- Ты хочешь честности? Я не стою этой любви.

- Давай оставим разговоры на потом, - ложась рядом, и увлекая за собой Тома, Гийом прижался к нему сзади, принимаясь нежно целовать его затылок и гладить по напряжённым плечам. Было понятно, что в споре не удастся победить Дювернуа, - ведь для тебя это важнее, так или иначе. Любовь – всегда важнее.

- Нет, Билл, не любовь для меня важнее, - обернувшись к нему, Тома погладил хрупкое запястье удивлённого его ответом возлюбленного, после чего поднёс к губам и коротко поцеловал.

- Но что тогда?

- Только ты.

Последние слова можно было интерпретировать по-разному. С одной стороны это было выражением высшей степени преданности и любви, но с другой – Дювернуа так и не дал Гийому ответа. В данном случае ответ являлся свободой, которую хотел Нарцисс выторговать для себя. Он стал думать, что это - хитрость Тома, что он нарочно сказал так, в попытке удержать его, хотя это не было правдой ни на йоту. Дювернуа, которого травы мсье Клермона, наконец, стали расслаблять, действительно выразил всю суть своего отношения к Гийому. Но важность этих слов затерялась в дебрях беспорядочных мыслей и безосновательных обвинений в уме последнего. Тома уже крепко спал, а Нарцисс всё пытался охватить сознанием сложившуюся ситуацию и выделить главное. Но главное по-прежнему заключалось слишком во многом: недовольство мэтра Лани и крайняя необходимость вновь танцевать в полную силу, неясные отношения с маркизом и зарождающееся нечто с Чёрным Лебедем, и, наконец, Тома. Тома, всё связанное с которым, представало в виде самой лёгкой загадки, суть которой изначально была неверной.

***

Неделя пролетела, как одно мгновение. И для обоих, потерянных в любви, каждый новый день становился новой ступенькой в образовавшуюся пустоту. Гийом делил своё время на две половины, одна из которых законно предоставлялась танцам, в которые он погрузился с удвоенным усердием, а вторая – Тома, и нерешительным попыткам восстановить нарушенное спокойствие, что до этого было отличительным признаком их совместной жизни. При этом, оба понимали, что расколовшийся фарфор не подлежит реставрации. Даже если удастся его склеить, уродливая трещина всё равно будет чертить тёмную паутинку на белоснежной поверхности.

Проснувшись рядом с Дювернуа в то первое утро, когда ночные беседы ни к чему не привели, Гийом обнаружил следы крови на подушке и его волосах. Кроме того, волосы были обрезаны грубо, словно палач резал тупым ножом, готовя осуждённого к казни. Но Гийом не стал больше расспрашивать, хотя это, в совокупности с пораненными руками и отсутствием арфы, навеивало множество недобрых мыслей. Собственноручно промыв и подровняв золотистые пряди, Нарцисс стал расчёсывать их, наблюдая за тем, как они быстро завиваются от влаги, и уже через несколько минут на голове Дювернуа в красивой укладке переливались золотом волнистые волосы, и только печальный лик юноши не давал его образу засиять в полной мере.

За семь дней Гийом ни разу не посетил дома маркиза, каждый раз покидая зал для репетиций под пристальным взором мэтра Лани, который был к нему теперь особенно требователен. Общение с Чёрным Лебедем Гийом свёл до крайней необходимости, когда приходилось становиться в пару и танцевать. Марисэ, в свою очередь, был очень обходителен, тонко чувствуя настроение своего партнёра, и никоим образом не сбивая необходимого настроя. Считанные дни до главного торжества немного страшили всех танцовщиков, и каждый из них, каким бы опытом ни обладал, прилагал все усилия для того, чтобы танец был безупречным.

Гийом не раз ловил на себе недоумённый взгляд раскосых восточных глаз, в котором ясно читался немой вопрос о душевном спокойствии, но отвечать на него пока не спешил. Ибо нынешнее положение приказывало забыть обо всём и отдаться одной только Терпсихоре. К тому же, дома его ожидали следующие, поскольку порезы на пальцах Тома заживали медленно, а до аудиенции короля оставалось немного. После многочисленных просьб Гийома вернуть арфу Тьери тайком отнёс инструмент к музыкальному мастеру, и тот восстановил утерянный голос певучей красавицы, натянув новые струны. Тома не спешил играть, поскольку его руки всё ещё болели, но Тьери наблюдал за ним из-за дверей, и видел, как он встал на колени перед арфой, а потом долго что-то шептал, поглаживая гриф и обнимая его, словно дорогого друга. Вскоре, Нарцисс заметил несколько странных засечек на корпусе, и его ум мгновенно сопоставил их, и с загадочными ранениями Дювернуа, и с неаккуратно остриженными волосами. Но даже приблизительно представляя происходившее в тот мрачный день, добиться ответов на все свои вопросы он не смог ни у кого: мэтр Лани отныне ограничивался лишь теми разговорами, что касались их общего занятия, Тьери был нем, как рыба, утверждая, что ничего особенного не произошло, а Тома только вымученно улыбался, и плавно переводил все разговоры в любое другое русло, только бы не отвечать на вопросы. Собственно, времени на долгие, глубокие беседы у Гийома и не было, а Тома не был бы собой, если бы не чувствовал этого.

***

- А ваш король никогда не участвует в постановках?

- К сожалению, с уходом Его Величества Людовика XIV пришлось забыть о короле на сцене. Да и у вас, насколько мне известно, это больше не принято. Сейчас короли заняты совсем другими обязанностями. Жизнь настолько схожа с драмой, что порой становится интереснее спектаклей. Вы не находите?

- Бесспорно. Но смею вас заверить, что в постановках театра Его Величества задействованы лучшие артисты. Тем более, что все танцы ставят маэстро Ширак и Лани.

- Мы наслышаны об их достижениях, дорогой барон, поэтому с нетерпением ждём выхода ваших молодцов!

Гийом обеспокоенно накручивал прядь волос на палец, стоя в уголке в Зеркальном зале, где для иностранных послов, прибывших ко дню рождения короля Людовика XV, готовилась небольшая постановка, и слушал, как переговаривались гости. Старый вельможа, в котором Гийом сразу определил англичанина, по его акценту, беседовал с распорядителем сегодняшнего приёма и блуждал взглядом по собравшейся в зале знати.

- А это правда, что ваши, эммм… мальчики также предоставляют услуги интимного характера? – остановив масляный взгляд на Гийоме, щёки которого мигом вспыхнули, поинтересовался англичанин.

- Что вы, Ваша Светлость! Кто сказал вам такое? Все наши артисты – это юноши из знатных и порядочных семей, и являют собой образец благочестия!

- Кто же, если не Его Превосходительство маркиз! Надеюсь, барон, это останется между нами.

Далее слушать Гийом не смог, и быстро отошёл от шепчущейся парочки. Он уже был одет в свой театральный костюм, пусть и не сильно отличавшийся от праздничных туалетов собравшихся, однако обилие грима на лице сразу выдавало в нём одного из артистов. Подойдя к занавесу, который натянули меж двух колонн, Нарцисс наткнулся на Андрэ Жирардо, которого на сей раз одели женщиной. Последний смерил его надменным взглядом, и поправив массивный перстень на среднем пальце, поспешил смешаться с остальными участниками, толпившимися у занавеса в ожидании начала представления. Кто-то повторял свои движения, а кто-то заучивал последние слова, сосредоточенно комкая листки бумаги. Гийом свою роль знал хорошо, да и слов у него было немного, так как главной частью его выступления был танец.

- Вы уже здесь, мой любезный друг?