Ах, ну что ж ты так сильно! Любишь делать больно? А я люблю принимать её… она мне нужна. Помнишь? Это же был ты?

Сделай так ещё, не выпускай, не выходи. Мне сейчас так…

Единение было таким упоительным, что не хотелось прекращать этого безумства. Гийом не ощущал ни своего тела, ни тяжести, ни усталости - только быстроту ветра, который поднялся вдруг, и зашумел в кронах деревьев, собственное сердце, бившееся где-то далеко, и ощущение того, что Марисэ ловит каждое его движение, каждый поворот головы и каждый вздох.

Капли пота на твоей шее, на груди, словно жемчуг. Я весь твой, слышишь? Сильнее, любимый, чаще, прижмись ко мне. Я теперь – твоя кукла. Боже, ты такой сильный…

Где-то уже слышались возгласы: «браво! брависсимо!», где-то отдельные рукоплескания, и вскоре весь парк взорвался овациями, и на сцену сверху хлынул золотой дождь из лепестков бархатцев. Эти лепестки сыпались на лицо, прилипая к нему, и Билл, не мог поверить в то, что главный танец он уже станцевал, что все тревоги позади, и чувствовал только мягкие ладони Марисэ, который взял его за руку и повёл к краю сцены, чтобы раскланяться. Восхищённые дамы бросали на сцену цветы и громко выражали свой восторг творением де Ширака и Лани, и мастерством его танцоров. Но все звуки заглушало дыхание, внезапно вернувшееся к Нарциссу, и стук сердца. Но не его сердца…

Стоны твои, вздохи, мы поём вместе это песню. Одним голосом, и в одном ритме. Слились до конца, и сердце твоё с моим теперь едино. Звук одинаковый. Громче, любовь моя, смелее!

Послышался пушечный залп, и вверх взмыли сотни сверкающих стеблей, на концах которых стали распускаться огненные цветы, на миг затмевая звёзды и луну. Беранже всегда мечтал увидеть королевский фейерверк, но теперь его больше занимали объятия Чёрного Лебедя. Они стояли в тени деревьев, куда новоявленный бог Любви увёл его от возбуждённой зрительской толпы. Гийом слышал то, что желал слышать, видел то, что жаждал видеть, и чувствовал того, кого чувствовать мечтал. Голос Марисэ, шёпотом вливавшийся в уши, заполнял сердце, а его глаза взглядом испепеляли внутри всё то, сто было там до него.

Вливайся в меня мёдом, своей жидкой любовью. Забери меня до конца. Закрой мои уста своими, чтобы нас никто не услышал, потому что ты с ума меня сводишь, и сдержаться я не смогу.

Последний залп и последняя вспышка в небе, и вновь всё провалилось в полутьму. Голоса и музыка становились всё тише и дальше, и Гийому было совершенно неважно, куда ведёт его Марисэ. И когда они оказались в его покоях, не осталось ни единой мысли и ни единого воспоминания. Только сбивчивые слова, и обволакивающая нежность мёдом текли, вызывая внутренний трепет, и поцелуи становились жарче. Марисэ крал сердце вместе с чувствами, и забирал взгляды, открываясь, и даря себя до конца.

Самый прекрасный, самый нежный, самый близкий. Это и есть мечта.

Я знаю, что рядом с тобой меня оставят эти кошмарные сновидения.

Я люблю…

***

Свежий утренний ветерок, приподнявший занавески на окне, принёс пробуждение, и, не открывая глаз, Билл сделал глубокий вдох, отмечая в воздухе смесь вербены и ещё какого-то странного аромата, и потянувшись, ощутил, как ломит тело после вчерашних танцев. Рядом, на беспорядочно скомканных простынях крепко спал Чёрный Лебедь, и хотя веки были ещё тяжелы, Гийом, всё же, приоткрыл глаза, чтобы рассмотреть беспрепятственно эту восточную любовь, что ворвалась в его сердце подобно смерчу. Скользнув взором по его бархатистым щекам, гладкой шее и плечам, Нарцисс привстал, с удивлением отмечая, что обычные неприятные ощущения, что бывают после слишком бурных ночей, напрочь отсутствуют.

