- С каких пор ты стал таким богобоязненным, мужеложец грязный?! – рассмеялся Беранже, глядя на обиженную мину Тьери, - Живенько, мне ещё нужно вымыть волосы и уложить их!

Лерак поспешил исполнить все приказания и удалился, как потребовал Гийом.

Оставшись один у зеркала, Чёрный Нарцисс долго и придирчиво разглядывал своё лицо, шею и всё тело, распахнув халат, и протирая его розовой водой, после чего положил на язык несколько листиков свежей мяты. Убедившись, что дверь заперта, он отпер ключом старый сундук, и достал из него последнее письмо от поклонника, который до сих пор оставался ему неизвестен: Гийом не знал ни имени его, ни лица. Однако сегодня был особенный день – вечером, пока все гости будут развлекаться на свадебном балу в загородном поместье Александра Этьена, таинственный незнакомец, наконец-то, откроется ему.

«Во мне больше не осталось сил, чтобы противостоять Вашим несравненным красоте и уму. Я не могу думать ни о сне, ни о пище, каждую минуту повторяя Ваше имя, словно в бреду. Гийом, я не могу больше скрываться, боясь быть отвергнутым, а потому… будет лучше, если Вы увидите меня и немедленно лишите жизни, сказав, что я вас недостоин. По крайней мере, я перестану терзать себя ложными надеждами и сделаюсь затворником, медленно угасающим от несчастной любви.

Ваш искромётный юмор и Ваши рассуждения в письмах, Ваш взгляд, ищущий меня вечерами, Ваш голос, который я подслушиваю тайком, Ваш танец, который опутывает сетями Вашей грации: всё это сделало меня рабом Вашего настроения. Нет больше сил отрицать очевидное – мою любовь к Вам.

Я живу в нескольких верстах от поместья Его Светлости маркиза де ля Пинкори. Это натолкнуло меня на мысль о том, что сегодняшней ночью, когда вся знать будет на балу в его доме, мы могли бы встретиться. На стороне это делать небезопасно, поскольку нас могут увидеть, и потому я осмелюсь пригласить Вас в мой дом, где смогу принять Вас, как своего единственного короля, и припасть, наконец, к Вашим ногам.

Если Вы согласны, ничего не отвечайте завтрашним утром, но ждите моих дальнейших указаний, которые я сообщу вам в записке после венчания.

Навеки Ваш».

Гийом уже не помнил, сколько раз перечитал это письмо за ночь и утро, послед того, как получил его прошлым вечером. В конверте, что уже превратилось в традицию, он также нашёл великолепный перстень с голубым бриллиантом. Тонкая оправа безукоризненно смотрелась на фоне нежных пальцев Гийома, и подчёркивала, как их изящество, так и красоту драгоценного камня. Ещё раз взглянув на письмо, а затем на кольцо, что красовалось на безымянном пальце, Беранже мечтательно улыбнулся и прилёг на кушетку, предвкушая волнительный вечерь и не менее волнительную ночь.

Последний месяц прошёл для Нарцисса в переписке, что ежедневно занимала все его мысли и свободное время. К его счастью, Марисэ внезапно уехал в Ангулем на три недели, перепоручив ему уроки с труппой. Занятый своими мыслями, Гийом стал совершенно не таким, каким был прежде, и танцоры вздохнули с облегчением на его репетициях. Он постоянно был задумчив и редко печален, и едва ли не каждый во дворце мог это заметить. Это было совсем неудивительно, учитывая, что с каждым новым письмом переписка с тайным обожателем становилась всё более чувственной, а слова – всё более откровенными, и ни один из её участников уже не сдерживался, называя всё своими именами. Любовь была любовью, а страсть – страстью.

Гийом усмехнулся, в полудрёме вспоминая обрывок фразы: «… мелкая серебристая рыбка стремиться найти прибежище в коралловой пещере, в то время как раковина мечтает о сладко-горьком перламутре… естественность природы – образец для людей …». В ответ на эти слова Билл написал дерзкому шутнику, что ожидает отнюдь не мелкой рыбки, на что тот ответил весьма доходчиво: «Как могли Вы подумать о том, чтобы я был настолько груб? Гийом, под мелкой рыбёшкой подразумевался мой язык! Разве могу я чем-то иным осквернить Ваше тело?» - это был конец пристойности в их переписке, после чего она стала более раскрепощённой, хотя не исключала тем, далёких от пылких признаний и фривольных речей.

