Наконец гитлеровец решил, что все в порядке, и разрешающе отмахнул ладонью, первым выходя на поляну. Поправил висящий под рукой автомат, скорее автоматически, нежели по надобности. Коротко передернул плечами, возвращая на место съехавшие лямки зацепившегося за колючие ветки ранца. До молодой березки, лениво шелестящей тронутой летним зноем листвой, ему оставалось метров пять, не больше. Приготовились.
Палец лейтенанта беззвучно отвел назад ребристое колесико курка «ТТ», локоть левой руки коснулся рукояти засунутого за ремень трофейного «вальтера». Нормально, при первом рывке не выскользнет, а дальше уж и неважно станет, поскольку счет пойдет на доли секунды. Да и не придется им много стрелять, если все нормально срастется. И одного магазина хватит. Автоматов ни у кого из осназовцев не было, только пистолеты или – по желанию – револьверы, порой оснащенные глушителями-«брамитами»[2]. Особенность профессии, так сказать: офицер, постоянно таскающий с собой в тылу «ППШ» или, тем паче, трофейный «машинепистоль», порой вызывает ненужное внимание со стороны окружающих, пусть даже они трижды бойцы Красной Армии. А ненужное внимание – самое последнее, о чем мечтает сотрудник особой группы СМЕРШа, знаете ли! Потому пистолеты предпочтительнее, один в кобуре, как и положено по форме, другой (или другие)… да где угодно, собственно, лишь бы в глаза не бросался.
Напрягшись, словно взведенная боевая пружина, Гулькин в крайний раз проиграл в уме партитуру будущей схватки. Вроде все в порядке, должно нормально срастись. Возьмут фрицев как миленьких, куда денутся. Лишь бы новенький, младший лейтенант Васютин, не напортачил, все-таки впервые на задание идет. На тренировках вроде бы хорошо себя показал, а как на деле будет? Вот сейчас и поглядим. Плохо только, что Антону достался именно радист – уж больно здоровенный, сволочь, настоящий бугай. Но изменить уже ничего нельзя, согласно плану, замыкающий именно на нем…
Парашютист сделал шаг, другой. Следом выбрался из зарослей, раздраженно потирая оцарапанную веткой щеку, второй. У этого «МП-40» висел на груди, на присобранном, чтобы оружие не болталось на уровне пуза, ремне. Сейчас появится командир группы – и можно брать. Первый как раз до березки дотопает. Да и остальные на открытое место выползут. Дотопал, вражина. Пора!
Оттолкнувшись опорной ногой, лейтенант Саша Гулькин, позывной «Птица», взмыл с земли, раскидывая маскирующие лежку ветви. Следом рванулись еще три такие же размытые и очень быстрые тени, облаченные в «лохматые» самодельные масккостюмы, надетые поверх обычной двухцветной «амебы». Заметив боковым зрением движение, парашютист начал было разворачиваться в сторону столь неожиданной опасности, но было уже слишком поздно что-либо предпринимать. Пистолет в руке Александра коротко дернулся, выплевывая стреляную гильзу, и гитлеровец, взмахнув руками, начал заваливаться назад, отброшенный почти полутонным ударом. На пару сантиметров ниже среза каски, в аккурат на уровне переносицы, темнело совсем небольшое, почти незаметное на первый взгляд отверстие.
Продолжая движение, лейтенант кувыркнулся вперед, плечом подсекая колени второго номера. Фриц охнул от неожиданности, отмахнул автоматом – и когда только успел сорвать с плеча? Неплохая реакция – и полетел мордой вниз. В точно отмеренный момент напоровшись грудью на выставленный Гулькиным нож разведчика, заточенный до бритвенной остроты. Диверсант сдавленно булькнул, выгибая дугой спину, – и обмяк. Сашка отпихнул труп – ну, да, уже именно труп, поскольку попал, куда и планировал, лезвие вошло точно между четвертым и пятым ребром слева – и рывком бросил собственное тело в положение для стрельбы с колена. Впрочем, помогать пацанам не понадобилось – все тертые, не первый перехват, ага. Ну, кроме новичка, разумеется. Максимов, в прыжке подбив командира группы под колени, крутанул в горизонталь, заплетя ноги, и сейчас уже восседал на спине, грубо заламывая тому руку болевым приемом. «Хоть бы кисть не сломал, – мельком подумал Гулькин. – Нянчись потом с увечным».
