Среди пажей по правую руку от Дювернуа стоял и Гийом, пообещавший жениху присутствовать на церемонии и праздничной процессии вдоль Сены. Когда распорядитель поставил его рядом с арфистом, Беранже хотел возмутиться и встать с другой стороны, однако хорошее настроение возобладало над ним, и стараясь не обращать внимания на странную ухмылку Тома, он вооружился горделивой осанкой и придал лицу самое светлое выражение – ведь он знал, что откуда-то на него смотрит тот, с кем у него вечером состоится столь долгожданное свидание! Эта мысль согревала сердце, к тому же, Гийом был уверен, что так настойчиво требовавший его присутствия де ля Пинкори, постоянно смотрит именно на него, и взгляды эти были исполнены такой нежности, что Гийом уже начал волноваться, как бы ни заподозрил скрытый наблюдатель романа ещё и с маркизом. Упиваясь сладостью мысли, что сейчас вокруг него собрались трое влюблённых в него мужчин, Нарцисс расцветал с каждой минутой. Ведь он не сомневался, что подколки Дювернуа продиктованы скрываемой любовью, а глаза де ля Пинкори могут быть направлены только на него. Что же касается третьего – неизвестного обожателя, то тот наверняка уже сгорает от нетерпения с ним встретиться – обещанная записка появилась в руке Беранже, как только он вошёл в собор.

Стоя под готическими сводами архитектурного шедевра, Нарцисс блуждал взглядом по витражам и канделябрам, размышляя о том, как всего год назад молился у дверей храма хотя бы о смерти. Тогда, будучи в рабстве де Севиньи, он боялся даже произносить имя арфиста, стыдясь себя и боясь очернить его. Однако весна принесла неслыханную удачу, а лето полностью изменило судьбу, подарив сначала мечту всей жизни, а затем и любовь, пусть она пришла гораздо позднее. Он шёл сюда, чтобы получить то, о чём грезил, и получил это. И теперь оставалось лишь сделать правильный выбор, о котором, возможно, и говорил когда-то чудной цирюльник. Гийом так и не пошёл к нему, погружённый в иные заботы.

Церемония подошла к концу, и гости стали медленно покидать помещение под величественное пение старого органа. Апрельская свежесть наполняла воздух ароматами цветущих абрикосовых цветов, что распустились в этом году очень рано, а весенняя мать-и-мачеха ярко-жёлтым ковром устилала газоны. На лицах людей цвели улыбки, они переговаривались и смеялись. Кто-то восторженно обсуждал красивую пару молодых супругов, а кто-то, как и полагается в случаях всеобщего торжества, обсуждал самые грязные слухи об обоих молодожёнах. Пока все рассаживались по каретам, Беранже улучил момент, чтобы забежать в одну из подворотен, и прочитать заветную записку:

«Мой венценосный цветок,

будьте сегодня в загородном саду маркиза в девятом часу, до фейерверка. К Вам подойдёт мой лакей и сопроводит Вас до кареты. Если не чувствуете себя уверенно, можете взять с собой оружие. По прибытии в мой дом, Вас попросят прикрыть глаза повязкой. Надеюсь, Вам понравится эта маленькая игра.

Одна мысль о том, что скоро наступит момент, когда меня от Вас будут отделять всего несколько шагов и ни одного препятствия, сводит с ума и вызывает трепет… и самое страшное – я не знаю, что трепещет внутри, благоговение ли, которое запечатает мои уста, и я не смогу и слова вымолвить? Безудержная страсть ли, что надёжнее благоговения сделает меня безмолвным, и бросив к Вашим ногам, заставит молить о запретном снисхождении?..

Одна лишь просьба: не наносите духов. Истинный аромат нарцисса прекраснее их всех».

Сердце Гийома затрепыхалось, словно птица в клетке, а по щекам разлился предательский румянец. Последние строчки заставили сделать несколько глубоких вдохов, прежде чем стало возможным выйти на люди. Гийом скрутил записку в трубочку, и спрятал в рукаве, после чего поправил шляпу и вернулся к гостям, которые потихоньку отправлялись вслед за свадебным кортежем, направлявшимся в Версаль за благословением короля и королевы. Гулко стучащее сердце, разгоняющее по венам медленно раскаляющуюся страсть, отдавалось в висках, отчего Гийом почувствовал сильную головную боль. Место для него, конечно же, было отведено в той же карете, в которой ехал и Дювернуа, но сейчас Нарциссу было не до него. Он сам себе поражался, насколько безразличен к Тома, и насколько неважны его продолжительные, уничтожающие взгляды. Прислонившись лбом к оббитой парчой стенке, Билл смотрел лишь в окно, за которым оставался Париж, и всё то, что было с ним до сих пор, и прокручивал в памяти волнующие строки последнего письма.