Загадочный земляк был начитан и просвещён в разных вопросах, однако его основной страстью была музыка, что Гийом выяснил очень скоро. Красивые метафоры, которые использовал тот в своих обращениях, нежные слова и интересные наблюдения поглотили Билла с головой, а бесконечные подарки почти в каждом послании уже было невозможно скрывать. Постоянно принося свои извинения щедрому дарителю, Беранже прятал их в надёжное место, и украшал себя ими лишь тогда, когда мог сделать это незаметно от Марисэ. Во дворце же быстро утихли сплетни о новом воздыхателе, ибо такого подле Гийома замечено не было, и все шептались лишь о том, как холит своего фаворита герцог ангулемский, раз одаривает такими дорогими украшениями.

Отношения же с Чёрным Лебедем были такими же, как всегда. На самом деле Гийом уже не знал, какими, и поглощённость тайной перепиской не оставляла ему возможности думать об этом. Были у них ночи страсти и нежности, были у них и дни равнодушия, когда каждый был занят своим. И, как это часто бывает в таких случаях, Беранже боялся разоблачения всё меньше, хотя воздыхатель не спешил выходить из тени, и уж тем более не обещал вступаться за его честь в случае скандала. Нарциссу было всё равно, что будет завтра, поскольку, глядя во вчерашний день он видел только бездну, что была готова поглотить его: там был Тома, о котором он, наконец-то смог забыть, даже встречаясь с ним вечерами; там была рыдающая Франсуаза, от которой он недавно получил всего две строчки: «Я не хочу тебя вспоминать. Но ты в моём сердце», и тут же их уничтожил; там были Алехандро, Севиньи, маркиз, Жирардо, Леблан и ещё многие, о ком он не хотел вспоминать. И в завтрашнем дне, как он понимал, было всё то же самое. Оставалось ему только призрачное настоящее, неясное, туманное, но сверкающее драгоценными камнями на его теле. Думал ли Гийом, что однажды это кончится? Конечно же, думал, именно потому сохранял каждую записку от своего бестелесного обожателя, лелея каждую строчку.

***

14 апреля 1755 года собор Нотр-Дам де Пари был переполнен приглашёнными на церемонию венчания монсеньора Александра Этьена Бюжо маркиза де ля Пинкори и мадмуазель Эжени Марии-Терезы Летерле, дочери герцога д’Эстре, третьего маршала Франции. Грандиознее свадьбы Париж не видел со времён бракосочетания Людовика XV и Марии Лещинской, а Его Величество был настолько доволен выбором маркиза, что приказал провести венчание именно в великом храме, а не какой-нибудь другой парижской базилике.

Пышно одетые гости собрались у алтаря, где молодожёны торжественно произносили клятвы супружеской верности, обменивались кольцами и первым богоугодным поцелуем, в котором было больше общественной надобности, как и в самом их браке, нежели внутренней потребности. Мадмуазель Эжени, ставшая мадам де ля Пинкори, давно любила какого-то провинциального дворянчика, что приводило в бешенство её отца, и отказывалась от замужества с кем-либо другим. Однажды, застав её за чтением любовного письмеца, герцог д’Эстре разъярился настолько, что решил выдать замуж немедленно, что и сделал: не престало дочери маршала мечтать о жизни в глубинке с нищим, пусть и титулованным провинциалом. Так рука девушки досталась самому завидному кавалеру при дворе Его Величества, взор которого, во время принесения клятвы перед Богом и епископом, был обращён отнюдь не на юную прелестницу, а на одного из пажей, что стоял непосредственно за нею. Тем пажом был никто иной, как граф де Даммартен, который сегодня присутствовал на своём последнем светской рауте – на рассвете Тома Дювернуа покидал Париж, отправляясь в Руссильон, желая отойти от мирской скверны, приняв прибежище в аббатстве Серрабона.