Похоже, младший лейтенант пограничных войск НКВД Александр Гулькин оказался единственным выжившим. Попросту повезло: присыпанного землей Сашку немцы сочли погибшим, решив не проверять, так ли оно на самом деле.

Полчаса ползал по изрытой минами земле, разыскивая хоть какое-то оружие. Нашел несколько искореженных взрывами винтовок и разбитый в хлам «ДП-27» с двумя пустыми дисками, пробитыми осколками. Не то. Возможно, кто-то из товарищей все же уцелел, унеся оружие с собой; возможно, целые стволы забрали немецкие трофейщики. Обидно, с пистолетом и парой запасных магазинов к нему много не навоюешь. А в том, что он собирается именно воевать, Гулькин не сомневался ни секунды. Он – пограничник, и с поста его никто не снимал. Приказа на отступление не было! А защищать границу можно по-разному. И в разных местах. Чем больше немцев перебьет, тем лучше ее, ту самую границу, и защитит…

Уже когда собрался уходить в лес, повезло: откопал чей-то «ППД-40». Приклад, правда, был расщеплен осколком, но стрелять вроде бы можно. В диске оставалось еще с полтора десятка патронов – уже кое-что. На пару секунд боя хватит.

Невесело усмехнувшись, Гулькин оглядел место, где приняла последний бой его застава, пытаясь запомнить все до мелочей. Они вернутся сюда, обязательно вернутся! Даже расплесканная взрывами земля не успеет залечить свои раны, а они уже вернутся. Со всеми почестями похоронят павших. Дадут над их могилами залп памяти. А затем неудержимым стальным потоком покатят на запад, туда, за госграницу. Чтобы покарать вероломных захватчиков, посягнувших на самое святое, на священную русскую землю! В тот миг он и на самом деле ни на мгновение в этом не сомневался…

В тылу врага младлей пробыл недолго. К обеду встретился в лесу с пятью бойцами из родного Августовского погранотряда, так же, как и он, выходящими из окружения. Поскольку Александр оказался старшим по званию, снова принял командование. Двое суток пограничники шли к линии фронта, с пугающей быстротой откатывающейся на восток. Пока не встретились 25 июня с отступающими частями советской стрелковой дивизии, вместе с которыми и вышли к своим. На временном «фильтре» его особенно не терзали: лейтенант ГБ с покрасневшими от хронического недосыпа глазами лишь зафиксировал показания, буркнув: «Спасибо, товарищ младший лейтенант, обождите на улице. Про вашу заставу я в курсе, героически сражались. Хорошо, что с оружием вышли, все меньше вопросов будет. Скоро придет машина, отправитесь в тыл, там решат».

«В тылу» действительно решили быстро: немолодой командир без знаков различия на отворотах гимнастерки и рукавах, то ли случайно, то ли нет оказавшийся в нужном месте и в нужное время, пробежал глазами содержимое тощей папочки, взглянул в глаза Александра холодными, словно лед, глазами и буркнул:

– Единственный выживший? Интересно, коль не врешь. Мы проверим, ты не думай, хорошо проверим. Если соврал – пожалеешь, что на свет народился, точно говорю. Жди здесь, через несколько минут выезжаем. Еще парочку твоих товарищей приведу – и вперед.

От этого взгляда и равнодушного тона странного краскома Сашке неожиданно стало холодно в груди и неприятно засосало под ложечкой. Но он сдержался, разумеется. И стоял, чуть ли не по стойке смирно, пока тот не вернулся вместе с еще двумя пограничниками, Гулькину незнакомыми.

С некоторым удивлением взглянув на младлея, командир хмыкнул, изобразив на лице нечто похожее на улыбку:

– Вообще-то, вольно. Ну, да и хрен с тобой, стойкий оловянный солдатик. Ладно, вон полуторка стоит, видите? Грузитесь, отчаливаем… – Помедлив, коротко бросил: – Как там тебя, Гулькин, что ли?

– Так точно.

– Задержись. На твоей заставе боец служил, старшина Растров. Знаком?

– Так точно, пулеметчиком был.

– Что о нем знаешь?

Сашка помедлил, прежде чем ответить. Вспоминал. Как тащил Серегу с перебитыми ногами, понимая, что жить товарищу осталось от силы несколько минут. И как тот, уже умирая, протянул окровавленную ладонь, прохрипев: «Возьми, лейтенант, родным отдашь».

– Погиб. Геройски. В неравной схватке с немецко-фашистскими захватчиками. Вот, родным просил передать… наверное, вам?

