В кармане дал о себе знать телефон. Звонила мама Юры Бородина:

- Виктор Алексеевич, нам сын сказал, что вы тоже собираетесь на суд.

Кровь ударила ему в голову. От её голоса, от чувства, с которым она задала этот вопрос, сделалось жарко.

- Да буду.

- Приходите, пожалуйста, мы вас очень просим. Мы заявили вас как свидетеля.

- То есть как?

- Мы заявили вас не как свидетеля поступка, а как свидетеля его жизни в учи­лище.

- Тогда иное дело.

- Такая у нас беда. Если бы вы знали, как нам плохо. В особенности сыну. Он так переживает.

- Вот видите, как всё может повернуться. Насколько я знаю, раньше у него не было неприятностей с полицией?

- Что вы! Хороший мальчик, мы просто поражены его поступком. Учиться не хотел, это правда. Но чтобы такое...

- Сейчас учёба мало кого увлекает. Но хорошо, что у него это впервые. Беда послужит ему уроком.

- Да, да, именно беда, - сказала она. - Ужасный случай, от которого он сам по­страдал больше, чем девушка. Хотя поступок действительно гадкий.

- Глупый поступок, иного не скажешь. Дал бы вам совет не переживать, но вряд ли вы послушаете. Вообще в последнее время вы не хотите ни слушать меня, ни разговаривать...

- Большое спасибо, до встречи в суде.

Он хотел, чтобы она говорила ещё, и не только о сыне, однако Нелли Георги­евна выключила телефон. Можно снова связаться с ней, но он задумался, нужно ли сейчас, когда она думает только о сыне, и не стал. Уже хорошо, что позвонила, а там будет видно.

Несмотря на то что директор спустил на тормозах его опоздание, в душе остал­ся неприятный осадок за гадкий донос, на который пошли его ученики. Он недол­го думал о том, кто у него такой шустрый. Перед глазами всплыли две тщедушные фигуры - Богданчика и Воронкова. Конечно, они, больше некому.

Прозвенел звонок, и в кабинет, где он сидел, пришли преподаватели. Евгения Борисовна как-то особенно приветливо поздоровалась с ним за руку и вдруг ска­зала, что сегодня она его увидела во сне. Как будто Виктор Алексеевич пришёл к ней в гости и принёс букет ярких роз, но потом это оказался вовсе не букет, а факел.

- То было сердце Данко! - хорошо поставленным голосом произнёс физрук - высокий красавец Пётр Васильевич.

- Нет, совсем не то, - сказала Евгения Борисовна. - Это было - как факел, как часть утренней зари.

Она бы и дальше рассказывала свой сон, если бы Виктор Алексеевич не оста­новил. Он прикоснулся к её руке и сказал, что сейчас ему нужно в группу и он будет рад чуть позже узнать продолжение сна.

- Ради бога! - кивнула она, хотя было видно, что недовольна. - Потом доскажу, если не забуду. Он касается не только вас, но и Марины, и не только её.

Он пришёл в кабинет математики, где в это время была его группа, и сразу уви­дел Богданчика и Воронкова - они боролись за столом руками. Подождал, когда Воронков одолеет Богданчика, и попросил их выйти с ним. Привёл к спортивному залу и стал поочерёдно смотреть то на одного, то на другого:

- Вас директор благодарит, но не сказал, за что. Итак?

Оба опустили глаза. При этом Богданчик что-то пробубнил, но не разобрать, что именно. А Воронков сказал:

- Не наше дело. Мы ему ничего не говорили.

- Ладно, прощаю. Считайте меня своим другом, поэтому не отвлекайтесь на пустяки. Мы с вами одна команда, у нас впереди Олимпиада. Идёт?

Они закивали головами, и Виктор Николаевич их отпустил. А тут звонок, и многоголосье короткой перемены угасло - в училище продолжалась работа.

***

После занятий Виктор Алексеевич пешком отправился на суд. Дождь перестал. Сквозь толщу туч пробилось солнце, его лучи походили на прожектора, ударив­шие с неба упругим светом по жёлтым домам на другом берегу реки. На мосту суетились школьницы, они столпились у перил, бросали чайкам печенье и со зна­нием дела рассуждали о презервативах. У парапета пожилая женщина продавала разноцветные гладиолусы. Он давно не дарил никому цветов. Вспомнил Лену и представил себе, как преподносит ей букет. И тут же подивился такой картине: цветы Лене, а не Нелли Георгиевне. Это был первый сбой в его сознании. Значит, в нём происходят неуправляемые изменения, от которых может зависеть его даль­нейшее отношение к обеим. Везёт ему на проблемных женщин, а беспроблемные есть? По крайней мере, лично он их не встречал.

