— Я знаю, дорогой, и вовсе не сержусь.

Как только мы оказываемся в лифте, она прижимается ко мне и продолжает:

— Я сержусь на жизнь. Хочу быть с тобой, а не с ним. Как ты себя сегодня чувствуешь? Скоро сможешь выходить на улицу? Я встречусь с тобой, где захочешь и когда захочешь.

— А как же Ксавье?

— Ксавье? Я ему не прислуга и не сиделка. Не оставляй меня одну, дорогой, позаботься о нас. Сможешь вызвать такси? А что, чудная мысль! Тебя отвезут в порт, и ты совсем не устанешь.

Не устанешь! Бедная глупышка Люсиль! Ей не ведомо, как трудно мне скрывать свою запредельную, нечеловеческую усталость.

— Постараюсь, — говорю я. — Но ничего не обещаю.

— Давай встретимся завтра, в «Голубом парусе». Согласен? Если поймешь, что тебе хватит сил…

— …поставлю на окно твою вазу, — перебиваю я с ноткой сарказма в голосе. — Решено.

Лифт останавливается. Люсиль помогает мне выйти. Коридор пуст. Она порывисто целует меня.

— Мишель… Я бы хотела…

— Да?

— Нет, ничего… Я брежу. Позаботься о себе. И — надеюсь! — до завтра.

Она смотрит мне вслед, и я стараюсь держаться прямо, чтобы не убить в ней надежду. Это единственный подарок, который я могу ей сделать.

10.00.

Рувра увезли в клинику. Он сломал шейку бедра.

15.00.

Прошел слух, что он умер.

21.00.

В доме царит легкая паника. Меня «просветила» Дениза, и я спешу записать в дневник эти по меньшей мере любопытные сведения. Несчастье случилось около шести утра. Рувр встал, чтобы принять лекарство, одна из тростей поехала на натертом паркете, он не удержался на ногах и при падении сломал шейку бедра. Сначала врачи предположили, что кость треснула, как только председатель сделал первый шаг: именно так чаще всего и случается этот подлый перелом. Однако практически сразу Люсиль нашла у изножья кровати набалдашник-«каблучок» трости. Он высох, растрескался и отлетел, трость не выдержала веса Рувра и спровоцировала роковое падение.

Я встретил в коридоре мадемуазель де Сен-Мемен, и она подтвердила рассказ Денизы. Директриса потрясена и подавлена, что неудивительно: она боится, что репутация «Гибискуса» может серьезно пострадать. Рувр умер в клинике, во время операции.

Около четырех я собрал волю в кулак, спустился в парк и сел на скамью, чтобы наблюдать за входом в здание. Я смутно надеялся увидеть Люсиль, но она осталась в клинике, что вполне естественно. Мне пришлось выслушать многочисленные комментарии обитателей дома — завидев меня, они спешили подойти и побеседовать на животрепещущую тему.

Никто их них не был лично знаком с Рувром, так что главенствующим чувством было любопытство. Все знали, как именно произошло несчастье — в нашем маленьком мирке новости распространяются со скоростью света, — и ждали от меня каких-нибудь интересных деталей о личности председателя. «Вы ведь тесно сошлись с его женой, не так ли?» Я, разумеется, решительно опровергал досужие домыслы:

— Мы ужинаем за одним столом, не более того.

Звучали сетования: паркетные полы слишком скользкие, как и мраморные плиты в ванных комнатах, несчастный случай, подобный тому, что произошел с Рувром, мог случиться в любой момент с каждым из нас.

— Мы все, или почти все, ходим с палками, — сказал генерал. — Получается, что опасность подстерегает любого. Странно другое: я пользуюсь обычной тростью, не костылем, но она ни разу меня не подводила. А ваша?

Я ощупал наконечник моей палки, потянул за него, и генерал покачал головой.

— Ну вот, видите, просто так его не сорвешь. Бедняге просто не повезло! («Бедняга» — любимое словечко генерала, никак к этому не привыкну.)

Я просидел на скамье до самого обеда. Пустая болтовня досужих сплетников не мешала мне размышлять о том, что смерть Рувра коренным образом изменит природу наших с Люсиль отношений. Препятствие устранено… очень своевременно, нельзя не признать. Как и опасность, исходившая от Вильбера и Жонкьера.

