***

Беранже покинул своё поместье лишь на закате, с тупой болью в сердце и сломленной волей. Визит к прорицателю вновь был отложен на неизвестный срок, поскольку на следующий день Гийому следовало появиться на утренней аудиенции, так как король пожелал его видеть. Собственный измождённый вид совершенно не беспокоил провансальца, также как были безразличны злорадствующие разговоры придворных, что уже вовсю обсуждали то, как сильно он подурнел за время болезни. Сил едва хватало на то, чтобы преодолеть расстояние от дома до кареты, а потому Гийом был не уверен, что после утреннего выхода в королевский салон, он будет в состоянии ехать в Париж, но и медлить больше не мог – не найдя никаких зацепок в записках Тома, он теперь возлагал все надежды на помощь Высших сил. Предчувствие подсказывало, что

Александр Этьен на раскроет ему тайны, а в том, что это было тайной, Билл не сомневался, так как ни во дворце не знали об арфисте, ни Тьери до сих пор ничего не выяснил. Также стала ясна причина, по которой Тома разжаловал Лерака прямо перед переездом в новый дом.

Покидая имение, Беранже отдал ключи дворецкому, и сказал, что вскоре вернётся, хотя не знал этого наверняка. И рад был бы не возвращаться, да только теперь его мысли постоянно тянулись к дому с мраморным фонтанчиком прямо в главном зале, к спальне с нарциссовой росписью, и к гробовой тишине доцветающего сада.

Дорога в Версаль промелькнула незаметно, хотя Гийом и был уставшим. Оказавшись в своих покоях, он первым делом повелел набрать ванну, и пока Тьери хлопотал вокруг с ушатами горячей воды, справился у второго слуги о Чёрном Лебеде.

- Монсеньор герцог велели передать, что будут в девятом часу, - ответил Пьер, - однако, я полагаю, что они задержатся. Его Величество вызывали.

Лёжа в блестящей, медной купели, Гийом задумчиво смотрел на подрагивающее пламя свечей, и на пляшущие вокруг него, тёмным хороводом, тени. Истерика прошла, оставив в наследство глубокую апатию. Аромат жасминовых лепестков обычно затапливал своей горькой нежностью, заставляя забыть обо всех других, но не сейчас, когда миндаль и горькая ваниль пропитали тело Беранже до последней клетки. Ему казалось, что за несколько часов этот болезненно-сладкий запах въелся в кожу и волосы так, что ни одно средство не способно убить его.

«…Вас вдыхаю с воздухом и выдыхаю Вашим именем…»

Лёгкое постукивание в дверь вывело Гийома из полудрёмы, и открыв глаза, он увидел Марисэ, стоящего в дверном проёме, взирающего на него с грустью и сожалением. Этот взгляд подарил хорошо знакомый, неприятный укол в сердце, однако Нарциссу было слишком плохо, чтобы скрывать что-либо.

- Вы так и не были у Альетте, - обдав волной прохладного воздуха, Чёрный Лебедь присел на краю купели, и, окропив ладонь смесью масел пачули и персиковой косточки, принялся массировать плечи Гийома, - Как ваше самочувствие?

- Всё замечательно, монсир, - тихо ответил Гийом, поддаваясь расслабляющим касаниям, - Как прошёл ваш день?

- Не наилучшим образом, но это пустое. Вы давно сидите – вода уже остыла, - тут же перевёл разговор Марисэ, - поднимитесь?

- Благодарю, - Гийом приподнялся и, когда герцог накинул на него простыню, вышагнул из ванны, опираясь на его руку, - Хочу выйти в сад.

Чёрный Лебедь без слов подал Гийому атласный халат с вышитыми золотыми птицами, и взяв под руку, повёл во внутренний дворик, где усадил под акацией. Несмотря на болезненную бледность и всеобщую истощённость, Нарцисс не смог оставить равнодушным того, кто видел его сейчас: заострившиеся черты лица и впалые щёки привлекали внимание к его глазам, которые теперь казались ещё больше, и опущенные кончики бровей очень подходили той грусти, что тлела в карих омутах, так же как печальная линия розоватых губ. Марисэ любовался им, держа за руку, и сжимая в ладони прохладные пальцы, пока капли воды, что стекали по чёрным волосам на опущенные плечи, впитывались в тёмно-синий атлас.

