***

Оказавшись во дворце, Жану Бартелеми почувствовал себя попавшим в пестрящее всеми цветами радуги, и благоухающее всеми возможными ароматами ничто. Шелест муслинов и шелков, приглушённые голоса, звяканье украшений – все эти тихие звуки оглушали, сливаясь, образуя один удушливый ком. Мимо прошествовала мадмуазель Леблан под руку с какой-то блондинкой. Мило поприветствовав мэтра Лани, они обдали его шлейфом смеси своих духов. Приторный жасмин одной, и какой-то фруктовый аромат другой смешались неудачно, вместе производя вовсе не тот эффект, который призваны оказывать изначально любые духи. Пройдя вглубь переполненного зала, Лани заметил графиню де Жё в окружении ещё нескольких титулованных дам. Все они были одеты в дорогие туалеты, которые наверняка смотрелись бы прекрасно по отдельности, но вместе они являли собой пятно безвкусно смешанных цветов. Кавалеры, при этом, не особо отличались от дам, а некоторые из них щеголяли по залу в таком количестве кружев, перьев и лент, что маэстро мысленно удивлялся, как только они только не падали, путаясь в них. Он постоянно пребывал в таком окружении, ничего нового для него в этом не было, однако что-то произошло внутри за последние два часа, отчего вдруг так чётко стало видно всё убожество придворного великолепия. Ради того лишь, чтобы покрасоваться друг перед другом, эти люди собираются вместе, хвалят туалеты и парфюмы друг друга, хотя ни разглядеть одного, ни вдохнуть другого в полной мере не могут. То слева, то справа слышится: «И сколько же вы за них заплатили?», «На прошлой неделе я отыгрался за два года!», «Вы ещё торговались? А я не раздумывая заплатила в два раза дороже!». Взгляд и слух Лани то и дело выхватывали из толпы пустые глаза, одинаковые лица и голоса тех, кто жаждал королевских милостей, и расхваливая друг друга на все лады сейчас, не преминули бы оклеветать самым чёрным образом за ближайшей портьерой.

Жан Бартелеми уже давно перешагнул порог того возраста, когда собственные желания новы, а их объекты неизведанны, маня и страша одновременно. Его философский разум и романтичное сердце привыкли пребывать в гармонии друг с другом: сердце не давало разуму закрыться, веря в то, что однажды любовь придёт вновь, оставив, наконец, кошмары прошлого позади. Разум же не давал сердцу диктовать безрассудство телу, требуя взвешивать каждую симпатию и отличать мнимое от истинного. Именно поэтому учитель танцев хорошо понимал природу изменений, что в нём происходили. Тома. Узнав всю его историю из первых уст, к тому же, таких прекрасных и несомненно правдивых, мэтр поклялся себе, что никогда не оставит слепое совершенство с ароматом ламиали*.

Когда Жан Бартелеми уже направлялся в сторону коридора, который вёл к кабинету Его Величества, его взгляд вдруг остановился на двоих беседующих, которые стояли поодаль. В знакомых силуэтах он быстро узнал Гийома, рядом с которым, положив руку ему на плечо, стоял Александер Этьен. Нарцисс держал хрустальный фужер с белым вином в одной руке, а второй он кокетливо наматывал прядь волос на тонкий пальчик, при этом неподдельно краснея и шепча что-то маркизу на ухо. Приблизившись, Лани отдал изящный поклон.

- Моё почтение, господа.

- Лани! – усмехнулся маркиз, и оторвавшись от Гийома, приобнял друга.

- Учитель! – Гийом очаровательно улыбнулся, отставляя вино на поднос, протянутый слугой, - А что, мой брат уже здесь?

- Нет. Мсье Дювернуа сейчас дома, - специально проигнорировал мэтр слово «брат», замечая перемену в доселе невинно распахнутых янтарных глазах, которые вмиг обрели лёгкий прищур.

- А…

- Ему нездоровится, и доктор велит оставаться в постели.

- Но как же Его Вел…

- Гийом, он болен, - пресекая все попытки заговорить, продолжал Лани, - И кому, как не вам, печься о состоянии вашего брата?

Наигранно-растерянный взгляд Гийома только сильнее раздражал учителя, и он едва держал себя в руках, в то время как губ Александра Этьена коснулась непонятная улыбка.

- Сегодня подают анжуйское урожая двадцать второго года. Не желаете присоединиться? – заранее зная ответ, спросил маркиз.

- Увы, Ваша Светлость, мы не можем позволить себе этого удовольствия, - нежно пролепетал Гийом, - Репетиции прежде всего!

- Да неужели? – насмешливо бросил Александер, и поспешил оставить ученика наедине с учителем.

Жан Бартелеми какое-то время смотрел в глаза Нарциссу, который, в конечном итоге, сдал свои бастионы и отвёл взгляд. Затем, грубо схватив юношу под локоть, потянул его в одну из ниш.

- Ах, мэтр! Боюсь, нас могу неправильно понять, - захихикал Гийом, по хмельному дыханию которого, Бартелеми понял суть иронии маркиза.

- А вам ли ни всё равно, Беранже? – прошипел мужчина на ухо вмиг сжавшемуся Биллу. Желание высказать Гийому всё, и ещё большее желание ударить, вскипали внутри, но он взял себя в руки, - Я даю вам испытательный срок, Беранже. Две недели. Если за эти две недели у вас не выпрямится осанка, не перестанут по утрам дрожать руки, и походка не перестанет быть такой, будто вас всю ночь в Бастилии на кол сажали… если это всё не исчезнет, то я вам говорю: ваше место в праздничной постановке займёт Андрэ Жирардо, а вы вернётесь туда, откуда пришли. Вам ясно?

Никогда прежде не видевший Лани таким гневным, и никогда не слыхавший от него резкой речи, Гийом лишь открывал и закрывал рот, ошарашено глядя на своего учителя, чёрные глаза которого опасно сверкали, напоминая чёрные опалы. Все произнесенные им слова были правдивы, и даже ударившее в голову вино не сгладило того впечатления, что они возымели. Молчаливая битва взглядов прервалась неожиданно, когда к ним подошла маркиза де Помпадур.

- Так где же ваш брат?

- Я как раз собирался к вам по этому поводу, - ответил первым Лани, будто Гийома и не было рядом, - Мальчик заболел. Придётся просить Его Величество перенести аудиенцию.

- Ах, вновь отсрочка… надеюсь, это не очередная ваша отговорка, Гийом, чтобы только не показывать его нам?

- Что вы! Вовсе нет! Я всегда мечтал представить его Вашей Светлости, и сегодня я лично готовил его для вечернего приёма, но… - запротестовал Беранже, пытаясь выглядеть как можно более непринуждённо.

- Что ж, не смею задерживать вас, господа. Приятного вам вечера! И скорейшего выздоровления вашему брату, Нарцисс.

Воспользовавшись разговором с маркизой, Жан Бартелеми плавно выскользнул из ниши, всем своим видом показывая Гийому, что их разговор окончен. Маркиза также удалилась, и Нарцисс остался стоять один, пытаясь понять, что такого могло произойти за день, что ещё утром спокойный Жан Бартелеми, так на него разгневался? Кстати, танцевал он сегодня совсем неплохо, ведь репетировал с ним сам Чёрный Лебедь, столь любезно отказавшийся от любимых духов ради его удобства. Занятия проходили в приятной атмосфере, потому что все остальные танцоры боготворящими взглядами взирали на японского танцовщика с французским дворянским титулом, а самому Беранже оставалось только радоваться тому, что стал в пару с этим искусным исполнителем. Лебедь был изящен, грациозен и в каждом его движении сквозило высшее мастерство, которым он был готов поделиться с тем, кто с ним танцевал. Марисэ поправлял Гийома очень терпеливо и мягко, но заставлял повторять па снова и снова, пока не добивался нужного результата. И тем не менее, сегодняшняя репетиция показалась Гийому одной из лучших, что были у него за всё время в Версале.