– Забирай, – кивнул он Антонии на первые семь мешков. – Сейчас еще семь привезу – и в расчете.

Антония лишь головой покачала. Впрочем, от карбида не отказалась: карбид все-таки лучше, чем ничего. Заодно вырисовывалась возможность узнать у Наиля, для чего тот так методично скупал сырье для ацетилена.

– Наиль, а Наиль, – спросила она, – а карбид-то ты зачем покупал вообще?

Дед Наиль пристально посмотрел на Антонию, как будто хотел убедиться в серьезности ее вопроса. И, видимо, убедившись, не без укоризны произнес:

– Хорошенькие были б дела, да? Приезжаешь, открываешь лавку свою, а тут у тебя труп. Прям, можно сказать, на вот этом вот диване.

И ткнул пальцем в раскладной диванчик, обитый под зебру:

– Вот тут бы у тебя труп был. Вот тут вот.

– Ясно, – сказала Антония.

– Ну, я пошел, – сказал Наиль.

– Ну, иди, – кивнула Антония.

Уже уходя и открыв дверь, дед Наиль вдруг вспомнил что-то, остановился, обернулся к хозяйке и крикнул через весь магазин:

– Ой, слушай, я ж чего к тебе забегал-то. У тебя спички есть?

– Нету, – сказала Антония. – Зачем тебе спички?

– А и незачем уже, – согласился Наиль, – твоя правда. Камбала-то протухла, пока тебя по китаям носило.

Антония махнула рукой и впервые за многие годы развернулась лицом к телевизору, где как раз начался фильм «Генералы песчаных карьеров».

В пасмурную погоду лед не блестит, а притворяется тихой водой. Поэтому кажется, что мотоциклы у нас ездят по морю, как Христы. «Уралы» – мятые-битые, серо-буро-малиновые, по сто раз перекрашенные, с обязательным ящиком-гробиком вместо люльки – любимое транспортное средство местных рыбаков. «Уралы» разгоняются над водой и исчезают вдали. В Южнорусском Овчарове ни у кого нету люлек, только гробики. В гробиках лежат снасти для зимней рыбалки.

Залив в нашем месте широкий, не защищенный от ветра, так что поверхность льда, постоянно обдуваемая с севера, обнажается сразу после снегопада. Лед остается голым почти до конца зимы, пока озверевший февраль не натащит из Охотоморья таких снежных тайфунов, что уже не справиться никаким ветрам. А в январе можно выйти на середину залива, найти вчерашнюю лунку, лечь животом над твердой водой и разглядывать медленных сонных рыб. Рыбаки у нас удят тоже с живота – разлягутся морской звездой вокруг большой проруби и лежат: головы к центру, ноги врозь. Верные «Уралы» пасутся поодаль. Термосы, коньяки, водки, стаканчики – морские звезды привозят свое жизнеобеспечение в гробиках и ставят на лед рядом с собой, на расстоянии вытянутого луча.

Хорошо лежать над рыбами.

Хорошо гулять над рыбами. Найдешь вчерашнее разводье и гуляешь вдоль. То ли плывешь в воздухе, то ли летишь в воде. А параллельным курсом – под едва заметным глазу льдом – то ли летит, то ли плывет, обгоняя тебя и разглядывая небо, здоровенная камбала. Можно схватиться с камбалой наперегонки, разогнаться и скользить, и какое-то время плыть-лететь синхронно с ней, но гонка продлится недолго: вскоре вдруг обнаруживаешь, что пытаешься обогнать собственную тень на дне, а камбалы нет, камбала как в воду канула.

Залив – сплошное мелководье. Летом здесь хорошо ловить креветок, а зимой пасти мотоциклы. Море совершенно безопасное, особенно если знать, где проходят донные течения. Но даже если и не знаешь, все равно ничего страшного: перед тем, как течение взломает морской панцирь и растащит ледовые поля в разные стороны, примерно десять минут лед будет предупредительно стрелять холостыми. Дураком надо быть, чтоб не успеть отбежать на безопасное расстояние.