Что за нелепые мысли? Ничего не могу с собой поделать. Рувр мертв, теперь ее ничто не остановит, и меня это ужасает. Как я должен себя вести, чтобы не выдать своих подозрений? И какое право я имею ее подозревать?

Меня одолевают сомнения, но все они более чем шатки. Ладно, рассмотрим ситуацию. Люсиль повредила резиновый наконечник, и он соскочил (нужно еще понять, как именно она это сделала). Что дальше?.. Могла ли она быть на сто процентов уверена, что трость заскользит по паркету, а если и заскользит, что Рувр не успеет ухватиться за стол или спинку кровати? Даже упав, председатель мог не сломать шейку бедра… Нет, Люсиль невиновна. Если только… Если только она не рискнула всем, уверенная, что у нее есть минимальный шанс преуспеть, и все-таки готовая его использовать. К чему бояться правды? Виновность Люсиль очень бы меня устроила.

10.00.

Спал я ужасно, а в семь утра в мою дверь постучали. Я с трудом поднялся, стряхивая остатки дурного сна. Нога продолжала болеть, я мысленно обозвал незваного гостя последними словами, открыл и увидел… Кого бы вы думали? Люсиль кинулась в мои объятия!

— Прости, дорогой. День был просто кошмарный, я почти не спала и совсем измучилась. Все устроено. Тело в морге клиники. Похоронное бюро уладит все формальности. Церемония состоится завтра утром. А ты как себя чувствуешь?

Люсиль останавливается перед зеркальным шкафом.

— Боже, ну и страшилище…

Она садится в изножье кровати. Чувствует себя как дома.

— Ты осунулся, бедный мой зайчик. Может, стоит сделать рентген, чтобы быть спокойным? Мы подумаем об этом, как только все закончится. Скоро приедет моя сестра из Лиона, а брат Ксавье будет здесь сегодня вечером. После похорон мы отправимся к нотариусу, хотя это пустая формальность — я наследую все. Не стой, садись в кресло.

Люсиль говорит, не закрывая рта, трет ладони, хрустит пальцами. Откуда это напряжение? Я спрашиваю — машинально, почти не осознавая смысла своих слов:

— Он страдал?

— Нет. Операция длилась долго, был общий наркоз, и сердце не выдержало.

— У него было больное сердце?

Она пожимает плечами.

— Весь его организм был сильно изношен.

— Не понимаю, как мог отвалиться этот проклятый наконечник.

— Я тоже не понимаю. Наверное, просто расшатался. Боже, как мне тебя не хватало! Знаешь, ты не обязан ехать на кладбище. Пожалуй, будет лучше, если ты останешься дома. Нужно соблюдать приличия. Вечером я ужинаю с сестрой и деверем, а завтра буду занята весь день. Так что до послезавтра, любимый, я буду думать только о тебе.

Она идет ко мне, останавливается.

— О, ты вернул стол на прежнее место? Знаешь, если тебе не понравилась моя идея, нужно было сказать, только и всего. Я не из тех, кто старается во что бы то ни стало навязать другим собственное мнение. До скорого, дорогой!

Поцелуй. Она выходит, не дав себе труда проверить, есть ли кто-нибудь в коридоре. Она свободна! Боже, как бы ее свобода не обернулась моим закабалением.

22.00.

Я перечитываю последние строчки. В них сформулированы мрачные мысли, что не перестают волновать меня с самого утра. Бесполезно отрицать очевидное. Я должен признать, что сначала Люсиль избавилась от человека, который мог сделать достоянием гласности неприятные для нее факты. Я не знал и не знаю обстоятельств ее развода. Мне неизвестна версия Жонкьера. Вполне вероятно, что она в корне отлична от той, что изложила мне Люсиль. Рувр не на пустом месте безумно ревновал жену, у него наверняка были серьезные основания подозревать ее.

И что же происходит после устранения Жонкьера? Она «нацеливается» на меня… Кто сделал первый шаг? О да, весьма осторожный — я ничего не заподозрил. Меня не провоцировали — приглашали, и очень тактично. Она оставляла себе свободу рук, чтобы в любой момент — если я вдруг проявлю некоторую холодность — дать понять, что я все не так понял. Я поддался, но мне кажется, что Люсиль намеренно разыграла любовную комедию. Зачем, с какой целью?..