- Я пропустил цветение сакуры, - грустно улыбнулся Гийом, - вы так хотели мне её показать. Я помню, вы приносили срезанные ветки и ставили в вазу, но тогда я почти не отличал их от всего прочего в спальне. Простите меня?

- Гийом…

- Простите за всё. Одни беспокойства вам от меня.

- Это не так, перестаньте, с чего вы…

- Нет, дайте мне объясниться! – воскликнул Гийом, закрыв ладонями лицо, - я вам… я… я не сказал, что сегодня не ездил к алхимику. Потому что ездил в завещанное мне имение! – Гийом не решился, но надломившийся голос выдал его крайнее волнение.

Тень оскорблённого достоинства мимолётом коснулась мраморного чела – Марисэ догадался о том, кем могло быть оставлено наследство. Румянец всего на миг окрасил широкие скулы, а сладкая линия губ сузилась в суровую полоску.

- Успокойтесь, мне это известно, - ожидая последующих слов, сухо сказал герцог.

Ему успели доложить, что Беранже воротился со свадьбы маркизы лишь на следующий вечер, а потому он предполагал, что Александер Этьен вполне мог устроить прощальное рандеву для бывших любовников. Но Гийом уже передумал, не собираясь продолжать, и лишь расправил спину, сев прямо.

- Это наследство вам оставил граф де Даммартен, который… - Марисэ сделал паузу, желая выяснить, известно ли Гийому местонахождение Дювернуа.

- Да, он самый.

И снова повисла тишина, и только садовый соловей выдавал редкие трели, тогда как все остальные птицы давно затихли. Масляный фонарь с ажурной решёткой хорошо освещал обоих собеседников, но безветренность внутреннего сада обездвижила тёмные тени от листвы, и они застыли, частично скрывая лица и эмоции. Тонкие пальцы Нарцисса скрестились в крепкий замок, что не ушло от взора Чёрного Лебедя. По его лбу, с мокрых волос, скатывались капли воды, пробегали по щекам и подбородку, огибая подрагивающие губы. Провансалец пытался сообразить, как держать ответ, когда бумаги на собственность ему должен был хоть кто-то передать – не во сне же он узнал о своём наследстве. И спасительной мыслью стал единственный, кто оставался с ним до сих пор, преданно и верно.

- Тьери передал мне вексель на владение.

Лишь блик от иссиня-чёрных волос, взметнувшихся вверх, промелькнул в глазах Гийома: Марисэ покинул сад. Однако у калитки он, всё же, обернулся.

- И вы не виделись с графом, - с вызовом бросил он, без вопросительной интонации задавая прямой вопрос,

- Стало быть, не он стал причиной вашей затяжной болезни. Не расставание с ним терзает ваше сердце.

- Мийави…

- Тьери! – не обращая внимания на Гийома, герцог крикнул куда-то внутрь покоев, - Проводите вашего господина внутрь и уложите в постель!

- Я даже не знаю, где он!

Уходя к себе, Чёрный Лебедь успел расслышать слова Нарцисса, однако смысл слов не имел значения, когда они были произнесены голосом, полным отчаяния. Конечно же, не знал. Этого не знал и сам Марисэ, однако это не означало, что Гийом не виделся с Тома до того, как последний отбыл в неизвестном направлении.

Наследник японской империи был слишком погружён в свои дела на протяжении последних трёх месяцев, однако это не мешало ему замечать дорогих подарков, что появлялись у Беранже с завидным постоянством. У него и сомнения не возникало о личности дарителя, поскольку слишком неправдоподобно выглядел роман между Дювернуа и де Садом, а еженочные похождения молодого графа только укрепляли мнение. Не настолько легковерен был Марисэ, чтобы допустить мысль о том, будто от Гийома можно так запросто отказаться. Подарки арфиста он расценивал, как попытку к примирению между ними. Он наблюдал за Гийомом, и видел его растерянность, однако ничего не знал о письмах, да и Беранже не отсутствовал, не оповестив его. Чёрный Лебедь был уверен в том, что рано или поздно Тома будет отвергнут, и тогда непременно покинет Версаль. Собственно, всё так и вышло, с одной лишь неприятностью – Гийом увядал на глазах, а это означало, что он так и не забыл русоволосого мальчишку.