***

Услышав за спиной шум преследователей, я прибавил ходу и выметнулся обратно на улицу, опрометью бросившись к людям. Взглядом отыскал Альберта, и хотел было броситься к нему за помощью, но тут же остановился. Старик прекрасно знал мою способность впутываться в передряги и всегда беспокоился, как бы мои кишки не оказались на земле рядом с моей же собственной тушкой. Если рассказать ему, что ждёт меня дальше? Жизнь под замком и бесконечные допросы, пока я не раскрою все, что мне известно. Такого я себе позволить не мог. Как бы сильно я ни любил толстяка, каким бы большим ни был его опыт в разномастных передрягах, эта авантюра моя и только моя, в ней нет места посторонним. Свернув в другую сторону, я скользнул к земле и пополз сквозь толпу, пытаясь скрыться, оказавшись вблизи от свободного переулка, снова вскочил на ноги и резвой прытью бросился к свободе. Обернуться себе позволил только когда пробежал никак не меньше четырёх улиц. Тяжело дыша, осмотрел дорогу, по которой промчался несколько секунд назад, там было пусто.

Прижав ладонь в разнывшемуся боку, я поковылял домой, стараясь заставить себя думать, что ничего и не случилось, просто мне вздумалось пробежаться на ночь глядя с полным желудком. Закрыв глаза, я прислонился спиной к стене, но тут же вздрогнул – перед мысленным взором предстали жуткие картины побоища, одна другой страшнее, а в небе висели истекающие кровью два слова.

- Чёртов Альберт, - злобно зашипел я. - Кто ж при детях такое рассказывает-то?

Поразмыслив немного, я был вынужден признать, что рассказ тут вовсе ни при чём, просто давала знать обеспокоенность моей дальнейшей судьбой. Что меня ждёт дальше? Работа в трактире, как пожизненная служба без права на дезертирство. Слёзы на глаза наворачиваются, стоит только подумать об этом. Я привык к иной жизни.

Оставалось пройти пару небольших кварталов, когда я внезапно увидел Робина. Он двигался по улице во главе небольшой группы, что-то выговаривая идущему рядом парню, а остальные хмуро смотрели под ноги. Интуитивно пригнувшись, я метнулся в сторону и укрылся среди мусора в переулке. Прижавшись спиной к стене, я будто пытался слиться с ней, молясь, чтобы они прошли мимо.

- Кто это тут у нас сидит? – раздался совсем близко голос вожака.

Я повернул голову и уставился на парня, который, в свою очередь, со злобной насмешкой смотрел на меня. Не дожидаясь, когда меня схватят, вскочил и, недолго думая, бросился к забору. Ухватившись за доски, подпрыгнул и подтянулся, переваливаясь на другую сторону. Кто-то попытался схватить за ногу, но промахнулся и только дёрнул за штанину, я потерял равновесие и мешком свалился на землю. В голове загудело, но сидеть было нельзя, и я подхватился с места. Выскочив на улицу, побежал к площади, надеясь, что смогу оторваться от преследователей. К тому моменту, когда домчался туда, уже начало казаться, что бегаю никак не меньше часа. Бегуном я был неплохим, но слишком устал и торопился, от страха перехватывало дыхание, да и в боку снова начало предательски колоть, но топот ботинок врагов заставлял переставлять ноги в прежнем темпе. Хочешь жить – и не так бегать будешь.

Ноги привели меня на длинную, кажущуюся бесконечной, улицу, где расположись совершенно одинаковые дома – двухэтажные и белые, с ярко-красными черепичными крышами, из которых торчали трубы. Один из них так гостеприимно распахнул двери, что проигнорировать такое ненавязчивое приглашение было бы чистым преступлением. Я заскочил внутрь и тихонько прикрыл за собой дверь. По улице промчались Робин и его банда, а потом их голоса стихли. Я расслабленно выдохнул и хотел уже выйти, но тут громко скрипнула калитка. Заметавшись по комнате, я поспешил укрыться за тяжёлыми шторами, достигающими пола. А хозяева уже вошли внутрь. Скрипнули кресла, расположившиеся возле камина, затрещал на поленьях огонь. Через минуту раздался тихий звон стекла и плеск жидкости, наливаемой в стакан.

***

Преподаватель вытянул к огню ноги и вздохнул так, словно на него навалилось что-то непомерно тяжёлое. Втянув в себя аромат напитка, он улыбнулся и протянул философским тоном:

- Странная вещь, вино… Оно превращает людей в свиней, но кто может от него отказаться?

