Центр празднеств— Виддуп знал это— находился не в городе, а за ним, в районе Днепра, у бывшего Кичкаса.
Виддуп оделся и вышел на улицу. Уличное движение почти отсутствовало. Нигде не было видно ни автомобилей, ни вагонов подвесной электрической дороги. Он почти не встретил ни одного пешехода. Судя по улицам, город точно вымер.
Но не было крыши небоскреба, с которой бы каждые десять-пятнадцать минут не срывались, напоминая больших птиц, легкие самолеты. Сегодня все были в воздухе.
Над городом стоял неумолчный шум тысяч пропеллеров. Небо пестрело самолетами, уносившими большую часть населения города в сторону Кичкаса.
Виддуп вернулся в гостиницу, в лифте поднялся на крышу пятидесятиэтажного здания, на которой расположились гостиничные ангары, и справился о свободном самолете. Ему удалось достать последний, так как все остальные были уже разобраны. Самолет был двухместный, но еще кого-нибудь, желающего лететь с Виддупом, не оказалось, и он сам сел за руль и, оторвавшись от крыши гостиницы, поднялся над городом.
Ему приходилось лавировать, чтобы избежать неминуемого столкновения с самолетами, реющими перед ним справа, слева, выше его и под ним.
Далеко слева он видел окруженный Днепром город острова Хортицы. По одетой гранитом реке медленно плыли тяжелые пароходы и сновали катера, казавшиеся сверху не больше простых — чернильниц. Узенькой полоской чернел мост, соединявший. Хортицу с городом Запорожьем, а прямо перед глазами Виддупа расстилалось водное пространство, скованное плотиной, и белело внизу здание станции.
Над Кичкасом реяли тысячи самолетов, один за другим они спускались на громадный аэродром, развернутый в двух километрах от станции. Воздушная милиция наблюдала за порядком в воздухе, регулировала посадку самолетов, которые, снизив пассажиров, немедленно откатывались в далеко отстоящие ангары, либо отправлялись обратно в город. Подземная железная дорога ежеминутно выбрасывала толпы, спешащие на берега Днепра. Пароходы подвозили к пристаням десятки тысяч людей. Народу было так много, что непроницаемая стена его растянулась на несколько километров, начиная от здания электростанции по берегу реки в сторону бывших порогов.
Виддуп не спешил опускаться. Он решил посмотреть на зрелище сверху и, кружа над территорией старого Кичкаса, увидел вскоре дирижабль, плывший в сторону места торжеств. Дирижабль остановился над серединой реки. Виддуп внимательно разглядывал его. Перед ним была обыкновенная воздушная трибуна, употреблявшаяся в случаях, когда ораторам приходилось выступать перед таким количеством людей, которое могло их слышать только говорящими с некоторой высоты.
Летая вокруг воздушной трибуны и рассматривая людей, стоявших на ней, Виддуп с удивлением заметил Зотова, стоявшего около перил и задумчиво смотревшего на старый Днепр.
— Что он тут делает? — подумал Виддуп и решил не терять Зотова из виду.
Он подумал, что слушать, летая на самолете, ему не удастся. Тогда он снизился, сдал самолет на хранение и, заняв удобное место в толпе на берегу, стал выжидать.
Празднества разделялись на две части. Первая, как это было установлено революционной традицией, состояла из коротких речей, приветствий и последних сообщений о только что происшедших событиях. Таким последним сообщением в день восемьдесят второй годовщины Октябрьской революции оказалось сообщение о провозглашении Соединенных Штатов Америки — социалистическими и о присоединении Америки к Всемирному союзу социалистических республик. Таким образом за год до наступления двадцать первого века знамя социализма было поднято в последней стране, остававшейся как бы островом капитализма.
Вторая часть празднеств должна была состоять из прогулок над Днепром по воздуху, над местом, где когда-то кипели пороги, из концертов в воздухе и различных увеселений.
Но перед началом второй части Виддуп неожиданно вздрогнул, услышав раздавшийся сверху и широко разносившийся радио-усилителями знакомый голос Зотова.
Виддуп насторожился. Он был весь внимание.
