Он шёл один. Вскоре показалась деревня Коляды - восемь десятков домов, в доброй трети из которых никто не жил. «Куда девается народ? - подумал он. - Вроде бы города уже переполнены жителями. Всё труднее находить в них даже самую простую работу. А люди бегут в города - и наши деревенские, и мигранты, которые с лёгкостью покидают свою родину и бросаются на поиски счастья в чу­жие места. Идёт бурный процесс вытеснения местного населения, а государство будто этого не видит, не принимает мер. Что за людская мешанина возникнет лет через двадцать, когда в русских городах станут проживать многочисленные раз­ноликие племена? Кто сможет упорядочить эту стихию? Говорят, оглянитесь на Америку, там спокойно уживаются люди разных национальностей. Ну да, огляни­тесь, но при этом не забудьте посмотреть на их образ жизни: там люди, если они работают, получают зарплату, на которую можно пристойно жить, рожать детей и даже оставлять кое-что на так называемый «чёрный день». У нас же только от­дельные избранные распухают от обилия денег и богатства и никак не подавятся, вот в чём одно из главных удивлений.

Входя в деревню, он потерял нить своих размышлений. И не потому, что мешал на чём-то сосредоточиться унылый вид деревенских домов и вежливых сельских людей, что первыми здоровались с ним, а потому, что дальше обсуждать наедине с собой такие вопросы не хватало знаний. Он вспомнил друга Лёшу Калинкина и подумал, что Лёша, как никто другой, сведущ в подобных тонкостях жизни, и нужно будет с ним поговорить на эту, ставшую уже общей, тему.

Один дом по левой стороне улицы заметно отличался от других - из белого силикатного кирпича, с белой оцинкованной крышей и тёмно-синей «Ладой» во дворе. В нём жил врач Юрий Михайлович Коноплёв, которого любила вся округа. Многим людям помог он поправить здоровье, многих спас от преждевременной смерти. Была у него жена Маргарита, тоже медик, акушерка, и двое детей - сын Вадим и дочка Полина. Дочка окончила медицинскую академию и, к неудоволь­ствию родителей, вышла замуж во Францию, «окнами на Эйфелеву башню». Он помнил девочку Полину - черноглазую, черноволосую красавицу, в которую одно время даже был влюблён, но постеснялся сказать ей об этом, пока она жила в де­ревне, а потом, когда стала учиться в городе, совсем потерял её из виду. В детские годы, проводя каникулы в деревне, он дружил с Вадимом: вместе загорали на берегу, купались и ловили рыбу в Кремянке. А когда Вадим приезжал к Виктору в город, ходили в цирк и на каток и даже, по приглашению Витиного дяди Нико­лая - машиниста тепловоза - катались в его кабине. После школы Вадим поступил на юридический факультет, но не устоял перед наркотиками, и пошли коту под хвост все четыре курса. Тётка Тамара рассказывала, что он пробовал устроиться на работу в охранное предприятие, но получил отказ - наркоманов нигде не при­нимают. Вернулся к родителям в деревню, достал где-то ружьё и стал ходить на охоту. И каждый раз возвращался пустым - природа в нём охотника не признава­ла. Потом вообще случилась дикость. Возвращаясь как-то с охоты, напоролся на подгулявших парней, те остановили его, отняли ружьё и, слегка поколотив, при­грозили убить, если пожалуется в полицию. Вадим не испугался угрозы, явился к участковому и рассказал, что произошло. И оказался в ещё более трудном по­ложении. Выяснилось, что ружьё не зарегистрировано, а за это статья. К тому же парни, отобравшие ружьё, заявили, что сделали это в целях самообороны, так как он грозился их всех перестрелять. Понимая, что влип, он попробовал откупиться от полиции, но и здесь прокол - ему предъявили статью за попытку дачи взятки. Был суд, на котором его приговорили к двум годам жизни в колонии поселения. Родители остались в доме без детей, но это не сломало их, а только опечалило, что из-за вечной занятости не уделяли должного внимания детям, и вот расплата.

Теперь, проходя мимо дома врачей, он поклонился в знак почтения к делу, которым были заняты его обитатели.

Посреди Коляд возвышалась старая кирпичная школа, в которой учились мало­численные дети ближних деревень. Сегодня выходной, школа закрыта, лишь вы­сокий старик в брезентовой куртке подметает двор метлой на длинной палке. Вик­тор поздоровался с ним, тот пристально взглянул, стараясь припомнить, кто это, кивнул и продолжал мести. А Виктор пошел по узкой дороге за школу и повернул к речке, на берегу которой стоял дом его детства. Деревянный забор у палисад­ника покосился и еле держится на подгнивших столбиках - того и гляди упадёт. Шиферная крыша прогнулась и заросла зелёным мхом. Но окна по-прежнему при- зывно блестят, зеркально отражая солнечный свет и облетевшие кусты жасмина и сирени возле забора.