В тот день мы разгонялись и скользили до тех пор, пока не наткнулись на место чьей-то вчерашней рыбалки. Собственно, это и было целью нашего пробега по заливу: найти застывшее разводье или лунку, которая затянулась нетолстым – сантиметра три – прозрачным стеклом. Оптика от фирмы «Дед Мороз и компания» – лучшая в мире, да и сам Дед Мороз прекрасный стекольщик. Мы ложимся животами на море и, соорудив из ладоней антибликовое приспособление, приветствуем первый «улов»: здоровенную водоросль-ламинарию. Ламинария пронеслась под нами с такой скоростью, будто опаздывала на работу. Вслед за ламинарией появилась какая-то рыбина, но рассмотреть ее мы не успели. Можно было бы сказать, что рыба проскочила в наших экранах со свистом, но в абсолютное беззвучие визуального ряда свист не вписывается даже сравнением. И тем более неожиданным стал чей-то голос (глас с небес в нашем случае), когда, увлеченные разглядыванием подледного трафика, мы совсем не заметили, как сами сделались объектами наблюдения.

– Вы так ничего не поймаете. У вас там лед внутри. Над нами стоял человек в тулупе и цветастой женской шали. Он доброжелательно улыбался. На плече у него подобием байдарки лежала крупная кета, которую он поддерживал левой рукой за недобрую пасть. В правой руке у человека был детский калейдоскоп.

– Вот, – сказал он, показывая нам калейдоскоп, – трубочку нашел. В нее можно смотреть куда хочешь.

– Зачем? – спросили мы тактично.

– А тогда все как звезды, – ответил он и протянул нам игрушку. – Хотите попробовать?

Отказываться было неудобно. Мы по очереди посмотрели на звезды и вежливо вернули калейдоскоп собеседнику. Улыбаясь и не покладая кеты, тот принялся рассматривать небо.

– Очень красиво. Очень красиво.

Зима – не сезон для кеты. Зимой ловят навагу, корюшку, камбалу и селедку.

– А как вам удалось кету поймать? – спросили мы.

– Повезло, – ответил человек и пошевелил бревно на плече. – А вы кто?

– Живем здесь.

– Городские, что ль? Давно в Овчарове?

– Три года.

– У, – сказал он, – новенькие. Хотите, отдам?

– А вы как же?

– А я рыбы не ем. Кальмаров еще туда-сюда, креветок, а рыбу – не. Я ее только разделывать люблю.

– Так продать же можно? Давайте мы у вас купим.

Человек с калейдоскопом посмотрел на кетину.

– Не хочу, – ответил он. – Или так берите, или я пошел.

– Хорошо, – сказали мы, – давайте.

– Что давайте? – удивился он.

– Рыбу, – ответно удивились мы.

– Рыбу?! – воскликнул он. – Почему?!

– Так вы же сами предложили. Только что.

– А, ну да, – закивал головой собеседник, – предложил. А теперь передумал. – И засмеялся так, что не удержал кету. Она соскользнула с его плеча и упала на лед. – Давайте так, – сказал он вдруг с совершенно нормальным, недурашливым выражением лица. – Пойдем ко мне, я рыбу разделаю, вы ее пустую заберете.

– Как это?

– Вам тушку, мне кишки. – Человек в шали говорил с нами терпеливо, будто мы были идиотами.

– Зачем вам кишки?!

– Выкину.

– Тогда почему?..

– А может, там кольцо внутри, – сказал он, – может, там внутри кольцо с изумрудом.

Марина Владимировна говорит: да они тут все дураки.

«Как?» – «Да очень просто: все по очереди. Прямо в буквальном смысле».

Марина Владимировна всегда все знает. Работа такая: три человека придут в магазин за гипсокартоном, кафелем или фанерой на двенадцать, а остальные девяносто семь – поговорить. Мы тоже в тот раз зашли поговорить. Больше, конечно, поздороваться – все равно рядом были, – но и поговорить тоже.

– Тут дед перед вами был, – говорит Марина Владимировна. – Думала, сдохну. Сорок пять минут как с куста, трындел и трындел. Всякую фигню. Дурак, блин.

– Ну мы тогда пошли, – смеемся мы. – Отдохни.

– Э, – говорит Марина Владимировна, – вы-то как раз пусть.

Ну, пусть так пусть. Нам все равно было ждать, когда почта откроется с обеда.

– Зимняя забава такая, – говорит Марина Владимировна, – ага. Рыбалка и дурак. Нас с Петечкой зовут поиграть. Прокофьевы, соседи, не слева которые, а с железной крышей дом. У них тоже собираются.

– Ходили?

– Да один раз. – Марина Владимировна берет зазвонивший телефон: – Ламинат по каталогу, с предварительным заказом. Да. Пожалуйста!.. …ну, это нечто! Невозможно же каждый вечер ерундой страдать.