Паршин, двумя выстрелами завалив четвертого, бросился на помощь товарищу. Судя по тому, как падал подстреленный фриц – вглухую, одна пуля в голову, другая в грудь. Да и не промахиваются такие, как они, с нескольких-то метров. Даже в движении, даже из самого немыслимого и неудобного положения. Идущий в арьергарде радист, в отличие от камрадов, имел в распоряжении чуть больше времени – секунды полторы, если так прикинуть. Прянув в сторону, он одним движением сбросил на землю рацию, сорвал с плеча «машинепистоль» и успел дать в сторону Васютина – четвертого бойца особой группы – короткую очередь. Одна из пуль дернула рукав комбеза, другая чиркнула по шее, но это уже ничего не могло изменить: сбив пытавшегося нырнуть обратно в заросли противника с ног, младлей навалился сверху, обеими руками схватив автомат за ствол и пистолетную рукоять и прижимая оружие к груди фашиста. Из пробитой шеи осназовца хлестала кровь, заливая камуфляж. Но немец ожидал чего-то подобного: ударом выставленного перед собой колена отбросив раненого бойца, он попытался подняться на ноги. Вражеский автомат Васютин так и не выпустил из рук, ухитрившись сорвать с плеча диверсанта ремень.
Паршин, глухо выругавшись, поднял пистолет, собираясь стрелять, причем явно не по конечностям. Но лейтенант, заорав: «Не сметь!», успел первым, прострелив фрицу голень. Нога подломилась, и тот снова рухнул на землю, подвывая от боли.
На этом короткий, продлившийся не дольше минуты, бой и закончился.
– Осмотреться, – прохрипел Гулькин, пряча оружие в кобуру и бросаясь к раненому. – Макс, пленных пакуй. И подстреленного фрица перевяжи, уходим быстро, пять минут – и нас тут не было.
Подскочив к лежащему на спине Васютину, с размаху плюхнулся на колени, дергая из кармана перевязочный пакет. Что дело плохо, он и без того видел: простреленный навылет бицепс – фигня, достаточно обычной тугой повязки. Но вторая пуля, судя по всему, перебила сонную артерию, вон как беднягу кровищей заливает. Зажав ладонью окровавленную шею товарища, рванул зубами обертку индпакета:
– Костя, ко мне. Помоги.
Вдвоем с Паршиным кое-как перевязали товарища, вроде бы остановив кровь. На курсах оказания первой помощи их учили, что в подобной ситуации нужно наложить своего рода жгут, но так, чтобы не передавить артерию с противоположной стороны. Поэтому, закинув руку со здоровой стороны за голову, наложили давящую повязку через подмышку. Вроде получилось, но в благополучном исходе лейтенант уверен не был: Васютин уже потерял сознание, да и кожа его бледнела буквально с каждой секундой. Потеря крови и болевой шок, мать их. А до своих, кстати, почти три кэмэ по пересеченке… Дотащат ли? Еще и радист ранен, а так мог бы помочь… ну, твою ж мать! Так все здорово начиналось, и немцев точно вычислили, и взяли практически идеально. Что ж Васютин так лопухнулся-то? С другой стороны, не особо Антон и виноват: кто ж знал, что радист именно замыкающим пойдет, а не в середке? Гулькин, когда бойцов размещал, специально «молодого» крайним поставил. Думал, завалит своего – и все. А парню пришлось на захват идти, импровизируя на ходу…
– Костя, помоги Максу. Ранцы прошмонайте, если что ценное – забираем с собой. Остальное бросить. Трупы осмотреть – и в овраг, вещи, стволы – туда же, замаскировать ветками, по возможности вернемся позже, заберем оружие и мелочевку. Иди, я пока пару слег срублю, носилки из фрицевских плащ-палаток сделаем.
– Думаешь, донесем? – Паршин был мрачен, словно туча.
– Если сильно повезет, – буркнул Александр, с остервенением оттирая окровавленные ладони о траву. – Очень сильно. – И сдавленно рявкнул, теряя терпение: – Бегом давай, время теряем!
Следующие несколько минут пролетели незаметно. Пленных надежно связали – так, чтобы могли самостоятельно передвигаться, но не более того. Раненому радисту наложили повязку – повезло, пуля прошла между костями голени, не раскрошив ни одной из них, так что идти он мог сам, опираясь на плечо камрада. Больно, конечно, ну да что делать? Жить хочет – помучается немного. Поскольку альтернативы нет – на себе его никто тащить не станет.