***

Он толкнул дряхлую калитку и пошёл по двору. За домом увидел гору берёзо­вых чурок, сваленных так, что они перекрыли вход в сарай. На одной колобашке лежал топор. Остро потянуло тут же расколоть её. Подавив в себе это желание, он достал из кармана ключ, открыл дверь в дом, прошёл через сени и очутился в большой, чисто прибранной комнате. Здесь, вроде бы, всё по-прежнему - два небольших окна: одно на двор, другое на улицу. Три иконы в углу над столом, застеленным свежей скатертью, на стене фотопортреты бабушки Настасьи в бе­лом платочке и бородатого деда Ивана. Даже показалось, будто дед ему слегка подмигнул. Этажерка с книгами, диван и кровать под неброскими покрывалами, старый дубовый комод работы деда-столяра и шесть одинаковых стульев у стола и у стены. Справа - кухонный стол и застеклённый буфет для посуды. Слева - по­белённая русская печь, на которой в январские морозы Виктор отогревал озябшие ноги. Она и сейчас тёплая, значит, утром протопили. На полу - яркие самотканые половики, изрядно прохудившиеся от времени, но всё ещё мягкие и красивые. И всё-таки при всей чистоте и ухоженности этой комнаты она не оставляла ощу­щения, что в ней кто-то живёт.

Он сбросил ботинки у порога и направился из большой комнаты в маленькую. И здесь увидел то, чего не находил в большой: на столе - открытый ноутбук, воз­ле него - фотография молодого парня в светлой рамке. Справа - раскрытая книга и две стопки ученических тетрадей. Рядом шкаф, дверка приоткрыта, и за ней виднеется белое платье и вязаная кофта. Внизу - тёмно-вишнёвые туфли на вы­соком каблуке. За шкафом видна узкая деревянная кровать с двумя пышными по­душками в изголовье. Он снова посмотрел на фотографию - симпатичный парень с небольшими залысинами. Лицо серьёзное, но кажется, что вот-вот улыбнётся.

«Не догадался поинтересоваться у тётки, что за квартирантку она пустила в дом. Но, судя по туфлям, молодая женщина - старухе такие каблуки ни к чему», - по­думал Виктор и поторопился выйти из комнаты - вдруг явится хозяйка туфлей. Он снял куртку, вымылся под рукомойником, потянулся было к полотенцу, что висело над ведром, но передумал, достал из кармана носовой платок и вытер лицо и руки. Вытащил из рюкзака вино, батон и колбасу, нашёл в шкафчике штопор, однако открывать бутылку не стал - ещё не проголодался. Вспомнил гору нерас- колотых берёзовых чурок, и, предвкушая удовольствие от предстоящей работы, улыбнулся.

Надев шерстяные носки и кроссовки, он снял свитер и рубаху, вышел из дома и взялся за топор. То был настоящий колун в три килограмма весом - ёмкое ору­дие, только успевай поднимать над головой. Первыми он поколол чурки, закры­вавшие вход в сарай, и освободил двери. Чем дольше он работал, тем выше ста­новилась гора берёзовых поленьев, а куча нерасколотых чурок таяла на глазах, пока от неё не остался лишь один берёзовый кряж, на котором он колол дрова. Он бросил на него топор, сделал глубокий выдох и отправился в дом напиться. Воды в ведре оказалось мало, он выплеснул её в рукомойник и пошёл к колодцу. Поднял воду ведром на цепи, перелил в своё и принёс в дом. Медленно, маленькими глот­ками, как учил тренер, напился, вышел на крыльцо, поставил ведро на ступеньку и, черпая из него белой эмалированной кружкой, ополоснулся до пояса.

Вернувшись в дом, взглянул на стол, где были еда и вино, и проглотил слю­ну - давно пора закусить. Ввинтил штопор в пробку, со свистом выдернул её и тут услышал, как негромко стукнула входная дверь. Через мгновение на пороге по­явилась девушка невысокого роста, в чёрном осеннем пальто и чёрных сапожках. Ладная, плотно сбитая, с чёрными широкими бровями и розовой то ли от свежего воздуха, то ли от быстрой ходьбы щекой. Другую щёку и правую часть лица за­крывали густые тёмные волосы, и это придавало ей вид порывистый и задорный.