Принц только хмыкнул, решив оставить это без ответа.

- Но перейдём к делу. Ты говорил с этим лейтенантом?

- Связь будет налажена, это решённый вопрос.

- Уверен, что он не пойдёт на попятную?

- Он любит деньги, так что уверен.

- Тебе это забавным не кажется? Все так верят в чистоту Ордена… Никому и в голову не придёт, что добрую половину Карателей можно банально купить. Цены, конечно, немалые, но каков факт! Сами ведут себя на плаху и заносят топор над собой своими же руками. Что произойдёт, если всё это получит огласку и подумать страшно. Тебя совесть-то не мучает?

- Разве должна?

- Немало людей было арестовано за взяточничество по твоей вине. И все они молчали о тебе, хотя в казематах инквизиции их лихо обрабатывали. Конечно, Ордена это пока не коснулось, но кто знает, как долго это продлится? Надеюсь, ты и впредь будешь выполнять свою работу столь же хорошо. Ты отлично научился управлять людьми. Хотя мне больше нравится устранять тех, кто потерял всякую ценность для нашего дела более надёжными методами.

- Твои методы слишком рискованны. Большое количество самоубийств привлечёт внимание, как и работа наёмников.

- Что ж, значит, лейтенант в наших руках. Великолепно. Остальным я займусь лично, но вскоре тебе придётся провести несколько дней вне столицы. Предстоит важная работа, причём не по моей части. Не забудь перед отъездом написать письмо ректору. Что-нибудь пафосное и громкое, у тебя это отлично получается.

Кайл медленно кивнул, не сводя взгляда с окна. Придя сюда, он сразу почувствовал нечто особенное в этом доме. Здесь появилось что-то новое, и это ему не нравилось. Своему собеседнику он доверял, они работали вместе уже много лет, и преподаватель был ему почти как отец, но всякая новизна неизменно настораживала. Мужчина был излишне консервативен, как в отношении людей, так и в вопросах обстановки собственного дома. Насупившись, Кайл уставился в огонь, вспоминая все, что видел с момента своего тут появления, спустя несколько минут его осенило, взгляд скользнул к окну. Обращаться к Искре опасно – может навлечь ненужные вопросы. Но что же таится там, за шторами, узнать хотелось.

- Мне нужно уточнить некоторые детали, для этого потребуется карта.

- Она в столе, - махнул рукой преподаватель.

- Доставай. А я открою окно, здесь ужасно душно.

Подойдя к окну, принц протянул руку и толчком распахнул створки, после чего повернул голову, и его брови едва заметно приподнялись, выражая удивление. Жан стоял, прижавшись к стене, и смотрел на него с таким неподдельным ужасом, что Кайл невольно ощутил всю полноту своей над ним власти.

- Долго ты ещё с окном возиться будешь? – донёсся недовольный голос мужчины.

- Сколько потребуется, - отозвался принц.

Ухватив край шторы, потянул её на себя, прикрыв половину окна, и отошёл, надеясь, что мальчишке хватит ума воспользоваться ненавязчивым предложением тихо и без истерик смыться из этого дома.

========== Глава 4. ==========

Молчун открыл глаза и приподнял голову, вглядываясь в коридор. Почти мгновенно забытый сон казался глотком холодной воды в страшный зной. Раньше ему редко что-либо снилось, а проснувшись утром, он не мог вспомнить ничего, кроме смутных ощущений, испытываемых в мире грёз. В последние дни всё было иначе. Сны приходили часто, они перемешивали фантазии с реальностью прожитых лет, и порой Молчуну казалось, что в один момент он останется там - в безбрежном царстве Морфея. Этого он боялся и нередко запрещал себе закрывать глаза, но бороться с потребностью во сне становилось всё труднее. И вот, обещая себе в очередной раз не смыкать глаз, он опускал голову, и его разум устремлялся далеко от тюрьмы.

Приподнявшись на локтях, он потёр виски и поднялся на ноги, борясь с накатившей усталостью. На нём, как и на остальных заключённых, чёрная роба, символизирующая его статус здесь. У многих робы протёрты, с дырами на локтях, сквозь которые виднелась тёмная кожа, морщинами собравшаяся на острых суставах. Узники негромко переговаривались, прижавшись к решёткам. К беседам Молчун не присоединялся, держась в стороне, за что ему и дали это прозвище. Настоящее его имя никто не знал, а сам Молчун отказывался называться. Некоторые понимали причину – произнести имя всё равно, что признать своё здесь нахождение. А так в камере всего лишь оболочка под номером 1206.