И голос стал слабеть, а Тома, между тем, стал громче подпевать ему, и в итоге перехватил сонет полностью, позволяя Гийому петь едва слышно.

Мои глаза с твоими так дружны,

Моими я тебя в душе рисую.

Через твои с небесной вышины

Заглядывает солнце в мастерскую.

Увы, моим глазам через окно

Твое увидеть сердце не дано.

Король и герцог упоённо слушали льющиеся сладкими волнами звуки, лишь изредка перешёптываясь, видимо, обсуждая талант братьев. Мадам де Помпадур не было, так же, как не было Марисэ и Жирардо, что в свою очередь начинало волновать Гийома и мешало сосредоточиться. Ему казалось, что прошлая ночь должна была всё изменить, но этого не произошло, и когда он собирался к королю, Чёрный Лебедь сообщил ему, что не может составить ему компанию по известным им обоим причинам. Чувство обиды в душе Гийома не могло перекрыть даже то, что говоря всё это, Марисэ встал на колени и поцеловал его руку. Чувство потерянности крепко овладело им, внося смятение и наполняя сердце дурным предчувствием. Теперь всё было так, как Гийом и хотел, но одновременно так не было. И тонкий, окутывающий теплотой голос Тома лишь усиливал неопределённое настроение, разрушая недавнюю гармонию. Но пуще всего угнетала провансальского танцора мысль о том, что Дювернуа понял всё. Понял, что никогда прежде он, Гийом, с герцогом лотарингским не встречался.

Все страсти, все любви мои возьми, -

От этого приобретешь ты мало.

Все, что любовью названо людьми,

И без того тебе принадлежало.

Тебе, мои друг, не ставлю я в вину,

Что ты владеешь тем, чем я владею.

Нет, я в одном тебя лишь упрекну,

Что пренебрег любовью ты моею.

Ты нищего лишил его сумы.

Но я простил пленительного вора.

Любви обиды переносим мы

Трудней, чем яд открытого раздора.

О ты, чье зло мне кажется добром.

Убей меня, но мне не будь врагом!

***

Когда раздались рукоплескания, Беранже попытался поскорее раскланяться и скрыться, однако ему не дали сбежать – герцог лотарингский пожелал побеседовать с «бесценным артистом, что так божественно декламирует столь любимые им сонеты». Гийом видел алые пятна, которыми покрылись щёки Тома, видел, как сжались его пальцы на парчовой обивке итальянской касапанки, видел, как он в какой-то момент зажмурился, и тёмные брови болезненно сошлись на переносице. Звуки чужих голосов и щедрые похвалы герцога, лесть придворных, которые тут же кинулись выражать своё расположение к тому, кого хвалит король, недавние слова Марисэ, какие-то ещё неясные фразы перемешались в сознании, вызывая головокружение и приближая обморок. А потому, как только Людовик XV обратил свой монарший взор к Тома, Нарцисс поспешил покинуть королевские покои, и не разбирая дороги кинулся в сад, не слыша ничьих приветствий и окликов.

Серебрящаяся в полуденном солнце вода пруда, в котором плавали лебеди, успокаивала, и присев в тени плакучей ивы, Беранже задышал спокойнее, и сердце перестало рваться наружу, грозясь разорвать грудь. Губы всё ещё горели от ночных безумств, которым он так смело отдался, точно, как и нежным рукам Марисэ, которые принудили забыть обо всём и всех. Однако наступило утро, и вновь всё вернулось на свои места.

Знаменательный день был отпразднован, выступление оправдало не только надежды Лани, но и восхитило царственного именинника, а сам танец подарил незабываемые ощущения, и словно колдовством затянул Гийома в омут.

Нарцисс едва помнил остальные события вчерашней ночи, он смутно припоминал слова короля и королевы, маркизы де Помпадур и своего учителя, которые восхищались и хвалили его с Марисэ. Не менее туманны были воспоминания о праздничном фейерверке, который он так мечтал увидеть. И, наконец, тот самый миг, когда он оказался в опочивальне Чёрного Лебедя и одновременно в его объятиях, нагим и жаждущим любовного забытья. Существовало теперь только то, что было потом: шёпот, ласки, растерянные, неуловимые поцелуи. Помнил он взгляд, чёрных и блестящих, как переспелые вишни, глаз, который будто выпивал душу залпом, оставляя внутри волнующую лёгкость. Это был взгляд, которого Гийом всегда хотел – не восхищение и не похоть, не страсть и не нежность, а нечто такое, что напрочь лишало рассудка. Но, быть может, просто взгляд, которого ему так не хватало с Дювернуа? Также помнил Билл волосы, чёрной смолой струящиеся по плечам, и лианоподобное тело, с гладкой и безукоризненно белой, как фарфор, кожей, которое обвивало его, не давая возможности вырваться. Марисэ обладал силой не только внутренней, но и телесной, и, лаская Гийома, удерживал равновесие между нежностью и болью, к которой французский Нарцисс питал особое пристрастие. Слова, что порабощали слух и сердце, дождём лились на доселе бесплодные земли, поднимая у небу шёлковые нивы – Билл не мог сдерживаться и отдавался Лебедю с не меньшей страстью и награждал самыми безумными эпитетами.

Ночь прошла, прошло и утро, что значит - пора возвращаться в настоящее, где нет места сиюминутным прихотям и умалишённым порывам. Теперь необходимо как-то объясняться с Дювернуа, взгляд которого лёг чёрным осадком на душе, и который был слишком красив этим утром, хотя бессонная ночь, словно блудница, оставила шлейф своих духов в виде усталости на его лице.

Ветер дул плавно, образуя равномерные волны на зеркальной поверхности водоёма. Глазам Нарцисса открылась прелестная картина, когда два чёрных лебедя, встретившись на водяной глади, мягко коснулись друг друга клювами, после чего встрепенулись и стали плавать друг за другом, словно в танце. Беранже залюбовался грациозной парой, и даже не заметил ещё одного немного поодаль. Одинокая птица была белоснежной, и пристально следила за изящной игрой иссиня-чёрных собратьев, и создавалось впечатление, что она очень тоскует в своём одиночестве – известно ведь, что лебеди хранят верность одному спутнику в течении всей жизни. И лишь когда он издал непонятый, прерывистый звук и расправил крылья, Гийом его заметил. Но восхититься грацией и ослепительной белизной он смог лишь когда одинокий красавец был в полёте, и потом ещё долго следил за тревожной птицей, пока та не слилась с небесной голубизною.

- О! Я не верю глазам своим – какая неожиданная встреча!

Гийом резко обернулся на грубоватый голос, что прозвучал над самым ухом, и отпрянул в ужасе.

- Я уже видел этого «умирающего» - твоего братишку. Как я и думал, он - шлю*а, раздвигающая ноги под каждым тугим кошельком. Посмотрим, что будет значить моё слово здесь и сейчас. Это Версаль, а не Сент-Мари под крылом сердобольного де Роган.

ТВС

___________________________

* - На самом деле 1 сентября - это день коронации Людовика XV, а не ДР. И день смерти Людовика XIV. Но я не хочу точных совпадений, а потому немного изменила этот факт. (прим. Авт.)

========== Часть III. продолжение 2 ==========

Как я могу усталость превозмочь,

Когда лишен я благости покоя?

Тревоги дня не облегчает ночь,

А ночь, как день, томит меня тоскою.

И день и ночь - враги между собой -

Как будто подают друг другу руки.

Тружусь я днем, отвергнутый судьбой,

А по ночам не сплю, грустя в разлуке.

Чтобы к себе расположить рассвет,

Я сравнивал с тобою день погожий