***

Успешно исполнив обязанности пажа, Гийом поспешил в свои покои сразу же после торжественной аудиенции, на которой Его Величество благословил молодых. В гуще толпы он намеренно затерялся, потеряв Тома, который старался держаться рядом, хотя ни разу с ним не заговорил. Где-то очень глубоко Гийому было совестно за это, однако, как он решил, если Дювернуа и хотел бы возобновить их общение, то должен был, по крайней мере, об этом сообщить. Более того, теперь запросы у Гийома были совершенно другие – разбалованный красивыми письмами и подарками невидимки с изысканными манерами, он перестал обращать внимание на другие ухаживания, которые по-прежнему продолжались со стороны остальных его поклонников.

Приняв омовение, Гийом велел Тьери сделать ему массаж с расслабляющей лавандой, чтобы поспать хотя бы немного, и вечером выглядеть великолепно. Нарцисс уже сотню раз менял решения насчёт вечернего туалета, но в итоге выбор его пал на одеяние в оттенках красного вина, к которому подходило большинство украшений, подаренных хозяином того дома, в который он собирался. Видя его усердные приготовления, Лерак прекрасно понимал, что у Нарцисса появился новый любовник, и понятно было, что это не Чёрный Лебедь, который временно отсутствовал, и в связи с чем, он не переживал.

Билл изнывал от нетерпения, и воображение рисовало такие картины глазам, что ему уже было всё равно, как точно выглядит его поклонник, но часы тикали слишком медленно, а время растягивалось до невозможности, отбивая долгожданные изменения на циферблате слишком редко. Перевозбуждение так и не дало Гийому уснуть, и около семи часов вечера он поднялся с постели, принимаясь дрожащими руками приводить себя в порядок. В таком состоянии он оказался не способен застегнуть ни одной пуговицы, и пришлось звать на помощь Тьери, который даже сквозь ткань ощущал его жар, и поинтересовался о самочувствии. Кожа Беранже пылала и казалась ему сухой даже после нанесения увлажняющего состава, он разнервничался, и ненароком разбил флакон духов, едва успев отскочить – таинственный поклонник ясно выразил желание вдохнуть его настоящий аромат, а не творение парфюмера. Во время одевания минуты полетели со скоростью мысли, и Гийом выдохнул с облегчением, лишь когда его карета тронулась в направлении Парижа.

Дорога не была, как обычно, пустой и безлюдной, поскольку Версаль был до сих пор полон гостей, которые точно также спешили в поместье маркиза де ля Пинкори, располагавшееся восточнее Парижа, в то время как Версаль пролегал в юго-западной его области. По пути Гийом пытался представить себе первую встречу с настойчивым поклонником, который был достаточно уверен в себе, раз уже говорил о разнице благоговения и страсти. Такой тип несказанно интриговал Нарцисса, привязанному к красивым знакам внимания, но тайна интриговала прежде всего! Долгая неизвестность, письма, передаваемые через троих посыльных, а теперь ещё и завязанные глаза – к чему всё это, и что побуждает человека идти на опасность, если это действительно опасность? Ответ скрывался совсем близко, и хотя Гийом немного волновался насчёт того, что до сих пор не сумел вычислить выдумщика своими силами, он полностью положился на благородство неизвестного почитателя.

Прохаживаясь среди гостей в роскошном поместье Александра Этьена, Беранже отвечал на кивки и приветствия, периодически задерживаясь с кем-то из знакомых, иногда принимая предлагаемые сладости, что разносили на серебряных подносах слуги, но не притрагиваясь к вину. Он увидел обоих де Садов, отца и сына, стоявших в кругу каких-то приезжих шевалье, что сразу бросилось в глаза – Франсуа в последнее время был мрачен и больше не крутился вокруг арфиста, которого, к слову, не было видно здесь за весь вечер. Факелы освещали территорию достаточно хорошо, чтобы можно было разглядеть лица, но Дювернуа Гийом не видел. Первой его мыслью, было то, что граф де Даммартен, вероятно, уже нашёл утешение в чьих-то объятиях, раз его нет среди присутствующих. Билл вспомнил один вечер в Сент-Мари, когда пришёл в дом графа де Роган, и не найдя там слепого арфиста, заподозрил в развлечениях с дочерьми графа. Но как он тогда ошибся, и где потом нашёл Тома? Возможно, и сейчас он не прав? Раздражившись на собственные мысли, Гийом залпом опрокинул поднесенный бокал вина, и только после этого обратил внимание на то, кто его поднёс – перед ним стояла маркиза де Помпадур! Выглядела эта некоронованная королева прекрасно, выделяясь своей врождённой величавостью и благородной красотой даже на фоне тех, кому значительно уступала в молодости.