— Вот, — Гордин протянул ноутбук Шлыкову. — Описания незаконных экспериментов над людьми. Факты гибели подопытных. Личные записи Чурова, его почерком. Всего этого хватит, чтобы его привлечь. А насчет покушения — крутите его сами.

— А вот это совсем интересно, — покачал головой Шлыков. — И что, есть подлинники?

— У нее, — Сергей ткнул пальцем в аватар Валентины. — Найдите ее, она начальник почты. Скажите, что я просил.

— Нет, дружок, разговаривать с ней будешь ты, — рассмеялся телохранитель. — Едешь с нами.

— Нет! — лицо Гордина стало каменным. — Я не поеду с вами и больше не скажу ни слова. Вы спросили — я ответил. Все! На этом закончили. Мне нужно в больницу, там умирает близкий мне человек. Можете меня стрелять и резать, но я с вами не поеду!

Шлыков усмехнулся и покачал головой. Какое-то время он с любопытством разглядывал Гордина, одновременно что-то обдумывая. Наконец кивнул:

— Тебя подвезут.

Из-за дверей операционной едва доносились звуки работающей аппаратуры и отрывистые реплики врачей — уже уставших и потерявших надежду.

— Профузное кровотечение. Увеличиваем дренаж. И готовьте еще физраствор.

— Давление — сорок на ноль. И падает.

— Пульс?

— На периферии не определяется. На сонных — нитевидный, сто шестьдесят. Повторить преднизолон?

— Нет, нельзя… Да и поздно… фибрилляция.

Гордин ворвался в операционную, грохнув дверью. Молоденькая ассистентка от неожиданности уронила поддон с инструментами.

Взгляд Гордина метнулся от лежащей под лампой Оксаны к экрану кардиографа, где вместо синусоиды протянулась удручающая прямая линия.

— Уйдите от нее! — отрывисто приказал Сергей.

— Что происходит? — возмутился хирург. — Почему посторонние?..

— Уйдите, я сказал! — закричал Гордин так, что услышал весь этаж.

Он растолкал медиков, схватил стерильную салфетку и быстро протер руки. Затем положил ладони Оксане на плечи и прикрыл глаза.

— Да уберите его! — воскликнул хирург, непонятно к кому обращаясь. Потом понял, что он в комнате — единственный мужчина, и сам схватил Гордина за рукав.

— Что вы себе…

— Не лезь! — Гордин открыл глаза — они были страшными. — Уйдите!

Хирург тут же отпрянул. Неожиданно проснулся кардиограф — на мониторе опять заплясала синусоида.

— Есть пульс! — воскликнула ассистентка.

— И что толку? — всплеснул руками хирург. — Кровь не остановить!

Гордин наконец смог сосредоточиться. Его руки двигались по неподвижному телу Оксаны, он искал точку, где сможет лучше «видеть» и эффективнее действовать. Остановился, полностью погрузившись в свои ощущения.

Ему тут же стало плохо. Картина была страшной. Ему казалось, что он в душной холодной пещере, где нет ни воздуха, ни света. Со всех сторон давило. Нужно было упереться изо всех сил, разрушить тесноту, пропустить сюда хоть немного жизни. Но отовсюду торчали зазубренные холодные камни, они рвали и ломали все живое и теплое.

От боли и бессилия хотелось выть.

И Сергей завыл — по-настоящему, в голос.

За дверями операционной испуганно переглядывался столпившийся персонал.

Гордин уже не выл, а кричал, срывая голосовые связки. Имплантат под кожей, казалось, раскалился, его свечение стало таким ярким, что пробивало рукав. Ткани вокруг него горели, рвались, выворачивались наизнанку.

Сергей не слышал и не чувствовал ничего, кроме холода и боли, сжигающей его со всех сторон. Он не видел, что кожа вокруг имплантата почернела и обуглилась…

Внезапно Оксана сильно вздрогнула и открыла глаза. В груди что-то забулькало, потом раздались кашель и хрип.

— Мама… — выдавила Оксана. — Мама… мамочка…

Гордин обессиленный упал на колени. Он не слышал голоса Оксаны, но уже знал, что все получилось. Он просто ощутил, как отступил холод, а стены убийственной пещеры раздались в стороны. Остальное было неважно.

— Кровотечения нет! — изумился хирург.

— Пульс стабильный, сто двадцать, — сообщила ассистентка.

— Спирт на руки! Готовимся зашивать!

— А что делать с парнем? На него смотреть страшно.

— Пусть везут в интенсивную терапию!

Гордин этого не слышал и не видел. Привычный мир шаг за шагом отступал от него, погружаясь в зыбкий, стремительно темнеющий туман. Еще несколько шагов — и не осталось ничего, кроме этого тумана.

Туман был еще долго. Он помешал Сергею многое увидеть.

Он не увидел, как спецназ вылавливал по окрестным лесам и дорогам Чурова с его командой.

Он не знал, что над ним целую неделю трудились московские врачи, борясь с его сильнейшим нервным и физическим истощением.

А из Германии тем временем для него доставили оплаченный Шлыковым груз приборов и медикаментов.

Он не видел, как у дверей его палаты толпились обеспокоенные жители Маклинска, принесшие ему свои яблоки, конфеты, баночки с медом и прочие скромные дары.

И конечно, он не чувствовал, как хирургическая пила отсекала ему руку вместе с пригоревшим к кости имплантатом.

Однажды туман рассеялся. Гордин открыл глаза и сквозь мутное окно палаты вдруг увидел на подоконнике растрепанную галку. Она смотрела на него одним глазом и словно чего-то ждала.

— Брысь! — раздался знакомый голос.

Гордин с трудом повернул голову. Рядом с кроватью сидела Оксана.

— Я тебя вижу, — слабо улыбнулся Сергей.

— Опять пальцами? — Оксана взяла его за руку.

— Скорее, сердцем.

— Поправляйся. Тебя все ждут.

— Скажи, чтоб не ждали. Я больше не волшебник.

— Неважно. Ты человек.

Галка за окном встряхнула крыльями и, сделав пару кругов над двором больницы, скрылась из вида.