- Мсье Беранже?
Вот и добрался я до танцевального зала. Воспоминания всё ещё отдаются приятной негой внутри, но теперь мне предстоит покинуть прошлое, чтобы вступить в будущее. Занятие с ним. Боже милосердный, помоги мне!
- Шевалье …
- Просто Марисэ, - отвечает Чёрный Лебедь, стирая мнимую преграду между нами. О боги, что творит со мной одна его полуулыбка!
- Как вам будет угодно.
Я постарался ответить как можно более чётко, и кланяясь, скрыть вмиг заалевшие щёки.
- Гийом, не бойтесь подходить ко мне ближе, - его голос прозвучал у моего уха, бархатом лаская слух, - Ради вашего внутреннего равновесия я не стал наносить вербену сегодня – кажется, она действует на вас чересчур возбуждающе.
- Благодарю вас за такую заботу, но… - что он творит?!
- Думаю, нарциссовая вода, которой я сегодня ограничился, придётся вам по душе, - приблизившись так, что его блестящие волосы шёлком прошлись по моей щеке, обдавая волной приятного аромата, Лебедь вдохнул, - А вы неизменно благоухаете фиалками. Мы с вами составляем прекрасный весенний букет.
Зачем он мимолётом коснулся губами мочки? Зачем положил руки мне на талию? Зачем прижался грудью к моей спине?!
Ах, да, мы же танцуем сегодня вместе…
POV Author:
Когда последний луч солнца скользнул по верхушкам деревьев, а напольные часы пробили восемь, у дома, где жили Нарцисс и Тома появился мэтр Лани в сопровождении своего слуги и Тьери. По дороге из Парижа в Версаль, Жан Бартелеми заехал к своему портному, который подготовил изумительной красоты туалеты для Дювернуа, а затем к ювелиру – поход ко двору показался учителю удобной возможностью преподнести Тома особенный подарок.
Восхищение нежным существом, обителью чьих рук были струны арфы, усиливалось с каждым днём, и, в конце концов, Лани осознал, что оказался в сетях. Мысли о Дювернуа занимали всё его свободное время, и теперь, сочиняя новые пьесы, или просто музицируя в своих покоях, он посвящал всё это человеку, которого чтил наравне со святыми. В силу внутреннего благородства и умения обуздывать страсти, он не смел даже намекать о своих чувствах, хотя возможностей при встречах было предостаточно. Боль, которую вызывало пренебрежительное обращение Нарцисса с арфистом, точно так же возрастала с каждым днём, но здравый смысл, в свою очередь, твердил мэтру о том, что доколе сердце Тома принадлежит Гийому, пусть и недостойному его, добиваться его расположения бессмысленно.
Сегодня Лани приобрёл у ювелира чудесную брошь с синим сапфиром и жемчугом, и всю дорогу до версальских садов думал о том, как прекрасно будет выглядеть Тома на вечерней аудиенции: стального цвета одежды, вышитые серебром и жемчугом, и отороченные белыми кружевами; тёмно-серая шляпа-треуголка с белыми перьями, и, наконец, новая брошь на шарфе, должны будут выгодно подчеркнуть, как изящное телосложение, так и прекрасное лицо в сочетании с длинными, медово-русыми волосами. Эти потрясающие локоны давно не давали покоя романтичному служителю муз. Погрузившись в мечты, он даже не заметил, как сама собой расцвела на лице мечтательная улыбка.
Однако воодушевление Жана Бартелеми стало спадать, как только он вошёл внутрь дома. Казалось бы, всё было как обычно, когда не было Гийома, но в этот раз тишина и незажжённые свечи производили совсем иное впечатление. Возникло ощущение, что в доме давно не живут, таким пустым и холодным он показался. Замешательство распространилось не только на Лани, но и на его слугу, который вошёл за ним вместе с Тьери, хотя последний первым вышел из оцепенения, и принялся зажигать свечи.
