— О, значит оно довольно большое? — я вижу, что он говорит это с сарказмом, так что скрещиваю руки на груди и перебрасываю волосы через плечо.

— Достаточно большое, — когда он ничего не отвечает, я решаю задать вопрос. — А как ты? Где тот гигантский бриллиант, что ты купил Шарлотт?

Он просто таращится на меня, а затем издает звук, похожий на смех и шок.

— Да, точно, — наконец бормочет он.

— Ну, если это не кольцо, то, что может стоить столько в ювелирном магазине? — я толкаю к нему чек через стол. Он берет его, и у меня ощущение, что он видит его в первый раз. Но не выглядит совсем невероятно шокированным.

— Не знаю. Она вечно что-то покупает, — он пожимает плечами, будто в этом нет ничего особенного.

Я смотрю на него с ужасом.

— Ты просто позволил ей пойти и истратить тринадцать тысяч галеонов твоих денег, и ты даже не знаешь, что она купила?

Он снова пожимает плечами:

— Ну, лучше так, чем ходить с ней, верно?

Я не знаю, что сказать. Я ничего не говорю с минуту, просто смотрю на него, не зная, смеяться мне, удивляться или злиться. Наконец, я собираюсь с мыслями и качаю головой:

— Ты совсем не изменился, да? Ни капельки.

Джеймс снова пожимает плечами, и у меня появляется ощущение, что это его автоматическая реакция на все.

— А с чего бы я должен?

Я смеюсь тяжелым, вымученным смехом и знаю, что этот тон дается мне легко:

— Ну, я и думала, что не должен, — надменно говорю я. — Только не когда ты самодовольный придурок.

Джеймс снова поджимает губы и морщит нос. Спустя некоторое время он меняет тему и говорит:

— Ну, расскажи о своем женихе. Как его зовут?

Я немного суживаю глаза, с подозрением обдумывая его намерения. Часть меня задается вопросом, не знает ли он уже, что это ложь, но большая часть меня хочет продолжать ему врать.

— Марк, — наконец отвечаю я.

— Ма-а-а-арррк, — медленно повторяет он, подчеркивая каждый звук, что, как я предполагаю, его такая малоудачная имитация французского акцента. — «Р» с грассированием, так?

Я киваю.

— Конечно, — самодовольно говорит он. — Так по-французски.

— Ты что-то имеешь против французов? — серьезно спрашиваю я, с вызовом расширяя глаза.

Джеймс пожимает плечами:

— Не-а. У меня тетка француженка.

— Правда?

— Ага. Она сука.

Моя челюсть падает.

— Это грубо.

Он снова пожимает плечами. Интересно, у него плечи вообще устают?

— Ну, она такая. Она сама это знает, так что это не ложь, — он проводит рукой по своим темно-рыжим волосам и определенно снова выглядит восемнадцатилетним. — Она переехала, потому что, как она сказала, все мужчины во Франции — геи.

— Это не правда, — боже, он такой… Я даже не могу найти слов!

Он приподнимает руки в насмешливой самозащите:

— Эй, я просто повторяю ее слова. Я имею в виду, она же там выросла, она должна бы знать, разве нет?

— