- Любопытно попробовать.

Толстяк уставился на него с недоверием, и тут же захлопотал возле гостя. Усадив юношу за столик и пообещав особое угощение, он вернулся к стойке и смерил сына уничижительным взглядом.

- Чего сидишь? Составь гостю компанию. Он тебе жизнь, как-никак, спас. А иначе еды не получишь. И улыбайся, Жан, улыбайся.

***

Бухнувшись напротив Кайла, я тяжело вздохнул и положил голову на руки, глядя на него с недоверием. Такие ситуации всегда неприятны. Сталкиваешься где-то с подозрительными личностями, раз за разом впутывающимися в твою жизнь, вольно или невольно – не суть, еще и делающими подозрительные предложения, граничащие с преступлением, и на-ка вот, заявляется один в дом родной. Хоть одно прояснилось – почему он меня не сдал, впрочем, и тут сомнения нарастают. Спаситель, как трогательно! Знал бы Альберт, в какую яму он меня толкает, вместо учтивости гнал бы наглеца в шею.

- Что, никого больше не нашёл?

- Решил, что хочу работать с тобой. Тебя я в некотором роде уже знаю. К тому же, несмотря на вызываемое раздражение, ты меня вполне устраиваешь.

- Да неужто? – я поднял голову, глядя на него с подозрением.

- Не пытаешься притворяться и лебезить, говоришь, что думаешь. Плохо только, порой не думаешь, что говоришь, но это не беда. Да и кажется мне, ты и сам не обрадовался, отказавшись от моего предложения. Так, что там с тобой случилось?

- Перешёл дорогу не тем личностям.

- И часто этим занимаешься?

- Чего прикапываешься-то?

- Надо ведь знать, кого собираюсь привести в академию. Вдруг у тебя избыток гордости или любопытства. А может, ты и вовсе одержим чувством справедливости. Кто тебя знает. Не хочу, чтобы мои труды пропали даром. В академии гордых не любят. Будь ты аристократ, другое дело, но ты из простого люда. Ещё затеешь драку с лордами, и тебя исключат.

- Я умею держать себя в руках, - огрызнулся я недовольно.

- Да неужто? – передразнил он меня и весьма красноречиво посмотрел на моё побитое лицо.

- Выкладывай, зачем пришёл, или вали, - злобно зашипел я. – И без тебя тошно.

- Хорошо, перейдём к делу. Орден Карателей располагается в Соборе Верхнего города. Твоей задачей будет попасть туда, добраться до кабинета капитана Ламбеза и забрать символику.

- С чего ты взял, что он оставил такую ценность в кабинете?

- Поверь мне, капитаны не таскают их с собой куда попало.

- Ага… – я смерил его хмурым взглядом. – Даже знать не хочу, откуда тебе это известно. И как мне попасть туда? Меня даже в Верхний город не пустят.

- А вот с этого места советую слушать и запоминать, - и Кайл принялся подробно рассказывать мои будущие действия. Я старался запомнить всё, но информация в голове быстро путалась из-за обилия нужных поворотов на мысленной карте Собора. Когда он замолк, я ещё некоторое время пытался переварить услышанное, а потом поинтересовался:

- А если я не справлюсь?

- Сделке конец. У тебя две недели. Если вопросов не осталось, приступим к светской беседе, твой отец уже идёт к нам… Как тебе нынешняя погодка?..

***

В камерах третьего уровня обитало ровно двести живых мертвецов. Ещё два месяца назад их было почти вдвое больше. Порой Молчуну казалось, он сойдёт с ума, временами даже хотелось этого, только бы не слышать стенаний - последних попыток достучаться в мольбе до человечности стражников. Стонов проклятий и тысячного воя обречённых. Корчившихся фигур. Скрюченных ног и рук. Лекарей не присылали, да их тут и не было. Кому какое дело до заключённых, даже если они разом умрут? Просто сократится графа расходов. Она и сокращалась. Голод. Болезни. Подпольные бои. Иногда Молчуну казалось, что даже на войне было проще. Он мечтал лишь об одном: скорее бы кончился этот ад, чтобы решётки лязгнули в последний раз, и больше мимо не проносили безжизненные тела.