Наверху, в личных покоях, было по-прежнему тихо, и когда Тьери поспешил туда с подсвечником, мэтр вдруг подумал, что Тома, возможно, уснул. Успокаивая себя этим, он последовал за слугой. Сперва Тьери несколько раз постучался, но когда ему никто не ответил, решил войти без разрешения. Стоя за ним, Лани всё не мог справиться с холодком беспокойства, царившего внутри. Сумерки всё ещё не растворились в ночной темноте, и комната была погружена в синюю полутьму, скрывающую очертания её убранства. Пока Тьери торопливо зажигал свечи в настенных канделябрах, Жан Бартелеми прошёл вглубь, где застыл в немом ужасе: прислонившись к стене под окном, возле арфы, струны которой были перерезаны, сидел Тома. Глаза его были закрыты, а его руки, одежда, и пол вокруг были в крови. Прежде чем подбежал Лерак со свечой в руке, Лани успели посетить самые страшные мысли, и когда пламя свечи оказалось ближе, что-то блеснуло внизу. Мэтр обратил внимание на лезвие ножа, которое сжимали тонике окровавленные пальцы, но зато заметил частое поверхностное дыхание.
- У него уже было сегодня такое, Ваша Светлость - впадает в беспамятство, - взволновано прошептал Тьери, принимаясь стягивать с Тома сорочку, чтобы проверить повреждения на теле, - мы даже за лекарем посылали.
- А что Гийом? – спросил Лани, быстро подхватывая почти безжизненное тело на руки, чтобы перенести на кровать, - И где он сейчас?
- Я полагал, что он на занятиях… Боже! Что он сделал?! - Тьери в ужасе посмотрел на пол, - Я же спрятал все ножи в своей комнате… и арфа! И … это!
- Обрезал струны… и волосы, - глухо произнёс Лани, чувствуя, как тяжёлые тиски сдавливают сердце, - Что здесь сегодня произошло?
Тьери ничего не ответил, всё ещё глядя на отрезанную косу, которую он так бережно заплетал этим утром. Говорить было больно. Он слишком хорошо помнил себя несколько лет назад, когда ему казалось, что продолжать жизнь бессмысленно, а единственным желанием было, чтобы Гийом вернулся и вновь позволил себя любить.
Один за другим разжав скользкие от крови пальцы, и забрав нож, обо всём догадавшийся Жан Бартелеми аккуратно уложил Тома на постель и освободил от лишней одежды. В этот момент в покоях появился его слуга Поль, который принёс одежды для Дювернуа, и Лани приказал ему нагреть воды. Было очевидно, что сегодняшний вечер отменяется, а потому он быстро написал записку, с которой отправил Тьери к маркизу де ля Пинкори.
Слуга не заставил себя ждать, и вскоре поднялся с полотенцами и миской тёплой воды. Мэтр стал заботливо смывать и стирать алые разводы с бледной кожи, протирая влажной тканью лицо, шею, грудь и руки, и только в конце заметил кровоточащие порезы, пересекавшие ладони и точёные пальцы арфиста. Мысленно целуя холодные запястья, но не смея делать этого в действительности, Лани закончил обмывание, и бережно укрыл Тома тёплым покрывалом. Он понял, что послужило причиной такому состоянию Тома, потому что сегодняшним утром, когда направлялся к маркизу, нашёл во дворе его дома записку, адресованную Гийому. Значит, Нарцисс снова провёл ночь не дома. А по тому, каким раздражённым был он на сегодняшних занятиях, учитель догадывался, что у них с Дювернуа могла произойти размолвка, или не с Тома, а с новым любовником, но так или иначе всё недовольство наверняка вылилось на безответного арфиста. «Каким же чудовищем нужно быть, чтобы мучить это хрупкое существо?» – ужасался Лани, бережно перевязывая пораненные кисти.
Подошедший с кувшином питьевой воды слуга, зажёг ещё несколько свечей, и принялся выдавливать сок из лимона, чтобы напоить Тома. Когда питье было готово, мэтр попытался заговорить с арфистом.
