========== Часть III. продолжение 7, конец. ==========
*ссылки на иллюстрации и саунд - в комментарии ниже.
Трудами изнурен, хочу уснуть,
Блаженный отдых обрести в постели.
Но только лягу, вновь пускаюсь в путь -
В своих мечтах - к одной и той же цели.
Мои мечты и чувства в сотый раз
Идут к тебе дорогой пилигрима,
И, не смыкая утомленных глаз,
Я вижу тьму, что и слепому зрима.
Усердным взором сердца и ума
Во тьме тебя ищу, лишенный зренья.
И кажется великолепной тьма,
Когда в нее ты входишь светлой тенью.
Мне от любви покоя не найти.
И днем и ночью - я всегда в пути.
© У. Шекспир, сонет 27
Карета летела сквозь ночную мглу на северо-восток, минуя Париж, который прочёсывали патрули, а в каждом третьем доме шёл обыск. Гийом бездумно смотрел в окно, вновь и вновь возвращаясь мыслями к разговору с начальником тайной службы, мсье Фуке, который так внезапно пришёл на помощь, вырвав из стальной хватки солдат. Первоначальный испуг рассеялся, и Беранже стал строить предположения о том, кто же мог желать заточить Чёрного Лебедя в тюрьму? Обдумывая возможные мотивы и предпосылки мрачного события он не мог забыть слова, словно молнией его поразившие: «Марис де Пуатье, герцог Ангулем, Анжу, граф де Клэр, де Блуа и де Сени! Вы обвиняетесь в государственной измене и арестованы по приказу Его Величества короля Франции! Вас препроводят в венсенский замок, где вы будете содержаться под стражей до выяснения всех обстоятельств». И больше ни слова не прозвучало, ни со стороны стражи, ни арестованного. Увидев, что Марисэ уводят под конвоем, Гийом бросился к стражникам, и один из офицеров небрежным движением оттолкнул его к стене, и Чёрный Лебедь лишь вскользь бросил на него взгляд, следуя за караулом. Тогда же и вмешался Фуке:
- Мсье Беранже, - хватая дрожащего Гийома под локоть, тихо заговорил мужчина, - вам велено немедленно покинуть эти покои. Одевайтесь и следуйте за мной, а ваш слуга пусть соберёт все ваши вещи. Вам ни секунды нельзя здесь оставаться.
- Кем велено? Почему? Что с герцогом?
- Вы слышали, в чём он обвинён. Я исполняю приказ, и посоветую вам сделать то же самое, если хотите остаться целы.
Нарцисс внял совету, и спустя несколько минут оба следовали версальскими коридорами, не переговариваясь и не останавливаясь при встрече с кем-либо из придворных. Шум разбудил многих, и спугнул тех, кто проводил ночь в чужой постели, а потому в коридорах встречались и провожали настороженными взглядами все, кто пытался незаметно ускользнуть к себе.
- Гийом, - остановившись у боковых ворот Версаля, серьёзно произнёс Фуке, - Я советую вам отправляться в ваше имение и не покидать его пределов, пока вас не вызовет Его Величество или мадам де Помпадур. Де ля Пинкори позаботится о вас, а я похлопочу, чтобы вас не вызывали на допросы, как свидетеля. Сказать вы нам ничего полезного не сможете, так как ничего не знаете, - с нажимом добавил он, - С Богом!»
Вперив взгляд в небо, Нарцисс наблюдал за звёздами, которые летели вслед за каретой, будто пытались её догнать, а силуэты крон деревьев, в темноте, походили на чёрные лапы разбойников, безуспешно пытавшихся поймать их. В памяти то и дело всплывали все странности, которые наблюдались за Марисэ в последние месяцы, и оставалось Гийому только смириться с тем, что японец действительно был замешан в каких-то тёмных делах. К этому вели его ночные отлучки, его подозрительные знакомства и ссадины на теле, остававшиеся после тайных походов. Также теперь становились ясны его печальные, сожалеющие взгляды, которые ловил на себе Гийом в последнее время. И если бы сейчас Беранже не был настолько погружён в свои переживания из-за арфиста, он непременно почувствовал бы обиду за то, что Чёрный Лебедь не был с ним откровенен, и не рассказывал о своих делах. Проблеск подобного чувства был вначале, однако он тут же затмился страхом, и вскоре сонливость сморила Гийома. На подъезде к своим владениям, он провалился в тревожный сон, который был вынужден прервать Тьери, сообщивший о прибытии.
