С самого первого дня своей версальской жизни Жирардо полностью находился в распоряжении маркизы де Помпадур и Его Величества. Мадам была очень благосклонна к нему, постоянно справлялась об условиях, в которых он жил, и когда к ней приходили костюмеры, она непременно звала Андрэ к себе, чтобы он подсказал ей идеи новых нарядов для артистов театра, для неё самой, а также выбрал что-нибудь и для себя. Иногда случалось, что маркиза была в романтичном настроении, и тогда юноша оставался в её алькове, чтобы почитать какой-нибудь средневековый роман, ну а после, если эта прекрасная, во всех смыслах, женщина желала продолжить приятное времяпрепровождение, оставался у неё на всю ночь. Только ей было позволено делить ложе с наложниками короля, а именно таковым и являлся Андрэ. Король едва ли ни боготворил своего нового танцора, был всегда добр и нежен с ним, однако сразу дал понять, что далее, чем любимчик-артист он не пройдёт. «Жаль, что ты не дворянин, и я не могу сделать тебя своим миньоном» - фраза, брошенная, как бы, невзначай, сразу же расставила всё по своим местам.

Уже через пару недель юноша прекрасно понимал, что далеко не все, кто живёт в восточном крыле дворца являются артистами балета. И одним из них стал он сам. Вначале он выступил в нескольких камерных постановках для короля, маркизы и каких-то иностранных вельмож, но после редко покидал кабинеты короля и будуар мадам де Помпадур, которая всегда просила его называть себя исключительно по имени: «Жанна». Юноше казалось, что эта притворная ласка пропитывала не только саму мадам, но и её одежду, её личные принадлежности, покои, словом, всё её существование. Андрэ с неприязнью вспоминал о том, как изысканно и красиво ухаживал за ним Александер-Этьен, но это чувство было довольно мимолётным и коротким – юноша был благодарен маркизу за лучшую жизнь, о которой каждый мог бы мечтать. Он жил в красивых апартаментах, которые делил с двумя сёстрами – давними обитательницами дворца, поистине талантливыми танцовщицами, и наконец, совершенно безопасными – они предпочитали делить ложе с женщинами. Питание было самым вкусным и разнообразным, не говоря о том, что сладостями и король, и маркиза очень любили кормить своих любимчиков прямо с рук.

Когда началась весна, аллеи и оранжерея утопали в цветах, и целыми днями можно было гулять среди этой красоты, сплетничая с фрейлинами, которые очень любили общество артистов. Андрэ также получал содержание – немного, поскольку все нужды удовлетворялись сразу и на месте, но эти деньги он копил, и раз в два месяца отправлял в Лилль, своему отцу и малолетнему брату, которые жили на скромную пенсию простого солдата. Не смотря на то, что жизнь текла спокойно и беззаботно, Андрэ постоянно раздумывал о том, как бы отпроситься у короля и действительно начать посещать уроки мэтра Жана Бартелеми. Он чувствовал, что теряет былые навыки, а тело уже не настолько гибкое и послушное, каким было раньше. То же самое происходило ещё с несколькими фаворитами, которых регулярно осматривал личный лекарь маркизы, и на самом деле, танцевать после ночных утех было практически невозможным. Так юношу мучили сомнения – с одной стороны он уже достиг всего, о чём можно было только мечтать, но с другой – он ехал в Париж затем, чтобы стать жемчужиной королевского балета, а не содержанкой, ручной собачкой всесильной маркизы и её… любовника. Именно так обстояли дела в те годы, когда мадам де Помпадур стала официальной фавориткой Людовика XV. Фридрих IІ, король Пруссии, неспроста однажды, как бы в шутку, назвал своё время «правлением трёх юбок»**. Он имел в виду российскую императрицу Елизавету Петровну, ерцгерцогиню Австрии Марию-Терезию, и Жанну-Антуанетту маркизу де Помпадур, фактически правившую Францией вместо Людовика. Если послы и главы государств, приезжая во Францию, незамедлительно шли на приём к этой женщине, к которой пробиться было едва ли легче, чем к самому королю, то что говорить о той великой удаче для простого провинциального мальчика, который утопал в её милостях? Судьба, несомненно, одаривала Андрэ своей благосклонностью, но не этих благ жаждала его душа изначально. Юноша хотел танцевать.