Стоя на воздушной трибуне, ухватившись за перила ее и обращаясь вниз к несметной толпе, приготовившейся его слушать, запорожский коллега Виддупа произносил речь:
— Товарищи! — кричал сверху Зотов. — Мы празднуем восемьдесят вторую годовщину Октябрьской революции в том самом месте, где в день первого десятилетия этого величайшего события была заложена Днепровская плотина, обуздавшая старый Днепр и преобразившая весь край. Если бы тогда, семьдесят два года назад, не случилось этого события, если бы там, где вы сейчас стоите, семьдесят два года тому назад на месте созданной уже тогда перемычки, впервые разделившей Днепр, соратники и ученики Ленина не заложили плотины, которую мы видим хотя и в несколько уже измененном виде, — не было бы заводов, раскинутых по берегам Днепра, не было бы нашего города. Океанские суда не входили бы в порт острова Хортицы, да и остров Хортица, на территории которого сейчас расположен один из замечательнейших городов мира, продолжал бы оставаться тем же пустынным зеленым островом. Если бы седьмого ноября тысяча девятьсот двадцать седьмого года не заложили бы первый камень будущей плотины, — мы никогда не видали бы этих проводов, которые от днепровской электростанции разносят далеко вокруг дешёвую энергию, вспоившую, обогатившую весь юг УССР.
Зотов на минуту перевел дух и продолжал:
— Вот почему, — говорил он, — сегодня будет уместно рассказать вам небольшую историю, связанную с прошлым старого Кичкаса, связанную с его последним днем.
У Виддупа захватило дух. О чем собирается рассказать сейчас Зотов? Что может он рассказать, кроме того, что уже известно? А Зотов, все больше и больше овладевая своим голосом, приступил к развертыванию рассказа:
— Без малого сотню лет назад Днепр совсем не был похож на тот, каким мы видим его сейчас. Между высокими дикими скалами он несся здесь с ужасающей быстротой, однако ширина его в редких местах достигала больше полукилометра. На тихих берегах существовала немецкая колония, расположившаяся главным образом на том берегу, где сейчас стоит наша электростанция. А на другом берегу, на левом, тесно прижатый к высоким скалам, стоял дом старого человека, обрусевшего немца, имя которого было Фридрих Эрнестович Марк. Вся жизнь тихой колонии. Кичкас была связана с именем этого человека. В течение многих лет Марк заведывал переправой через Днепр. Переправлялись в те далекие времена на медленных, неудобных, широких деревянных паромах. Марк был владельцем этих паромов и переправлял через Днепр людей. Но в тысяча девятьсот седьмом году был выстроен когда-то знаменитый Кичкасский мост, который оказался снесенным в период постройки Днепровской электростанции. Это был красивый, переброшенный с берега на берег железный арочный мост, в те времена удивлявший специалистов и считавшийся одним из лучших в старой России. Два года, в течение которых строился мост, старый Марк глухо и непрестанно враждовал с этим торжеством тогдашней техники. Вообразите себе фигуру этого человека, всю свою жизнь посвятившего днепровской переправе и вдруг оказавшегося ненужным, как и его паромы. Железный мост, радовавший всех жителей Кичкаса, не только не радовал Марка, но и внушал ему слепую ненависть!..
Вы слышали, как приходилось работать рабочим в дореволюционное время. Не могло быть и речи о какой бы то ни было охране труда. А между тем, постройка моста в условиях тогдашней техники была сопряжена с риском для жизни многих рабочих. Железные балки, соединявшие переплеты моста, приходилось клепать, стоя в специальных подвесках, висевших над серединой Днепра на большой высоте. Тогдашние строители моста, мало заботились о жизни рабочих и, вместо того, чтобы держать эти подвески на безопасных и прочных цепях, подвешивали их на гнилых веревках. И однажды произошло несчастье. Шесть рабочих свалились в Днепр и погибли. В те времена немного писалось об этой истории. Старались ее замять, не раздувать, не придавать широкой гласности. Это было не в интересах тогдашних властей. Шесть трупов несчастных рабочих тогда исчезли. В газетах тогда писалось, что все они утонули, и только недавно мы выяснили истинную их судьбу. Фанатичный Марк выловил тайно все трупы и сам их похоронил. В стороне от дома, в скалах, он зарыл их в могилу и поставил над ними памятник, на котором собственноручно написал: «Здесь похоронены люди, которых съел проклятый мост». Так, чем мог, мстил этот старик ненавистному мосту. В тысяча девятьсот седьмом году мост был окончен, и Марк устранился от дел. Стали не нужны его допотопные паромы, их вытащили на берег, они рассохлись. Ими топили печи. Новый мост повис меж двух берегов. Но судьба строителей несколько облегчила страдания Марка. После постройки моста обнаружились крупные растраты, упущения, и строители были отданы под суд. Главный инженер застрелился, и Марк торжествовал.