POV Bill:
Я живу здесь, как ты того хотел. Порой мне кажется, что ты управляешь не только моими мыслями и чувствами, но действиями и жизнью. Воображение рисует мне безумные картины, приписывая всё, что случилось за последние дни, тебе. Мне больше некого подозревать, хотя, что и говорить, я понимаю, что ты к этому непричастен. Но то, что невидимая сила вынуждает меня находиться здесь, где всё пропитано тобой, пронизано нами, уже является знаком для меня. Ты не отпускаешь меня, и не отпустишь, знаю, но тогда дай подсказку, не молчи.
Тома, я больше не могу ждать и надеяться, я не вижу ничего вокруг, кроме твоей тени. Ты во всём: в безмолвии сада, в благоухании белых лилий и чёрно-красных роз, в холодных брызгах фонтана, в тёплом воздухе. Ты забрал даже то, что хотя бы иногда отвлекало меня от тебя. Если ты хотел меня убить, то почему не убил? Неужели это было так сложно – покончить с бесполезными страданиями, освободить меня, в конце концов? Но нет, ты запретил Этьену говорить мне, я знаю и вижу. А он оказался настолько слабым, что не может скрывать своего истинного отношения к тебе. Он лелеет твой недописанный портрет, он взирает на тебя с обожанием, хотя ничего, что касается тебя, не принадлежит ему, или кому бы то ни было ещё. Всё, что есть в тебе – моё, и сколько бы ты ни пытался доказать мне, что ненавидишь и презираешь меня, каждое твоё действие будет доказывать обратное. Потому что подделать взгляды невозможно, как и подделать поцелуи, подделать руки… я помню твои руки – неземной красоты, хрустальные. Я тоскую по твоей арфе и нашей музыке, я страдаю по тем весенним мелодиям, авторство которых приписывал себе… и разве не прав я был, говоря так? Разве не я был арфой в твоих руках, и не мои слова - сонетом на твоих устах? Ночами я мучаюсь в постели, отчётливо чувствуя на себе твои ладони. Слышу твой шёпот на ухо, и смотрю на звёзды, спрашивая у них, - где ты сейчас? Но небо звездопадом рассыпается на глазах, стоит мне к ним обратиться. Я пытался лечь в другой опочивальне, но разве я могу? Разве ты позволишь от тебя уйти?
Я прошу тебя, приснись мне. Всего на миг, как удар сердца. Услышь, узнай, что я до сих пор нуждаюсь в тебе, как прежде. Я не умею жить один, я не могу находиться во всём твоём, и не видеть тебя, при этом. Ты снился мне несколько дней назад невыразимо прекрасным и светящимся, ты что-то говорил мне, и смеялся. Я так давно не видел твоей улыбки, Том. Скорое пробуждение сбросило меня в преисподнюю, искусно созданную над ложем. Ты заказывал эту роспись. Скажи, любимый, откуда ты знаешь, как выглядело то место?
Может, и ты обманывал меня? Был зрячим? Прости, я не знаю, что думать. Лучше бы ты вышвырнул меня отсюда той страшной ночью, как я того достоин. Лучше бы рассказал всем о моей глупости, и я сегодня сносил бы тысячи насмешек придворных, деля покои с Ришаром и другими танцовщиками. Лучше бы я сам был в венсенском замке, чем имел надежду, которую ты жестоко мне оставил.
Мне стыдно оттого, что я почти не вспоминаю о нём. Ты сказал бы, что такова моя природа. Нет, я просто не знаю, за что быть ему благодарным. Ведь рассуждая честно, я устал от него в последнее время точно так же, как когда-то… прости.
Я хочу жить вдохами, а не умирать на каждом выдохе. Я не готов. Но перечитывая твои письма, я убеждаюсь в том, что жизни в тебе ещё меньше, чем в надгробии. Ты тянешь меня к холодной земле. И самое страшное, что я скоро перестану этому противиться, превратившись в дышащего мертвеца.
