***
Покинув покои Марисэ, Жан Бартелеми направился к нотариусу, который уже подготовил все бумаги, и теперь мэтру осталось только прописать Тома Дювернуа-Беранже в завещании. Также он составил письмо, обращённое Его Величеству, в котором просил даровать арфисту титул графа де Даммартен без права передачи его по наследству, но с тем условием, что потомки будут иметь право наследования одного из поместий в одноимённом графстве, на свой выбор. Также была оговорка, что более никто, включая Беранже-старшего, не сможет воспользоваться его привилегиями при жизни Тома. В случае смерти последнего, или пострижения в монахи, поместьями и собственностью может распоряжаться по своему усмотрению маркиз де ля Пинкори, а золото будет разделено поровну между аббатством, в котором решит уединиться Тома, и маркизом. В делах денежных Лани не доверял больше никому, и заранее попросил Александра Этьена позаботиться о благосостоянии Тома.
Мэтр был человеком аккуратным, и данное завещание рассматривал исключительно, как меру предосторожности, нежели из дурного предчувствия – он был полон сил и уверенности в своей победе, которая не покинула его и тогда, когда де Тресси встретил его у водопада в Булонском лесу.
- Вы не передумали, сударь? – спросил холодно мэтр у своего противника, на чьём лице тут же отобразился ехидный оскал. Лани имел в виду принесение публичных извинений Дювернуа, однако Тресси растолковал вопрос по-своему.
- Я получил извещение от герцога ангулемского, и сожалею о том, что мне не довелось биться со столь знатным противником. Однако, узнав о ваших титулах, великий герцог Мэн, а главное, о мотивах ваших, решил, что мне повезло. Ангулемский и впрямь опасный противник, - съязвил де Вандом-Тресси.
- Я спрашиваю вас, не намерены ли вы принести извинения мсье Дювернуа, прежде, чем я убью вас?
Вместо ответа де Тресси приблизился вплотную, и прошептал мэтру на ухо так, чтобы их больше никто не мог услышать – поодаль стояли Александер Этьен и секундант:
- Что, хорошо сосёт мальчишка? Знаю я, что никакой он не больной. Слышали бы вы, как он стонал под этим…
своим братом, – хохотнул он, - А с вами он такой же, или недотрогу строит?
Мерзавец хотел сказать ещё что-то, но безмолвное бешенство, вспыхнувшее в глазах Лани, осадило его пыл, а рука мэтра, схватившаяся за эфес, недвусмысленно грозила внезапной смертью ещё до начала поединка. Граф, до сих пор уверенный в своей победе, ощутил опасность и поспешил отойти на положенное расстояние.
Мэтр вдруг заметил, что вторым секундантом является тот самый должник Марисэ, шевалье Дидье Делакруа. Очевидно, у де Тресси не было надёжных друзей в Париже, а потому он обратился к этому человеку, как к опытному дуэлянту, или же… это специально устроено герцогом? Шляпа была отброшена на траву, туда же отправился и светло-бежевый кафтан, после чего Лани развязал шарф, и занял свою позицию. То же самое проделал и де Тресси.
Маркиз де ля Пинкори был напряжён и неотрывно следил за каждым шагом и движением общего врага, и когда объявил начало поединка, Лани сразу же перешёл к нападению, что совершенно ему не понравилось. Он тихо переговаривался с Делакруа, пристально следя за передвижениями двоих противников, нервно постукивая пальцами по рукояти револьвера, что торчал из-за пояса, и всем видом напоминал тигра, готовящегося к прыжку.
Соперники, тем временем, кружась, и обгоняя друг друга с молниеносной скоростью, поочерёдно делали выпады и отражали их. То один оттеснял другого к камням, то другой стремился оказаться на свободе, загоняя противника в ловушку. Звон сталкивающихся клинков, их свист в воздухе и яростные взгляды порождали то самое чувство страха, известное каждому, кто хоть однажды стоял перед лицом Вечности, и тем самым доказывали, что борьба идёт не на жизнь, а насмерть.
