Это был длинный монолог, между делом он поглядывал на меня, озирался по сторонам, удобно откидывался в кресле и ковырял в зубах.

– Небось локти себе кусает, – сказал я. – Как они проведали про этот его рэкет?

– Большой босс из Казначейства приезжает сюда в отпуск каждый год.

Случайно заметил мистера Доллара, а он знал всю его подноготную. Он и пустил слух. Не знаешь, как всем этим гангстерам в отставке хочется солидности. Он просто весь извелся. Он столкнулся с чем-то, что нельзя купить за наличные, и это его сводит с ума.

– Как же ты это раскопал?

– Я шустрый, я кручусь и узнаю разные вещи.

– Все, кроме одной, – сказал я.

– Чего еще?

– Не поймешь, даже если я скажу. Подошел официант с выпивкой для Гобла и собрал тарелки. Он предложил меню.

– Я никогда не беру десерт, – сказал Гобл. – Проваливай.

Официант посмотрел на зубочистку и ловко выхватил ее из пальцев Гобла.

– Туалет направо, кореш, – сказал он, бросил зубочистку в пепельницу и забрал ее со стола.

– Видишь, о чем я? – сказал Гобл. – Класс! Я попросил у официанта шоколадное мороженое и кофе.

– А этому джентльмену принесите счет, – добавил я.

– С удовольствием, – сказал официант. Гобл посмотрел на него с презрением.

Официант ушел. Я наклонился над столиком и тихо заговорил:

– Ты самый большой лгун, которого я встретил за два дня, а я встречал редкие образчики. Я не думаю, что ты интересуешься Митчеллом. Я не думаю, что ты слыхал о нем или видел его, пока вчера тебе не пришла на ум идея отводить им глаза. Тебя послали шпионить за этой бабой, и я знаю, как устроить, чтобы за ней не шпионили. Если у тебя есть козыри за пазухой, живо клади их на стол. Завтра будет поздно.

Он оттолкнул стул, встал, уронил смятую ассигнацию на стол и холодно посмотрел на меня.

– Пасть широкая, а мозги узкие, – сказал он. – Прибереги свои мысли до четверга, когда приезжает мусоровозка. Ты все-таки ничего не понял, друг. Я думаю, и не поймешь.

Он вышел, задиристо задрав башку.

Я дотянулся до смятой ассигнации, которую Гобл бросил на стол. Как я и думал, это был доллар. Человек с шарабаном, выжимающим аж сорок пять миль в час под гору, наверняка привык питаться в обжорках, где ужин за 85 центов подают только во время кутежа в ночь на воскресенье после получки. Официант подошел и обрушил на меня счет Гобла. Я расплатился и оставил доллар Гобла на чай.

– Этот парень – ваш близкий друг?

– Ближе некуда, – сказал я.

– Может, он бедный, – сказал официант великодушно. – Одна из достопримечательностей этого города – люди, которые здесь работают, но не могут позволить себе здесь жить.

Когда я вышел, в кабаке было уже человек двадцать, и их голоса отскакивали, как мячики от низкого потолка.

Въезд в гараж выглядел так же, как и накануне в четыре часа утра. Но теперь, спускаясь, я услышал звук текущей воды. В застекленной будке никого не было. Где-то кто-то мыл машину, но, наверное, не вахтер. Я подошел к двери, выходившей на площадку с лифтом, и открыл ее. в будке зазвучал сигнал. Я прикрыл дверь и отошел в сторону. Из-за угла вынырнул худой человек в длинном белом халате. На нем были очки. Кожа цвета остывшей овсянки, глаза – пустые и усталые. В его лице было что-то мексиканское, что-то индейское и что-то еще более экзотическое. Его черные волосы лежали плашмя на узком черепе.

– Машину, сэр? Ваше имя, сэр?

– Машина Митчелла здесь? Двухцветный «бьюик» с верхом.

Он не сразу ответил. Его глаза поскучнели, видно, ему этот вопрос уже задавали.

– Мистер Митчелл взял свою машину рано утром.

– В котором часу?

Его рука потянулась к карандашу, торчавшему из кармашка с вышитой пурпурной монограммой отеля. Он вытащил карандаш и посмотрел на него.

– Почти в семь утра. Я ушел в семь.

– Двенадцатичасовая смена? Сейчас как раз около семи.

Он положил карандаш обратно в карман.

– Мы работаем по восемь часов, по очереди.

– Вчера вы работали с одиннадцати до семи.

– Верно. – Он глядел через мое плечо в невидимую даль. – Мне пора уходить.

