Но он не кивнул.
Он покачал головой. А потом он снял очки и вытер глаза, прежде чем снова их надеть, и я увидел, что он снова плачет. Это было впервые в моей жизни – чтобы я видел, как он плачет.
– Это твой папа…
Три слова. Вот и все, что понадобилось, чтобы потрясти весь мой мир. Комната словно начала качаться, и я схватился за стол Невилла, чтобы выровняться. Казалось, что время остановилось, как и все вокруг.
И тогда ко мне вернулся голос:
– Он в порядке?
Я поднял глаза и посмотрел на дядю, стоящего передо мной, все еще тихо льющего слезы. И он покачал головой. Он был не в порядке. Значит, он умер. Значит, это я сегодня потерял одного из своих родителей, не моя тетя.
И чувствовать это куда хуже, чем я себе представлял.
Честно, я не помню, как начал плакать, но полагаю, что начал, потому что тетя Джинни достала платок, чтобы вытереть мои глаза, прежде чем обнять меня. Я не помню, как она подошла ко мне, чтобы обнять, что, наверное, должно показывать, в каком я был состоянии. Она все еще плакала, на самом деле плакала, но я чувствовал себя каким-то онемевшим, когда она меня обняла.
– Где мама? – сумел спросить я.
– Дома, – сумел ответить дядя Гарри, и он взял меня за плечи и подвел к стулу, в который я благодарно уселся. Я не очень ровно держался на ногах, и новое положение позволило мне почувствовать себя хоть немного устойчивее, хотя мне и казалось, что моя голова в любую секунду открутится от плеч.
Тетя Джинни пробормотала что-то о том, что идет к Лили, и вышла из кабинета. Я сидел на стуле, все еще ошарашенный новостями. А дядя прислонился к столу и молчал. Он все еще плакал, хотя невозможно было это понять, если ты не смотрел прямо на него. Он все продолжал и продолжал вытирать слезы под своими очками, и все нервно проводил руками по своим волосам. Он казался совершенно потерянным, и я мог только спрашивать себя, каково сейчас моей матери.
Она раздавлена, думал я. Безутешна и в истерике. Как бы ни было плохо, когда умер дедушка, сейчас должно быть в миллион раз хуже. Если дядя Гарри так плох, то мама, наверное, совсем сошла с ума.
Но час спустя, после того, как Лили, Рокси и Луи сообщили новости, и мы все получили специальное разрешение воспользоваться каминной сетью, чтобы уйти, я вышел из камина своего дома, сжимая сумку, которую не помнил, как собрал. Со мной был дядя Гарри (тетя Джинни забрала остальных в их дома), и мы оба вступили в абсолютную тишину, висевшую в моем доме. Мама возилась с какими-то бумагами за обеденным столом, а бабушка сидела напротив нее и выглядела намного обеспокоеннее, чем я когда-либо ее видел. Она плакала раньше, это было видно, но мама выглядела совершенно так же, как в обычный рабочий день.
Я не понял.
Она остановилась, когда мы пришли, и встала, чтобы меня обнять. Она повела меня на кухню и начала возиться со мной, готовя чай и тосты и извиняясь, что завтрак еще не готов. Я посмотрел на часы – не было еще и шести утра. Не зная, что сказать, я просто позволил ей усадить меня и налить чаю. А потом она спросила, в порядке ли я, и сказала, что все будет хорошо.
И я задумался, не сошла ли она на самом деле с ума.
Остаток дня я провел с бабушкой. Мама прошептала, что бабуле нужен кто-то рядом и что дома будет слишком много скучных дел. Она сказала, что я не обязан идти, если не хочу, но я уже видел, что все будет становиться еще страннее, чем я смогу вынести, поэтому я ушел. Я думаю, мама использовала меня как предлог, чтобы избавиться от своей матери, потому что она более чем энергично сказала ей, что мне не нужно быть здесь, пока они «будут обо всем заботиться». Не знаю, о каком всем – наверное, о похоронах. Но с мамой, которая так себя ведет, и с плачущим дядей Гарри мне не особенно хотелось оставаться рядом и смотреть, как все будет развиваться дальше, особенно же, узнать, как отреагирует Роуз. У меня было чувство, что это будет даже хуже. И я ушел. И бабуля провела весь день, возясь со мной и спрашивая каждые пять минут, в порядке ли я. Я почти даже решился вернуться домой, но потом вспомнил утреннюю сцену и остался.