«Не до букетов, - одёрнул он себя. - Сейчас приступят к судебному разбира­тельству, хотя что там разбирать? Так и скажу: дурак, мол, но никаких корыстных целей не преследовал. Значит, на первый раз можно ограничиться строгим внуше­нием. И не ломать парню жизнь. А мне там посоветуют не путать дурака с банди­том, потому что дурак, как правило, вредит самому себе, тогда как бандит - всем окружающим. Поэтому лишить его свободы, и никаких гвоздей!»

Виктор Алексеевич поднялся по каменным ступенькам крыльца в здание суда, предъявил полицейским на входе паспорт и здесь заметил Юру Бородина - он стоял возле мамы и слушал, что она ему говорила. Виктор Алексеевич на мгно­вение зажмурился и тяжело вздохнул. И решил сейчас же, немедленно выяснить причину её ухода. Тут же к ним подошёл высокий мужчина, обрадовался, увидев мастера. И представился - адвокат. Виктор Алексеевич кивнул ему и, взяв Нелли Георгиевну под руку, отвёл на несколько шагов.

- Не сердитесь на меня, что отрываю от сына, только всё же хочу знать, в чём главная причина? Обещаю с уважением отнестись к вашим словам, но скажите правду.

- Я вернулась к мужу, - сказала она. - Все эти годы он действительно жил для семьи и был сыну отцом и другом. И я простила его. А вас прошу простить меня. Понять и простить. Идёмте, а то сын переживает.

Они вернулись к Юре и адвокату и все вместе направились к залу, где будет слушаться дело. Адвокат - сутулый человек, с жёлтым, явно болезненным лицом, хотел что-то сказать, но Юрина мама заговорила первая:

- Там уже пришла эта девушка со своей мамой, такие недоступные. Не поздо­ровались с нами и, судя по их виду, настроены решительно. Мы хотели с ними поговорить, предложить оплатить им моральный ущерб, но не получилось.

- Ну что ж, - сказал Виктор Алексеевич, - им важно не столько наказать, сколь­ко отомстить.

- Вот именно, - сказал адвокат. - Они будут настаивать на максимальной мере наказания, поэтому с нашей стороны нужны особая сдержанность и такт. Вас, Виктор Алексеевич как свидетеля в зал не допустят, я вас вызову, когда вы пона­добитесь.

- Да, знаю.

У дверей зала, где должно состояться судебное заседание, стояла пострадавшая девушка и её мама - обе рослые, черноволосые, в светлых коротких куртках и вы­соких сапогах. Мама что-то внушала дочери, а та, опустив голову, рассматривала свои руки. Тут же открылась дверь, выглянула секретарь и пригласила в зал всех участников процесса.

Виктор Алексеевич присел в коридоре на стул и задумался. Выходило так, что судьба пожалела его самого и не поместила на скамью подсудимых. А могла. Хотя бы за драки, которых не удалось избежать в нескольких стычках. Сложись обстоятельства иначе, он тоже оказался бы в роли ответчика. Здесь как повезёт.

Особенно, когда ты молод, силён, а тренированные в секции каратэ мышцы вось­мидесятикилограммового тела радуют тебя готовностью к физическим нагрузкам и тоскуют от недостатка работы. Но уже после первых стычек стало ясно, что ему нельзя входить в боевой контакт со своими оппонентами, как нельзя киянке входить в контакт с бабочкой. Памятен случай, когда в армии, будучи салагой, он раскидал троих кавказских «дедов», что позволили себе издеваться над другим салагой - Гришей Топляковым. Сначала они исковеркали его фамилию и стали называть Сопляковым. А узнав, что он получил от родителей денежный пере­вод, потребовали половину. Топляков заартачился, спросил, на каком основании. «Деды» сначала удивились такому непониманию, а потом стали пригибать парня и устроили ему «пятый угол». Топляков летал от одного «деда» к другому, его стали бить, и Виктор, хотя понимал, что лезет на рожон, рявкнул, чтобы оставили парня в покое. Тогда все трое бросили Топлякова и навалились на него. Но два приёма каратэ - и двое «дедов» рухнули на колени. Третий, по фамилии Шалов, выскочил из казармы и вскоре вернулся, но не один, а с командиром роты капита­ном Михеевым. Стали разбираться. У одного «деда» повреждена ключица, не мо­жет поднять руку, у другого - ребро, не может вздохнуть. Надо вызывать военную прокуратуру. Но капитан Михеев пошёл иным путём. Сначала объяснил «дедам», как они неправы. А затем предложил представить дело так, что это они сами схва­тились бороться и нечаянно нанесли друг другу травмы. «Деды»-кавказцы уважа­ют силу, они быстро согласились, оба направились в санчасть и тут же оказались в госпитале, где провели две недели. В часть вернулись мрачными, но больше никого не задирали - понимали: себе дороже.