Я достал из кармана пачку сигарет. Он покачал головой.

– Мне разрешается курить только в конторе.

– Или на заднем сиденье чужой тачки.

Его правая рука согнулась, словно хватаясь за нож.

– Как со снабжением? Курева хватает?

Он уставился на меня.

– Надо спросить, «какого курева»? – сказал я.

Он не отвечал.

– А я бы сказал тогда, что речь идет не о табаке, – продолжал я жизнерадостно, – а о чем-то с таким сладким запахом.

Наши глаза встретились. Наконец он спросил тихо:

– А ты продаешь?

– Живо ты прочухался, если в семь утра был уже в фокусе. Я был уверен, что ты и к полудню не оклемаешься. У тебя, наверно, будильник в голове, как у Эдди Аркаро.

– Эдди Аркаро? – повторил он. – Да, да, конферансье. У него будильник в голове? Да?

– Так говорят.

– Мы могли бы договориться, – сказал он глухо. – Почем товар?

В будке опять зазвучал сигнал. Краем уха я уловил шум лифта. Дверь отворилась, и вошла парочка, которая держалась за ручки в вестибюле. Девушка была в вечернем туалете, а на пареньке был смокинг. Они стояли рядышком и выглядели как школьники, которых застукали за поцелуем. Вахтер посмотрел на них, вышел и подал машину – аккуратный новенький «крайслер» с откидным верхом. Паренек усадил девушку осторожно, как будто она уже была беременна.

Вахтер придерживал дверцу. Паренек обошел машину, поблагодарил его и сел за руль.

– Далеко ли отсюда до «Аквариума»? – спросил он робко.

– Недалеко, сэр. – Вахтер объяснил им, как туда добраться.

Паренек улыбнулся, поблагодарил его, сунул руку в карман и дал ему доллар.

– Я всегда могу подать вашу машину к парадному подъезду, мистер Престон, только позвоните и скажите.

– Спасибо, и так хорошо, – сказал паренек поспешно. Он осторожно поехал вверх по скату.

– Молодожены, – сказал я. – Какие милые. Просто не хотят, чтобы на них пялились. Вахтер сонно смотрел на меня.

– Но в нас нет ничего милого, – добавил я.

– Если ты сыщик – покажи свои документы.

– Думаешь, что я сыщик?

– Я думаю, что ты любопытный сукин сын. – Что бы он ни говорил, тон его голоса не менялся, застыв на одной ноте.

– Да, я такой, – согласился я, – и я правда частный сыщик. Прошлой ночью я следил за одним человеком и зашел сюда. Ты сидел в этом «паккарде». Я подошел и открыл дверь; так и перло дурью. Я мог бы угнать четыре «кадиллака», а ты бы и глазом не моргнул. Но это твое дело.

– Назови цену, – сказал он. – О прошлой ночи не говорим.

– Митчелл уехал сам? Он кивнул.

– Без багажа?

– С девятью чемоданами. Я помог ему погрузиться. Он выбыл окончательно.

– Сверился с портье? Доволен?

– У него был счет с собой. Оплачено и заштемпелевано.

– Конечно. С таким количеством багажа ему должен был помочь коридорный.

– Лифтер. Коридорные приходят в семь тридцать, а это было около часу ночи.

– Какой лифтер?

– Мексиканец до кличке Чико.

– А ты не мексиканец?

– Я немного китаец, немного гаваец, немного филиппинец и немного ниггер. Ты бы сдох на моем месте.

– И еще один вопрос. Как тебе удается не подзалететь? Я имею в виду дурь, Он огляделся.

– Я курю, только когда мне совсем паршиво. Какое твое собачье дело?

Какое собачье дело вам всем? Может, меня засекут и выкинут с этой непыльной работенки. Может, бросят в тюрьму. Может, я был в ней всю жизнь, ношу ее с собой. Тебя устраивает? – Он слишком много говорил. Так всегда у людей со слабыми нервами: то односложные ответы, то – поток сознания. Он продолжал усталым голосом:

– Я ни на кого не держу зла. Я просто живу, ем, сплю. Загляни ко мне как-нибудь. Я живу в клоповнике на аллее Полтона, хотя на самом деле это тупик, а не аллея. Я живу прямо за скобяной лавкой. Туалет во дворе. Я умываюсь на кухне, в жестяном умывальнике. Я сплю на диване с продавленными пружинами. Всему барахлу лет сто. Это город для богачей. Приходи, навести меня в моей конуре, которая тоже принадлежит какому-то богачу.