Пошарив в кармане драной, в нескольких местах прожженной гимнастерки – и в какой-то миг внутренне ужаснувшись, неужели потерял?! – Александр отдал собеседнику несколько слипшихся, бурых от засохшей крови бумажных листочков и фотокарточек.

– Наверное, мне… – эхом пробормотал тот, на секунду меняясь в лице. – Спасибо, лейтенант. Лезь в машину, скоро едем.

Забираясь в кузов бортового грузовика, Гулькин незаметно оглянулся. Непонятный командир, коротко коснувшись губами слипшихся документов, бережно убрал их в нагрудный карман и застегнул его, пригладив клапан ладонью. Младший лейтенант торопливо отвернулся, не желая его смущать – и так лишнее увидел. Интересно, кем ему Серега приходится… ну, то есть приходился? Сыном, наверное…

Судьба младшего лейтенанта Гулькина решилась еще в начале июля: выдержав все положенные проверки и потратив на подробные рапорты о событиях первых дней войны кучу казенной бумаги, чернил и нервов – сроду столько писать не приходилось, даже в школе, – Александр стал курсантом специальных курсов при Управлении особых отделов. Среди сокурсников оказалось много пограничников, в основном, так же как и он, вышедших из окружения. Но были и простые красноармейцы, и физкультурники, главным образом разрядники по стрельбе, самбо или прыжкам с парашютом, и бывшие сотрудники органов: Сашка так и не понял, имелся ли некий общий критерий отбора или людей подбирали, исходя исключительно из личных качеств и умений. К немалому удивлению младшего лейтенанта, повстречал он и бойцов из 214-й воздушно-десантной бригады 4-го ВДК[5]. В летних сражениях работы «по специальности» для парашютистов практически не имелось, тактические десанты в тыл противника хоть периодически и проводились, но были редкостью, и их порой задействовали в боях в качестве стрелковых подразделений. С весьма неплохими результатами, кстати.

Впрочем, кое-что объединяло всех: состояние здоровья. Медкомиссия была даже не строгой – жесточайшей. На курсы набирали только тех, у кого медики не нашли ни малейших отклонений от нормы. Балующимся табаком настоятельно рекомендовали избавиться от вредной привычки. Собственно говоря, после начала ежедневных тренировок любители подымить быстро забывали про курево, просто не выдерживая заданных нагрузок. Или покидали лагерь, отправляясь в действующую армию, на фронт. Поступающие откуда сводки, увы, совсем не радовали. Судя по скупым сообщениям Совинформбюро – и куда более развернутой информации с грифом ДСП, которую до курсантов доводили на политинформации каждые несколько дней, после фактического проигрыша приграничного сражения положение на фронтах оставалось крайне тяжелым. В конце июля пал Смоленск, и войска Западного фронта перешли к обороне, всеми силами задерживая продвижение врага к Москве. Тяжелые бои шли под Ленинградом, оказавшимся в кольце вражеских войск. Положение Киева и вовсе было угрожающим; особых сомнений в том, что город на Днепре скоро будет захвачен гитлеровцами, уже ни у кого не оставалось. На юге героически оборонялась Одесса; фашисты рвались в Крым, имеющий стратегическое значение как главная база Черноморского флота и советской бомбардировочной авиации…

Но, несмотря на тяжелое положение на фронтах, лагерь жил своей жизнью, основу которой составляли, разумеется, тренировки. Подъем в половине седьмого, отбой – в десять. Все остальное время занимали теоретические занятия и практика. Планируемый срок обучения – пять месяцев, однако командование сразу предупредило, что в зависимости от положения на фронте он может быть сокращен до трех-четырех. Главный уклон, как сразу же убедился Гулькин, делался именно на практику. За исключением приема пищи и недолгого – лишь привести себя в порядок да письмо родным, если имеются, написать – личного времени. Гоняли их серьезно. В смысле, учили. Помимо лекций и семинаров, занимающих не столь много времени, преподавалась стрельба из любых видов оружия, от пистолета и револьвера до крупнокалиберных пулеметов, минно-взрывное дело, рукопашка, ножевой бой. Парашютная подготовка (первое время – в теории) и радиодело (азы уровня «прием-передача»). Ориентирование на местности и работа с топографическими картами. Оперативная подготовка, расследование и ведение допросов. Вождение автотранспорта и легкой бронетехники, для чего на территории тренировочной базы имелось несколько автомобилей и броневиков как наших, так и трофейных. Маскировка на местности с использованием подручных средств и организация засад. Ну и, разумеется, изучение языка противника. От последних занятий Александр был освобожден, но, видимо, чтобы шибко не расслаблялся, тут же прикреплен к «плавающим» в немецком товарищам в качестве «паровоза».