- Передай ему…

На лбу Домнушки сбежались тонкие частые морщинки.Она понимала, что отвечает не только Митчеллу, Тихону-Тому,но и всем, кто ждал в салоне помощи. Хотелось ответить как можно убедительнее, развеять оскорбительные опасения, что рыбаки могут бросить или даже забыть в салоне раненых и обмороженных. Конечно, Домнушка понимала, что нельзя требовать от беспомощных людей рассудительности. К тому же все они моряки и знают, что переправить их в такой шторм на траулер почти невозможно.

- Передай ему так…- Домнушка оглянулась. Со всех сторон на нее смотрели внимательные, ожидающие глаза.- Мы пришли к вам на выручку. И уж если придется снимать людей,так первыми мы заберем раненых и обмороженных. Вот так!

Матросы поняли ответ Домнушки, прежде чем Тихон-Том успел его перевести. Широкое доброе лицо и взволнованный грудной голос женщины сказали им больше, чем слова. В салоне видели, в каком виде вошла она сюда. На скамье лежал ее мокрый дождевик, рукавицы, проолифенная желтая куртка и брюки. Матросы понимали, с каким трудом и риском добралась смелая женщина до «Гертруды». Такой нельзя не поверить.

- А теперь,- закончила Домнушка,- будьте молодцами. Потерпите, пока я с этим парнем справлюсь. Ему, бедолаге, досталось.

Добровольные помощники помогли ей перенести стонущего Митчелла со стола на тюфяк,лежащий на полу и покрытый чистой простыней; наложить шину на столе нечего было и думать. Сейчас Домнушка не видела ничего, кроме распухшего твердого бедра. Помощники ее придерживали потерявшего сознание Митчелла на наклонной раскачивающейся палубе, пока Домнушка с неожиданной даже для нее самой ловкостью накладывала шину и закрепляла ее бинтами.

Отвлек Домнушку от Митчелла шум за спиной. В салон вбежал коренастый пожилой матрос с толстым красным лицом и приплюснутым носом. Рыжие волосы его беспорядочно падали на низкий морщинистый лоб. Размахивая тяжелыми руками, он хрипло кричал что-то, повторяя одно и то же слово.

- Уберите его! - бросила, не оборачиваясь, Домнушка. Тихон-Том схватил рыжего за плечо и рывком завернул его к двери.Рыжий упирался, кричал что-то, обращаясь к улыбающимся матросам. А когда Тихон-Том с помощью подоспевшего товарища все же вытолкнул его из салона, тот принялся дубасить в дверь с такой силой - филенки затряслись в пазах. Пришлось выйти из салона и угомонить буяна.

Скоро Тихон-Том вернулся в салон и занял свое место, возле раненого.

- Чего он разгулялся?- опросила Домнушка, закрепляя бинтом шину.

- Пьяница!- Махнул рукой Тихон-Том.- Струсил и кричит. Он не только пьяница, но еще и дурачок. Над ним вся команда потешается. Так и зовут его: Майкл-Попугай, Майкл-Дурачина, Майкл-Дубовая Голова.

Он заметил, что Домнушка не слушает его, и замолк.

Домнушке было не до разговоров.Последние годы вся ее практика на траулере сводилась к перевязкам.Наколет рыбак руку о ядовитый плавник морского окуня или порежет, обрабатывая рыбу, и бежит к ней. Здесь- иное дело. Особенно смущали Домнушку ушибы.Темное дело эти ушибы! Разве поймешь по внешнему виду ушибленного, насколько серьезно он пострадал? Тут и врач-то не сразу разберется! А Домнушке приходилось оказывать помощь наспех, не размышляя…

В салон вошел Петр Андреевич.

- Ну как? - Остановился он возле Домнушки. - Получается?

Она отерла тыльной стороной руки влажный лоб, но ответить не успела.

- Стараемся, - неожиданно ответил за нее Тихон-Том.- Сколь возможно.

Петр Андреевич всмотрелся в лицо собеседника.

- Давно из России? - спросил он без обиняков.

- А мы отроду не видывали ее,- ответил Тихон-Том.- Отец и тот не помнит, какая она, Рассея.

Он так и произнес «Рассея». Слушая матроса, Петр Андреевич аадумался: можно ли положиться на этого человека? Кто знает, с кем приходится здесь общаться? Быть может, тот же Беллерсхайм, восстановивший матросов против русских, бывший эсэсовец или что-то в этом роде, а Тихон-Том- белогвардейский отпрыск. Но если давать волю предположениям, подозрительность опутает руки и ноги хуже любых сетей. Отличить друга от недруга можно только общаясь с людьми, а не подозревая их…

Из затруднительного раздумья вывел его сам Тихон-Том.

