Будьте внимательны, господа пассажиры. Прибывает скорый поезд номер N, следующий из Каракуры в Токио...
«Фу-у-ух!» – Выдохнул с огромным облегчением Гриммджоу и не заметил сам, как вдруг улыбнулся, представляя перед собой любимое лицо, которое он – о, ужас! – не видел целых два дня! «Плевать, – осклабился Секста, – да, я люблю ее, а кто сказал, что любовь это не безумие?» За эти полтора года он реально так сильно привязался к своей рыжей синигами, что был одержим ею и уже не представлял без нее своего существования… Не мог спать нормально, дышать спокойно, ступать уверенно, думать ясно, все время упираясь в голове в ее карамель, а на деле – не находя ее перед собой… «Дурак, ты, Гриммджоу», – пожурил он себя за излишнюю эмоциональность для Эспады. Ну, вот, кто мог подумать из арранкаров, что бесстрашный и бессердечный Джагерджак станет изнывать от тревоги и тоски по рыжеволосой соплячке, отдавая себя ей без остатка и мучаясь, когда он не был ей нужен... пускай и на каких-то пару дней, ведь он любил ее до неприличия сильно, бесконечно и самоотверженно.
- Гриммджоу!!! – Громкий требовательный голос Куросаки оглушил всех встречавших приближавшийся поезд на платформе, но они ее совершенно не волновали. Лишь один из этой толпы заботил ее – статный и яркий, преданный и встревоженный, ее любимый арранкар с глазами цвета неба и улыбкой, разгоняющей грозовые тучи. – Гриммджоу! Я здесь! – Нетерпеливо помахала рукой девушка ему, чтобы он наверняка заметил ее и увидел, что она вернулась, чтобы снова быть с ним рядом!
«Вот дуреха, чего ты так кричишь? Разве я могу тебя не заметить?!» – Усмехнулся все же не без удовольствия Пантера: то, что она переживала за него, всегда приятно грело душу, точно она все еще хотела защитить его, пускай и не имея для этого никаких сверхсил.
Джагерджак стал рьяно протискиваться сквозь уплотнившийся поток людей к нужному вагону, из которого виднелась огненно-рыжая макушка Куросаки. Она сама, вся в белом – в длинном пальто, объемном шарфе и высоких сапожках – походила на приехавшую с юга в Токио зиму, у которой были бесподобно живые, яркие не по сезону, длинные волосы, искрящиеся теплом карамельные глаза и искренняя улыбка, растапливающая все вокруг себя, даже тревогу Сексты Эспада.