Утреннее солнце светило ярко, однако занавески на окнах были очень плотными, не пропуская назойливых лучей, отчего в опочивальне царил приятные полумрак. Ко всему прочему, оглядевшись, Беранже увидел, что модный интерьер был выполнен в чёрно-белых тонах, что выглядело красиво, хотя немного странно. Не было в опочивальне и ненужных предметов. Внимание Билла привлёк свёрток, покоившийся на письменном столе, тот самый свёрток с картами Таро, который Марисэ приносил к Эттейле, также лежали несколько книг в позолоченных переплётах и какие-то странные монеты. В вазах, которых было множество, разных форм и размеров, стояли белые гладиолусы, а также фрезии – редкие цветы, выращиваемые в теплицах только для королевы. Прямо у алькова стоял небольшой столик с резными ножками, и на этом столике лежал потрясающей красоты перстень. Гийому очень хотелось рассмотреть диковинную драгоценность поближе, однако он побоялся касаться этой вещи. Чёрный камень очаровывал и отталкивал одновременно.

Гийом улыбнулся, когда его взгляд упал на пол, где кругом были разбросаны одежды и украшения, но тут же улыбка исчезла, когда он вдруг сообразил, что на его лице, вероятно, потёк грим, и выглядит он ужасно. Каково же было его удивление, когда он подошёл к большому зеркалу в серебряной оправе и не обнаружил на своём лице тех самых ужасных потёков, ровно как и каких бы то ни было следов краски! Кожа была мягкой и чистой, и пахла розами. После, вернувшись в объятия мягких перин, Гийом обратил внимание на то, что на лице хозяина алькова также нет следов грима. Аккуратно убрав спавшие на его лоб волосы, Нарцисс мягко коснулся его плеча губами, тут же различая на фарфоровой коже собственный свежий укус.

- Вы дальше спать не намерены, как я понимаю? – вздохнув, Марисэ перелёг на спину, и потянул Гийома на себя для поцелуя, который превратился в долгую и расслабляющую ласку.

- Простите, что потревожил ваш сон, монсир. Но ваша красота не оставляет мне иных возможностей, - улыбаясь между всплесками нежности, молвил Беранже, и взглянул игриво в глаза своего наваждения. Гийом совершенно терял голову от Чёрного Лебедя, и продолжил целовать его, опускаясь жадными касаниями непозволительно низко.

- Перстень, который привлёк ваше внимание, принадлежит моей семье, - неожиданно произнёс Марисэ, тем самым отвлекая Билла от своих бёдер, к которым тот прильнул с поцелуями.

- Так вы не спали! – с досадой воскликнул Гийом и нахмурился, однако не прекращая ласкать тёплые чресла руками. Он страстно желал продолжить прерванные коварным сном забавы, однако любопытство взяло верх, ведь он сам очень хотел узнать о семье восточного красавца и о том, как он оказался во Франции, да ещё и получил герцогский титул и состояние.

- Признаюсь, нет. Я наслаждался вашими вздохами во сне, Гийом, - с загадочной улыбкой ответил Марисэ, поглаживая Билла по волосам, - это ведь - не грех?

Эти слова немного насторожили Гийома, поскольку он уже знал о своей особенности, которая один раз его подвела при пробуждении в доме Александра Этьена, но он постарался не выдать своих мыслей, и потому быстро задал вопрос:

- Где же ваша семья сейчас? Вы живёте во Франции один, и я не совсем понимаю, как вы сюда попали… Простите мою дерзость и любопытство.

- Отчего же мне вам не рассказать, душа моя? Мой отец…

Настойчивый, тихий стук в двери прервал Марисэ на полуслове, и на пороге опочивальни показался его слуга, который сообщил, что король изъявил желание ровно через час видеть Гийома у себя и петь для него. Влюблённым пришлось прервать свою беседу и неторопливые ласки, чтобы Нарцисс мог начать собираться. Слуга также принёс все его вещи, которые вчера остались в шатре, и Чёрный Лебедь собственноручно помог ему одеться и причесаться, сопровождая почти каждое своё действие поцелуем.