Бушен глотнул из бутылки.

— Пятеро получили ранения, двое погибли, — сказал он, когда жидкий огонь крепкого коньяка прошел по его горлу. — В остальном… можно сказать, что нам повезло. В следующий раз вряд ли так поведет. Сильных повреждений на судне нет, слава Богу. Рулевая рубка и двигатели целы, — он глотнул снова. — По сути, нам больше беспорядка здесь навели, чем повредили корабль. Как будто здесь пробежала толпа раскидывающих игрушки детей… но это пока. Дальше игры будут далеко не детские. А самой большой проблемой для меня сейчас является вопрос, как накормить мою команду. Большая часть посуды была разбита, пока люди носились по столовой, как ужаленные в жопу маньяки. У повара рука сломана. Похоже, у доктора сегодня не останется героина, когда он всех залатает. Ты чего не пьешь?

Майкл сделал небольшой глоток, решив сначала распробовать напиток. Что ж, лучшим во Франции его назвать было нельзя…

— Садись, где нравится, — предложил Бушен, и Майкл выбрал один из двух старых стульев. — Ну вот, — казалось, Бушен обращался уже не к Майклу, а к бутылке. Тревожный признак. Можно сказать, один из главных признаков алкогольной зависимости. Впрочем, Майкл подумал, трудно выделить худшее из зол между привыканием к героину и привыканием к алкоголю.

— Ah, oui! [О, да (фр.)] — Бушен снова сделал глоток и прикрыл глаза от удовольствия, откинувшись на спинку стула. — Le moment mignon [Приятный момент (фр.)]

Майкл кивнул, потому что знал перевод.

— И много их было? — хмыкнул он. — Помимо тех, что связаны с бутылкой.

— Не так много, но спасибо, что спросил, — капитан печально усмехнулся, но глаза его остались закрытыми. А затем вдруг распахнулись, и в них заплясал огонек прежней ярости. — Да кто ты, черт возьми!? Точнее, кем ты, блядь, себя тут возомнил?! Принимаешь мои радиограммы, отдаешь приказы… да тебя застрелить мало…

— И что потом? — бесстрастно спросил Майкл. — Вы просто лишитесь одного из действующих стрелков.

— И одной занозы в заднице. Надо бы тебе мозги вышибить за то, что ты устроил, — что-то в собственных мыслях заставило его нахмуриться и снова всмотреться в бутылку. На этот раз он сделал большой глоток, словно это был не коньяк, а живительная вода, которой можно было утолить мучительную жажду. — Черт, ну что за день? — сокрушился он.

Майкл должен был задать вопрос.

— Почему вы его ненавидите?

— Его? Кого «его»?

— Вы знаете.

Бушен хмыкнул.

— Я уже тебе сказал. Он черный ниггер и мальчик из колледжа. Они подсадили его сюда, чтобы он мне плешь проел! Только представь! Все эти годы у меня на спине сидел чертов ниггер. И не просто ниггер, а обученный мальчик из колледжа! О, у них на него большие планы, можешь не сомневаться, — он наклонился вперед и уперся локтями в столешницу. — Ко мне его определили, чтобы он, видите ли, опыта набрался. Так они сказали. Чтобы он получил реальный опыт моряка. Корабельного человека. Но, знаешь… знаешь… это не все! Non! [Нет (фр.)] Они хотят, чтобы он приглядывал за мной. Делал заметки. Судил меня за любые ошибки. Потому что в прошлом я делал ошибки. Впрочем, ты же шпион, ты и так все знаешь. И знаешь, что это были пустяки. Несколько царапин и немного «левого» груза, и все. Во мне пробоина, так они считают. Во всем, что происходит на судне, всегда виноват капитан, oui [да (фр.)]? А теперь только посмотри, во что втянул меня ты! Если мы вообще сумеем выбраться из этой передряги, как ты мне предлагаешь искать работу? — еще один глоток смертельного янтаря опустился ему в пищевод. — Двое мужчин уже никогда не вернутся домой. Они мертвы, понимаешь ты это?! А скольким еще предстоит такая участь? А? Как после такого капитану Гюставу Бушену искать работу? — он поставил бутылку на стол, грозно стукнув дном о столешницу. — Ответь мне! — закричал он, и лицо его исказилось уродливой гримасой чистой ярости.

Майкл знал, что ему необходимо быть крайне осторожным в своем ответе.