- Я не один говорю тут по-русски,- сказал он.

- Кто же еще? - живо подхватил Петр Андреевич.

- Олаф Ларсен.

- Норвежец?

- Да. Стоющий мужик!- с уважением произнес Тихон-Том.- У них в войну два года прятались русские пленные. Бежали они из лагеря. В пути поморозили ноги. Куда таких денешь? Либо выдавай фашистам на погибель, либо прячь. Спрятали норвеги парней. С ними Олаф и навострился по-русски. А теперь со мной старается.

Нет. Недруг не сказал бы о другом, знающем русский язык, решил Петр Андреевич. И отбросив остатки сомнений, он по-свойски перешел на «ты».

- Помоги мне столковаться с вашими ребятами. А то я по-английски ни в зуб и они по-русски… ни лешего не знают.

- Да я…- Тихон-Том радушно улыбнулся,- с полной радостью. Только бы перевязаться…- Он посмотрел на пальцы, неумело обмотанные грязным бинтом, и махнул рукой.- Ладно. Сойдет покуда и так. Сбегаю за Олафом. С ним вы сразу столкуетесь. Такой мужик!

Рыжий Майкл грохотал кулаками в запертую дверь салона, пока не ушиб руку о вырез филенки. Тогда он повернулся спиной к двери и стал бить в нее каблуком.

Неожиданно нога его ушла в пустоту. Он качнулся назад и тут же получил в спину такой пинок, что ткнулся лбом в противоположную стену прохода.

Майкл вдохновенно выругался и, стиснув кулаки, обернулся, готовый к отпору.

В дверях стоял Тихон-Том. В руках он держал швабру.

- Если ты не уберешься отсюда,- внушительно произнес он,- я изломаю швабру о твою глупую голову.

И захлопнул дверь.

Майкл потер ладонью ушибленный лоб и крикнул в закрытую дверь:

- Сами вы дураки! Безмозглые! Я умнее всех вас!

Рыжий неприязненно покосился на дверь и развалистой походкой зашагал по проходу. Он поднялся по лестнице, с необычной смелостью миновал непривычно пустынную штурманскую. У дверей ходовой рубки Майкл остановился, наскоро пригладил грязными ладонями давно нечесаные вихры и решительно нажал ручку двери.

- Капитан!- крикнул он с порога.- У нас…преступление! Страшное преступление! Бели сообщить о нем в газету, можно получить кучу денег. А преступника упрячут за решетку. Крепко упрячут!…

Майкл говорил, захлебываясь от волнения и бурно жестикулируя. Время от времени он потирал тыльной стороной руки белое пятно на лбу и возбуждался еще больше.

- Спокойно, старина!- остановил его Ричард О'Доновен.- Что за преступление? Какое мне дело до газет? Я ничего не понимаю.

Майкл начал снова. Глядя в неподвижное лицо капитана, он путался все больше, частил, заглатывал слова.

- Слушать тебя бесполезно,- поднялся Ричард О'Доновен,- пока ты не успокоишься…

- Капитан! Я - Майкл-Попугай, Майкл-Дурачина, Майкл-Дубовая Голова. Но выслушайте меня…

- Нельзя так трусить, Майкл,- мягко упрекнул его капитан.- Ты мужчина. Моряк!

Ричард О'Доновен подошел к вделанному в стену шкафчику, достал из него бутылку рому и налил полстакана.

- Выпей. Для храбрости.- Он заметил замешательство матроса и властно повторил: - Пей. Пока ты не успокоишься, я не стану тебя слушать.

Майкл взял протянутый ему стакан, оглянулся с таким видом, будто хотел сказать кому-то: «Вы же видели? Я отказывался!» Потом понюхал ром и, прикрыв глаза, выпил его одним длинным глотком.

- Рассказывай.-Ричард О'Доновен взял стакан и опустился в кресло.-Смелее.

Крепкий ром обжег рот голодного Майкла, огоньком полыхнул по усталому продрогшему телу.

- Маловато?- понимающе спросил Ричард О'Доновен. И, не дожидаясь ответа, налил еще полстакана.

На этот раз Майкл выпил без уговоров. Вытер губы рукавом и принялся рассказывать.

Ром ударил в голову сразу, сильно. Желая убедить капитана,Майкл горячился все больше. Укоризненный взгляд Ричарда О'Доновена и особенно короткие реплики- «не кричи», «я не глухой», «не маши руками» - сбивали его. Майкл старался говорить тише, следил за руками, а речь его становилась все более путаной, бессвязной.