- Скажите-ка, мэтр, а… Он только слепой, или с ним ещё что-то не так? – вполголоса обратилась Леблан к своему кавалеру.
- Что вы имеете в виду, прелестная мадмуазель?
- Не делайте вид, что вы не понимаете, о чём я!
- Неужели вам оказалось мало любви вашего последнего любовника?
- Хочу сравнить младшего Беранже со старшим, - Леблан с притворной стыдливостью прикрылась веером, - Только ведь Гийом всё равно предпочитает мужчин, а этот каков?
- Вы отдаёте отчёт своим словам? – резко остановившись, Лани выдернул руку, - Перед вами слепой человек.
- Ну и что? Так даже интереснее, пикантнее, - совершенно не оценив негодований мэтра, блондинка пожала плечами, - Что ж, придётся мне самой проверить.
Шествовавшая впереди маркиза была занята беседой с Дювернуа, и не слышала слов своей фрейлины, а потому немного удивилась, когда обернувшись, не увидела её рядом с Жаном Бартелеми. Достигнув Зеркального зала, все трое стали выискивать глазами короля, но выяснилось, что он ещё не пришёл, а потому они подошли ближе к сцене, где всё ещё продолжалось представление.
Труппа как раз танцевала общий заключительный танец, но даже в пестрящем разнообразии нарядов и непривычном гриме Тома сразу разглядел своего возлюбленного, который танцевал посередине, а рядом с ним, словно тень, вторя каждому его движению, безупречно выступал очень красивый танцовщик, с такими же чёрными, длинными волосами, как у Гийома. Дювернуа было трудно уследить за их перемещениями по сцене, однако это не помешало ему рассмотреть то, как, переходя из одной позиции в другую, Гийом лёгким касанием задевает своими руками этого второго. Как во время сложных поддержек этот второй нежно захватывает его в плен своих рук, и как, выходя из них, Гийом дарит ему тёплый взгляд. Каждый наклон головы, взмах изящных кистей, каждый шаг и соприкосновение становились очередным шипом тернового венца, который Тома одел на себя сам. Пытаясь дышать глубже, он старался успокоить сердце, трепещущее в груди раненой птицей, и не смотреть больше на то совершенство, что являл в танце его нарциссичный возлюбленный. А в том, что он совершенен, Тома уже убедился. Он знал, что Беранже не может танцевать плохо, но увидев это собственными глазами, вновь испытывал наслаждение, отдающееся острой болью с каждым ударом сердца.
Ты не для меня.
Совершенен.
Недостижим.
Я отпускаю твою руку.
Но никогда не отдам твою душу.
Лишь когда зал взорвался рукоплесканиями, Тома очнулся от своих мыслей, а заглядевшаяся на танцоров маркиза мягко коснулась его руки. В тот же момент распорядитель крикнул: «Его Величество король Франции и Наварры!»
Поприветствовав собравшихся поднятием руки, Людовик XV прошёл вглубь, ближе к закрывшемуся занавесу, где рядом с приготовленным для него сидением уже восседала маркиза, а рядом с ней сидел юноша с бледным, печальным лицом.
- Я уже догадываюсь, кто перед нами. Тома Беранже, не так ли? – протягивая руку для церемонного поцелуя, спросил король.
- Он самый, - нежно взяв за руку Тома, маркиза помогла ему встать и поклониться.
- Говорят, вы чудесно играете на арфе, Беранже. Сыграйте нам что-нибудь. Я слышал, что особенно красиво вы поёте английские сонеты. Думаю, нашим гостям будет интересно послушать это.
- Принесите кельтскую арфу! – крикнул кто-то. Маркиза сама провела и усадила Тома на красивую кассапанку, что была специально приготовлена для него в середине зала, а тем временем все артисты, что танцевали в балете, вышли из-за занавеса, сгорая от любопытства увидеть брата Гийома, о котором много слышали, но которого тот так тщательно скрывал ото всех. Кто-то из пажей принёс инструмент, и поставил перед арфистом, и тот стал бережно настраивать его, подтягивая и ослабляя струны, где это требовалось.
http://youtu.be/j-zSJPCMVUQ Alizbar - Fairy of Melted Snow
Наконец, зависшую в зале тишину, рассёк чистый, мелодичный звук золотистых струн, рождающийся под плавными движениями точёных пальцев.