Он улёгся на нары. В последние дни чувствовал, что начинает заболевать. Ему постоянно становилось жарко, нещадно кружилась голова, и время от времени подкатывала тошнота, с которой становилось всё труднее бороться. Поначалу он списывал всё на голод, но позже утвердился в мысли, что его здоровье дало сбой. Единственное, чему он радовался – было легче не спать. Он погружался в дремоту, во время которой слышал переругивания узников. Эти звуки давали надежду, что он не умрёт во сне, что если что-нибудь произойдёт, он успеет проснуться и изменить хоть что-то в своей судьбе. В это верить было глупо, но он верил.

Прикрыв глаза, Молчун провёл кончиками пальцев по стене.

Местные камеры были выстроены пару веков назад, но начали использоваться лишь во времена Расовой войны. Если провести пальцами под вторым ярусом, можно почувствовать выцарапанные на камне буквы и цифры. Раньше его это развлекало. Он отыскивал надпись и на ощупь пытался понять слова. В основном имена. Единственная запись, которая привлекала его внимание по-настоящему – клятва, выцарапанная неизвестным узником, словно только это могло спасти его от потери всякой надежды. «Я должен быть личностью, чтобы верно служить. Иметь силу духа, чтобы бороться с искушениями. Вера в Принца – единственный доспех». В другое время Молчун бы посмеялся над этими словами, но сейчас они и для него оставались ниточкой, связывающей его с жизнью.

Прочитав клятву ещё раз, он зажмурился, проговаривая её про себя, словно пытаясь отправить послание тем, кто остался во внешнем мире. «Я ещё жив! Не забывайте!» - билась в мозгу угасающая надежда. Мысли повисли в тишине. Молчуну показалось, что он даже может их видеть. На какой-то момент стало интересно, могут ли их видеть другие? Ему хотелось, чтобы они видели. Эти слова символизировали не только отчаяние, но и борьбу.

Соскочив с нар, он заходил вдоль решётки. Лежать надоело, хотелось двигаться, чувствовать, как от быстрой ходьбы напрягаются мышцы, заставить себя хоть что-нибудь сделать. Стража пристально наблюдала за ним из-за решётчатого окошка во входной двери. Бросив взгляд на солдат, Молчун остановился, у него не возникло даже мысли, что надо отойти от решётки, как это делали остальные ради спасения жизни. В этой тюрьме он боялся только двух вещей: услышать весть о гибели господина и допросов. Его уже пытали несколько раз, но доспех пока держал защиту. И всё же он понимал: рано или поздно его сломают, только надеялся, что к тому времени он уже ничего не сможет сказать.

- Хэй, - осторожно позвал он тощего старика, сидевшего в камере напротив. Тот искоса взглянул на юношу, но ничего не ответил. Молчун знал, что его будут игнорировать, но это был его последний шанс, а потому он продолжил окликать заключённого, пока тот не решил отползти к дальней стене. Завидев, что старик вот-вот отодвинется, узник ухмыльнулся. – Я доложу страже о ваших планах побега.

Игнорировать это было уже невозможно, узник метнул в него яростный взгляд и вцепился костлявыми пальцами в прутья, натужно засипев:

- Мало того, что уже сделал, ещё и поклеп наведёшь? – не сдержавшись, он смачно сплюнул в сторону Молчуна. – Сучий ты сын…

- Ишь, как завёлся, - фыркнул юноша. – Мне много ж не надо. Поможешь, в долгу не останусь, не поможешь, та же песня будет, разве что в траурных тонах. Ну, так?

- И чего тебе?

- Хочу знать, как вы договариваетесь об участии в боях.

Старик посмотрел на Молчуна с насмешкой и криво улыбнулся. Подпольные бои тут были не редкостью – местная развлекаловка для стражников. А так как за это ещё и платили едой, заключённые вызывались сами, едва не выстраиваясь в очередь. Умрут, так что ж, зато больше никаких мучений. Но победа означала возможность продержаться лишний месяц – а вдруг что-то изменится, и свобода распахнёт к себе двери?

- Никак, хочешь записаться? Хотелось бы видеть, как тебе шею свернут, да только тебя не выпустят. Стража не даст тебе и ломтя лишнего, не приведи господь, окрепнешь, чёрт тебя знает.

Молчун сполз по решётке и уткнулся в неё лбом, обдумывая сложившееся положение.

- А как насчёт сделки? – увидев в глазах старика любопытство, он быстро заговорил дальше. – Вы можете бороться, вас выпускают. Мне нужно подкопить лишь немного сил, и тогда я смогу освободиться. Ты же понимаешь, что это означает? Я вытащу нас отсюда…