Меня передернуло от этого слова, и я тяжело сглотнул. Нужно было перевести мысли в другое русло, но у меня не получалось.

Я надавил сильней на педаль, увеличивая скорость до двухсот. На трассе не было никого. Потеряв счет времени, я просто думал о своем. Мне впервые за все те дни показалось, что я действительно там, где должен быть. Я должен был быть на той дороге в ту минуту того часа. И я получал удовольствие, хоть и не такое большое, но мне определенно было легче, чем раньше. На моей шее помимо креста висела теперь и подвеска, которую я дарил ей. Я сказал Мэри представить, что эта вещь — мое сердце. Но она оставила ее, забирая с собой мою настоящую душу, забирая меня без остатка. И я уже не знал, кто этот человек, едущий в Глостер. Я просто ехал на скорости, на которой мог забыть обо всем, кроме гонки с невидимым соперником. Мне казалось, что мой телефон коротко вибрировал пару раз, но не обратил внимания. Мир пролетал мимо так быстро, что я не успевал запомнить пейзаж. Но он меня и не интересовал. А должен был? Изредка попадались небольшие дачи, озера, покрытые льдом и очень высокие сосны. В основном природа вокруг была в елях, низких, но снежных. Мне нравилось ехать. Просто ехать вперед. Мэри бы предложила мне работать водителем, если бы слышала мои мысли. Это заставило меня слегка улыбнуться. Я очень скучал по ней.

— Ты эгоистка, слышишь? — невольно мои губы прошептали это в пустом салоне автомобиля, и я заставил себя глубоко вздохнуть.

Улыбка не сходила с моего лица, потому что я стал вести диалог с ней. Я сопоставлял всевозможные варианты, которые она могла бы сказать мне. Иногда Мэри была такой непредсказуемой, что я совершенно не знал, что бы она по правде могла бы сказать, если бы сидела со мной рядом. Наверное, она бы хмуро смотрела в окно и думала о моей сестре. Она всегда беспокоилась о себе в последнюю очередь.

Уже начало темнеть, когда я разглядел въезд в город. Меня сразу пропустили, потому что у меня был лондонский номер машины. Я уже оказался в Глостере, когда навигатор сказал, что до госпиталя еще пара километров. Город был маленьким и ничем не примечательным. Я ехал по охабистым и неровным дорогам, разглядывая учреждения первой помощи. Моя голова была чиста, когда я врезался взглядом в больницу. Мне пришлось оставить автомобиль как попало, потому что я спешил к Джемме. Выйдя из машины, я не глядя ввел пароль на смартфоне и набрал Робина. Запищали надоедливые гудки.

— Гарри?

— Роб, вы где?

Его голос издал отрывистый звук, после чего последовала неловкая тишина. Он не ожидал, что я действительно приеду.

— Мы в отделе реанимации на четвертом этаже.

Я застыл, понимая, что мне не хватает воздуха. Попытка сделать вдох не удалась, и я схватился за перила лестницы, ведущей в холл.

— Что в-вы там делаете? — я заикался.

— Гарри, не волнуйся, — его голос стал беспокойным.

За эти полгода мои нервы разрушились к чертям собачьим.

— Нас временно здесь положили перед операцией.

Мне наконец удалось сделать вдох, и я выпрямился. Тем временем мой отчим продолжал:

— Если ты хочешь, я встречу т…

— Нет, — отрезал я.

Мне не хотелось, чтобы Робин набрасывался на меня с вопросами о моем внешнем виде или еще о чем-то, а в палате Джеммы никто ничего не скажет, потому что наверняка там необходима тишина. Я вздохнул. Ноги понесли меня интуитивно. Мне казалось, будто я уже был здесь. В этой больнице. Хотя, честно говоря, последний раз в Глостере я был двенадцать лет назад. Я поднялся на четвертый этаж и направился в поисках реанимационного крыла. Пожилая женщина указала мне дорогу, и я едва слышно поблагодарил ее. Я шел по белым современным коридорам в минималистическом стиле. Мне казалось, что я не шагал, а летел по воздуху, потому что мир не ощущался. Это было похоже на сон. Я увидел огромную табличку над дверьми, подтверждающую, что я шел именно туда, куда надо. В этом отделе царила мертвая тишина. Хотя она и была мертвой на пятьдесят процентов. Мне стало плохо от навязчивых и причиняющих боль мыслей.