Среди придворных ходило множество сплетен и тайн, которые, обрастая каждый день всё новыми подробностями, звучали не слабее, чем мифы Древней Греции. И, как и каждый дворец, Версаль имел свои тайны, и своих загадочных обитателей, которых видели редко, или же не видели вообще, а только слышали о них. Одной из таких живых тайн для юного лилльчанина стал Чёрный Лебедь. Так называли человека, чей танец Андрэ пришлось увидеть всего раз, но который он запомнил, как ему казалось, на всю жизнь. Этот танцор жил в отдельных апартаментах и почти никогда оттуда не выходил. Никому не было известно, выходил ли он на прогулки, бывал ли в покоях короля, общался ли с кем-нибудь во дворце. Казалось, этот человек был тенью, невесомой и прозрачной, и это было не удивительно – танцевал он, как бог – его па повторить никто не мог. Его мастерство было таким изысканным, отличая своего обладателя от всех остальных, что казалось, он не прилагает никаких усилий во время танца. Это был особенный почерк Чёрного Лебедя – лёгкий, но бесконечно грациозный и подвижный танец. Неспроста мэтр Лани называл его повелителем Терпсихоры. Об этом человеке языкастые фрейлины слагали самые зловещие легенды, будто бы он заключил сделку с Дьяволом, отчего не старится, а лишь молодеет с каждым годом. Говорили, также, что у него есть внебрачные дети чуть ли не с каждой из танцовщиц балета, а каждую ночь он проводит у короля и на тайных сатанистских собраниях. Собственно, ни в одну «мудрую» головушку, с очаровательным париком, не приходило мысли, что каждую ночь одновременно ублажать прихоти короля и присутствовать на оккультных ритуалах невозможно. Также никто из секретничающих дам не удосуживался задуматься - видели ли они хоть раз беременную танцовщицу, а тем более, танцовщицу с младенцем на руках? Впрочем, они этого и не хотели, ведь именно эти пикантные и зловещие детали делали этого человека таким чертовски притягательным для них.

Тем не менее, последний скандал, в котором совершенно случайно оказался замешанным Андрэ, произошёл из-за Чёрного Лебедя. Аннет, голубоглазая красавица с тёмно-каштановыми волнистыми волосами, которые всегда перевязывала лиловой лентой, презирая парики, однажды утром ворвалась в беседку, где был Андрэ вместе с несколькими пажами, и принялась кричать, что видела юношу ночью, тайком покидающим покои Чёрного Лебедя. Девица голосила так, что сбежались все придворные, и в их присутствии она напрямую уличила его в позорной связи. Было грандиозное разбирательство, с участием всех обитательниц и обитателей Оленьего Парка, маркиза де ля Пинкори, мадам де Помпадур и самого короля, закончившееся плачевно для Аннет. Оказалось, дабы проскользнуть поздней ночью через несколько коридоров неузнанной, она облачилась в мужское платье и надела парик, очень похожи в полутьме на причёску Жирардо. У неё были любовные дела с неким пьемонтским миньоном по имени Джованни, покои которого находились недалеко от апартаментов Лебедя. Девицу выгнали, когда вскрылась вся правда, а также пришлось отослать и своего миньона, который всё божился, что не знает никакой Аннет, и умолял Его Величество не гневаться и выслушать его, однако, король был непреклонен. Самым странным было то, что буквально на следующий день после этого происшествия никто не вспоминал более, ни ту дерзкую девицу, ни миньона, и ни слова не говорил о Чёрном Лебеде. И это при таком-то пикантном скандале! Версальские стены всегда гудели, обсуждая даже то, чего не происходило вовсе, однако это было забыто сразу, а на все вопросы, что пытался задать Андрэ, каждый делал вид, что не понимает, в чём дело. Но именно тогда, когда шло это разбирательство, он и увидел Чёрного Лебедя.

***

Мрак и серость. Именно таким представилась столица Гийому, когда они с Дювернуа только вошли в городские ворота. На восприятии сказалось всё: и усталость от долгого пути, которые длился почти три месяца, и пасмурная погода, с накрапывающим дождём, и грязные улицы, полные бедняков и юродивых. Но самым главным была та самая неизвестность и серьёзные опасения, что давняя мечта так и может остаться мечтой. Пылу поубавилось ещё в пути, когда Тома сильно прихворал, стоило им только добраться до Шатору. Арфиста сильно лихорадило после холодного дождя, под который они попали из-за того, что из Аржентона до Шатору не ехал ни один обоз, и прождав около трёх дней, молодые люди отправились пешком. Вторая половина августа выдалась на редкость прохладной, путь оказался не таким лёгким, каким был в тёплые июньские дни, когда они шли из Брив-ля-Гайард до города Лемонж. В итоге им пришлось остановиться в последнем на неделю, чтобы Тома мог прийти в себя. К счастью, у них были деньги, которые им милостиво дал граф де Роган специально на дорогу, и они могли позволить себе пусть и не гостиницу, но не самый худший постоялый двор, и позвать лекаря. Также, не раз во время пути, их часто брали к себе крестьяне, или делились местом в своих кибитках кочевые музыканты, подвозившие до ближайшего городка.