— Когда мы выберемся из этой передряги, британская секретная служба поможет с трудоустройством вам и любому из членов вашего экипажа, кому это потребуется. Это я могу обещать.

— Серьезно? — скептически хмыкнул Бушен. — Прямо можешь обещать? Обещать мне работу по перекладыванию бумажек вместо моря? Или, может, поможешь мне снова устроиться пекарем? Печь булки и маленькие чайные тортики?

Пожалуй, только сейчас Майкл окончательно понял: Гюстав Бушен ненавидел не только своего помощника-африканца, но и весь остальной мир.

Бушен был довольно умен. Он уже увидел возможность своей будущей реализации в лице представителя британской секретной службы. Подтверждая эту догадку, капитан мрачно улыбнулся и сказал:

— Ты хоть знаешь, что это для меня значит? Разве об этом писали в твоих жалких шпионских докладах? Ты знаешь, что я был пекарем в третьем поколении там, в Париже? Это должно было стать делом моей жизни. Я должен был продолжать семейный бизнес Бушенов. О, да! Когда я не сплавлялся по Сене, я был занят только тем, что в нашей семье называли традицией. Великой традицией Бушенов! — он произнес это так, будто эта фраза несла в себе некую заразную болезнь.

Капитан вновь взялся за бутылку и взглянул в залитый дождем иллюминатор. По морю шли небольшие волны, цеплявшиеся за корабль, словно раненые.

— А потом, — сказал он, и что-то в его голосе изменилось: словно углубилось и пересохло. — Я встретил женщину. Она была очень красива… и удивительна. Я был недостоин ее, и все же она не отказала мне. И я постарался оправдать ее ожидания. Эта женщина… ох, что я могу сказать? — он прикоснулся к бутылке губами, но пить не стал, а опустил ее снова. Из его груди вырвался вздох, полный внутренней печали. — Мы поженились, — продолжил он. — И она хотела… многого. Ей было нужно многое. Красивые и дорогие вещи, в которых нуждается красивая женщина. И я… ну… я должен был зарабатывать больше денег для нее, не так ли? Я должен был дать ей то, чего она хотела. Чтобы она не оставила меня, понимаешь? Потому что такая женщина… если ты потеряешь такую, ты будешь ненавидеть себя до конца своих дней. Поэтому я начал играть в азартные игры. Все больше, чаще. И вскоре это само по себе сделалось привычкой. О, я иногда выигрывал, oui [да (фр.)], но, ты сам знаешь, у таких, как я, игорный дом всегда выигрывает.

Бушен на некоторое время замолчал. Молчание хранил и Майкл Галлатин.

— Дом, — наконец, снова заговорил капитан. — Всегда выигрывает. Пришлось заняться семейным делом. А потом… я узнал о других мужчинах. Узнал случайно — только об одном. Потом я начал наблюдать и следить за ней. И оказалось, этих других у нее было очень много! Похоже, для нее это было настоящим захватывающим приключением. И тогда я подумал… ну конечно, такая красивая женщина, как она, просто не может быть удовлетворена всего одним человеком. И уж точно не мной. Ну, ты только посмотри на меня! А ведь тогда я был лучше, чем сейчас, но все равно не мог выдерживать конкуренцию с ее фаворитами. Обычный бедняк, каких миллионы… как бы я мог удержать такую женщину?

Он качнул головой.

— А потом… потом… я последовал за ней в гостиницу. Прошел за ней вверх по лестнице. К комнате. Я позволил ей войти туда. Она шла туда так, как идет женщина, ожидающая встретить любовника. Когда-то так она приходила ко мне. В тот день я немного подождал, а потом пнул дверь и вошел…

Он снова поднес бутылку к губам — и снова опустил. Похоже, напиток был сильным, но не сильнее воспоминаний, которые он так и не сумел за эти годы заглушить.

— Она была там, — произнес Бушен, глядя через иллюминатор на серый мир, залитый дождем. — В постели. И эти черные руки лапали ее. Они оба тогда посмотрели на меня так, будто я был никем. У нее в глазах не было ни капли стыда. Думаю, она и так знала, что я следую за ней, поэтому ожидала меня увидеть. Может быть, это добавляло остроты ощущениям? Она даже улыбнулась… знаешь… слабо так улыбнулась. Ты когда-нибудь испытывал на себе, месье Галлатин, какую смертоносную силу может иметь простая улыбка?