— Гарри! — мужской голос окликнул меня, и у меня чуть не остановилось сердце.

Я стал чокнутым шизофреником. Меня пугал каждый чертов шорох. Отчим обнял меня, хлопая по спине. Странно, но он не стал осуждать меня. Робин указал на комнату, где вероятно лежала Джемма. Мне было страшно видеть ее.

— Зайди, она ждет тебя.

Твист потряс меня за плечо. Я сделал несколько неловких шагов в сторону палаты, но остановился, чтобы оглянуться, однако Робин уже шел в другую сторону. Толкнув дверь, я оказался внутри. Моя мать сидела на кресле возле кровати. Ее выражение лица было обеспокоенным и расстроенным, но она хотя бы не плакала. Я сделал усилие и посмотрел на Джемму, но она сидела, облокачиваясь спиной о спинку кровати и совсем не напоминая пострадавшую.

— Гарри, родной мой, — мама бросилась мне на шею, так крепко обнимая, что мне хотелось разрыдаться, как в самом раннем детстве.

Когда тебе делают больно, а мама жалеет тебя, тебе хочется плакать еще сильней. Но я был уже не ребенок. Это время, как и всякое другое время, данное мне, уже прошло.

— Привет, мам.

— Я оставлю вас на несколько минут.

Она прослезилась, но сделала попытку улыбнуться мне. Через несколько секунд послышался щелчок двери. Она вышла из палаты.

— Я отправила тебе сообщение, — голос сестры раздался, отвлекая меня от мыслей. — Ну же, иди сюда.

Джемма похлопала рукой по койке рядом с собой, и я немедля направился к ней, садясь именно туда, куда она указала. Я смотрел в ее зеленые глаза и чувствовал, что люблю ее. Сестра пыталась подбодрить меня, и создавалось впечатление, что не я приехал ради нее, а она.

— Ну же.

Джемма вздернула бровь, и я достал телефон, зная, что она хочет, чтобы я прочел.

Будь осторожен на дороге. Пожалуйста береги себя, Гарри.

Мы встретились глазами, и моя сестра ласково улыбнулась мне. Я наклонился, чтобы обнять ее и не сделать больно при этом. Она рассмеялась.

Я так чертовски боялся, что эта авария сделает ее навсегда такой. Меня волновало, сможет ли она ходить?

— Ты ожидал увидеть овощ, не так ли?

— Нет, — был мой мгновенный ответ. — Нет, это не так.

— Все будет хорошо.

Джемма погладила меня по затылку. И я не понял, о чем именно она говорит и что имеет в виду под своей последней фразой.

— И когда это ты решил играть Санту? Зачем ты отращиваешь себе эту бороду?

Я знал, что она пыталась пошутить. Но мы оба понимали, что я редко брился и как попало лишь потому, что мне не было дела до этого в последние дни.

— Почему нет?

Мне пришлось поддержать ее шутку. Я не хотел быть причиной ее волнения.

— Что за операция? — я не выдержал.

Сестра выдохнула воздух, уставившись на свои переплетенные пальцы.

— Я без понятия. У меня… я не чувствую ног, Гарри.

Ее глаза отчетливо передавали страх, хотя она пыталась это скрыть. Моя сестра была самым сильным человеком из всех, кого я знал. Но она, как и я, совсем не умела врать.

— Джемм…

— Нет, Гарри, не жалей меня. А то мне кажется, что я умираю, — эта хрупкая девушка передо мной изобразила улыбку, и мне чертовски захотелось обнять ее еще.

Джемма внезапно показалась мне хрустальной, и стало страшно встать с койки, чтобы не пошатнуть ее. Но помимо всего я почувствовал себя слабаком.

— Я люблю тебя, Джемма.

Мне хотелось подарить ей подбадривающую улыбку, но у меня не выходило.

— Опять ты прощаешься со мной! — моя сестра хихикнула, хотя на ее глаза наворачивались слезы. — Обещай не делать так.

Я хотел сказать что-то. Но она не хотела этого, и мне оставалось лишь кивнуть.

— Гарри, принеси мне воды, пожалуйста.

Она не сводила с меня строгого взгляда, как в детстве, когда я читал ее дневник или жаловался родителям. Я сидел, не зная, что делать. Я не знал, можно ли оставлять ее одну. Но взгляд Джеммы не принимал отказа, и я глубоко вздохнул.