И вот я здесь.
Я беру туалетные принадлежности и иду по коридору в ванную, где снимаю с себя одежду и встаю под душ. Вода горячее, чем мне нравится, и мне несколько тяжело разобраться, как придать ей нужную температуру. Наконец я справляюсь и позволяю воде течь по мне, пока думаю о вчерашнем и прикидываю, как обернется сегодняшний день. Я все еще вымотан, несмотря на то, что крепко спал всю ночь – крепче, чем я себе представлял. Думаю, мое тело поняло, что у меня только два варианта: спать, забыв обо всем, или бодрствовать и горевать. Наверное, поэтому я все еще такой усталый.
Все это кажется нереальным.
Как возможно просто проснуться однажды, когда твой отец мертв? Он ведь не болел и не умирал долго, как дедушка. Когда умер дедушка, мы все знали, что это случится, и это было всего лишь вопросом времени. Рак не приходит в один прекрасный день одним ударом, как Авада Кедавра. Когда вы теряете кого-то из-за рака, у вас есть время подготовиться и смириться с этим. Когда кого-то убивают, у вас этого нет. И как это даже возможно, что твоего отца однажды просто убили? Такие вещи не происходят на самом деле…
Вот только они происходят.
К сожалению, я не первый студент, которого вызывали из школы посреди учебного года из-за убийства. Было несколько студентов. Маглорожденные – их вызывали, потому что все их семьи были убиты. А мой отец пытался это остановить. Вот только это убило и его. Но это слишком странно, чтобы в этом был смысл. Мои родители не должны были быть убиты – если бы их должны были убить, это случилось бы много лет назад, когда они сражались с Волдемортом, и вся эта фигня. Но их не убили. И раз они пережили это, они должны были быть в безопасности.
Вот только они не были.
И теперь мой отец мертв.
Я снова ушел в себя и даже не заметил, как вышел из душа, пока не начал искать полотенце в шкафу. Здесь их только два. Как оказалось, бабушка не пользуется этой ванной, и так как она не часто принимает гостей, она не заполняет этот шкаф полностью. Я высушиваюсь и вешаю мокрое полотенце, затем начинаю доставать вещи из сумки и одеваться. Когда я заканчиваю, то бросаю взгляд в зеркало и замечаю, что мои влажные волосы взлохмачены в разные стороны. Я начинаю рыться в шкафчиках в поисках расчески, пока второй рукой чищу зубы. Наконец я ее нахожу и пытаюсь их хоть на время пригладить.
А потом я иду вниз, на кухню. Бабушка уже приготовила завтрак, и, судя по его виду, она ожидала к столу не меньше пятнадцати человек. Вот только я знаю, что не ждала. Она приготовила все это для меня, решив, что лучше всего обо мне позаботиться можно будет, наполнив мой желудок до отвала. Я даже не голоден, но ничего не говорю, и она целует меня и потом отправляет к столу. Я сажусь и молчу, пока она наполняет мою тарелку самой разной едой. В свою тарелку она кладет несколько клубничек и кусок тоста и садится напротив меня.
– Я не знала, что ты любишь пить, – говорит она, показывая на три разных сока, кофе и чай, которые расставлены на столе.
– Спасибо, – бормочу я и тянусь к апельсиновому соку, который наливаю в пустой стакан рядом с моей переполненной тарелкой. Она смотрит на меня особенным, бабушкиным, взглядом, давая мне понять, что не уверена, что я могу сам наполнить свой стакан, хотя мне уже почти восемнадцать лет.
– Если захочешь что-то еще, дай мне знать, – говорит она с фальшивой оживленностью. Она сегодня уже плакала, я вижу. – Я просто приготовила все, что, как я помню, ты любишь.
Оказывается, ребенком я любил больше блюд, чем мне нравятся сейчас, учитывая, что я не помню, когда в последний раз ел омлет и меня не стошнило. Но я не говорю этого, просто киваю и тянусь за куском тоста. Не знаю, сколько мой желудок может вынести сейчас, поэтому я медленно от него откусываю
– И я приготовила черничные кексы, – говорит бабуля, показывая на корзинку. – Не уверена, что они твои любимые, но твой брат по ним с ума сходит.