Тучи, что начинали сгущаться, вдруг рассеялись, и солнце засветило в полную силу, заставляя пот градом катиться по разгорячённым телам этих двоих, схватившихся в непримиримой вражде. Острия рапир разрывали тонкий муслин и бледную кожу, расчерчивая на торсах и плечах алые надписи языком смерти, но ни благородный Жан Бартелеми, ни его беспутный враг, казалось, не чувствовали боли. Их возгласы и гневные ругательства лишь изредка прерывали монотонный шум водопада и стальной скрежет. И был бы бесконечным этот поединок, если бы ни кочка, заставившая де Тресси оступиться и потерять равновесие, из-за чего он сделал неверный шаг влево, прямо подставляя себя под шпагу неутомимого Лани.
Негодяй пронзительно закричал, чувствуя, как лезвие вспарывает плоть и с хрустом проходит между рёбер, после чего упал навзничь и глаза его закатились.
Жан Бартелеми смотрел на него растерянно, смутно осознавая происходящее, и пришёл в себя лишь тогда, когда услышал победные возгласы Александра Этьена и Делакруа, что бросились к нему с поздравлениями. Усталость мигом накатила, и дали знать о себе кровоточащие ранения, однако все эти неприятности были столь ничтожны по сравнению с той гордостью, что он испытывал от победы над ненавистным оскорбителем. Справедливость была восстановлена, честь его Любви была возрождена, и сердце вмиг обрело должное удовлетворение.
Обнявшись с другом, и приняв поздравления Дидье Делакруа, ликующий Лани склонился над поверженным де Тресси, чтобы забрать, по обычаю, его шпагу. Тот ещё дышал, поверхностно и часто, изо рта его вытекала струйка чёрной крови и вырывались предсмертные хрипы. Оставшийся позади, Александер Этьен как раз говорил Делакруа о том, что негодяю осталось совсем немного, и Лани опустился на траву, с ненавистью взирая на самого недостойного из дворян, и жалея о том, что так и не выбил из этой канальи должных извинений.
Веки распростёртого на земле де Тресси дрогнули, и он приоткрыл глаза, зло ухмыляясь окровавленным ртом. Лани не успел ничего подумать, как внезапно холодный укол прошил грудную клетку, и его тут же сменила жгучая боль. Острой кольчугой она сковала рёбра так, что следующий вдох показался невозможным. Опустив взгляд, Жан Бартелеми увидел серебряную рукоятку кинжала, воткнутого грудь, и синеющие пальцы де Тресси, сжимающие её в последний миг его никчёмной жизни.
- Этьен! – только и смог вымолвить Лани, прежде чем мрак поглотил его, и он рухнул на траву рядом с уже бездыханным противником.
Заботливо готовясь в дальний путь,
Я безделушки запер на замок,
Чтоб на мое богатство посягнуть
Незваный гость какой-нибудь не мог.
А ты, кого мне больше жизни жаль,
Пред кем и золото - блестящий сор,
Моя утеха и моя печаль,
Тебя любой похитить может вор.
В каком ларце таить мне божество,
Чтоб сохранить навеки взаперти?
Где, как не в тайне сердца моего,
Откуда ты всегда волен уйти?
Боюсь, и там нельзя укрыть алмаз,
Приманчивый для самых честных глаз!( 48)
***
Маркиза де Помпадур только вернулась в свои покои от короля, которого просила принять меры в отношении де Тресси, и прилегла на кушетку, чтобы немного отдохнуть, (разговоры с Его Величеством всегда требовали немалых нервных затрат) когда раздался нетерпеливый стук в дверь, и, не дождавшись её позволения, в будуар ворвался растрёпанный Тьери.
- Мадам! – падая на колени, воскликнул слуга, - Мэтр Лани при смерти!
- Только не это… - прошептала Жанна-Антуанетта, побледнев, - а негодяй…