То время года видишь ты во мне,
Когда один-другой багряный лист
От холода трепещет в вышине -
На хорах, где умолк веселый свист.
Во мне ты видишь тот вечерний час,
Когда поблек на западе закат
И купол неба, отнятый у нас,
Подобьем смерти - сумраком объят.
Во мне ты видишь блеск того огня,
Который гаснет в пепле прошлых дней,
И то, что жизнью было для меня,
Могилою становится моей.
Ты видишь все. Но близостью конца
Теснее наши связаны сердца!
Напевая знакомые строки, Тома растворился в звучании арфы, к которой ещё не привык, но успел понять её настрой. Он всегда верил в то, что у каждого музыкального инструмента бывает своё настроение, и относился к каждому, как к одушевлённому творению Бога. Сейчас, вторя звукам новой подруги, он мысленно просил прощения у той, с которой совсем недавно возжелал расстаться навсегда. Но не получилось – Гийом стал требовать вернуть её, и снова играть для него. Это подарило Дювернуа надежду, хоть и слабую. С закрытыми глазами перебирая медные нити, он не думал о том, как выглядит для окружающих, но знал, что где-то в этом зале находился его любимый, ради которого он и делал сейчас всё это. Если бы не та важность, которую – он знал – представляет для Гийома аудиенция короля, он ни за что не пришёл бы во дворец. Когда-то он хотел этого, но не сейчас, когда никакие старания Беранже уже не могли убедить его в существовании единственного, что имело значение – любви. Каждый день, украдкой наблюдая за своим Нарциссом, Тома уговаривал себя не смотреть на него, потому что каждое движение Гийома, наклон головы, жест изящных рук, улыбка, взмах ресниц, вдохи и выдохи делали ещё один виток цепи вокруг его сердца, защёлкивая на ней новый замок. Что же до окружающего мира, то играя древнюю мелодию, арфист поражался тому, что красота его оказалась не столь впечатляющей, и даже на миг не сравнится с теми прекрасными мгновениями, что пережил он когда-то в Сент-Мари, когда впервые «созерцал» Гийома при помощи рук. Гийома, которого до сих пор ощущал даже с закрытыми глазами.
Когда меня отправят под арест
Без выкупа, залога и отсрочки,
Не глыба камня, не могильный крест -
Мне памятником будут эти строчки.
Ты вновь и вновь найдешь в моих стихах
Все, что во мне тебе принадлежало.
Пускай земле достанется мой прах, -
Ты, потеряв меня, утратишь мало.
С тобою будет лучшее во мне.
А смерть возьмет от жизни быстротечно
Осадок, остающийся на дне,
То, что похитить мог бродяга встречный,
Ей - черепки разбитого ковша,
Тебе - мое вино, моя душа.
- Вас что-то мучит.
- Ах, простите… что вы сказали?
- У вашего брата дивный голос. И арфа…
- Спасибо вам, Марисэ. Но, он не брат мне.
- Давайте выйдем в сад.
Гийом послушно последовал за Чёрным Лебедем, который вовсе не удивился его признанию. Слушая грустные сонеты в исполнении голоса, который по-прежнему считал самым прекрасным, Нарцисс сам не заметил, как по щекам, смывая театральный грим, потекли горячие слёзы. Он стоял поодаль, отдельно от остальных артистов, которые восторженно перешёптывались, на все лады расхваливая брата Беранже, а кто-то даже успел подойти и выразить своё восхищение его талантом Гийому. Он же прекрасно понимал, что каждая строчка, каждое слово и слог, что слетают с уст Тома, обращены к нему одному. И знал, с каким трудом даётся Тому это пение сейчас, когда они оказались по разные стороны пропасти. Не выдержав боя с совестью, юноша принял предложение Марисэ. Действительно, не стоило оказываться в центре внимания с заплаканными глазами. Он знал, что как бы Дювернуа ни было больно, и как бы ни хотелось ему расплакаться, он сумеет сдержаться, а потому пусть он и проявляет силу воли. Сам он такой силой не обладал.
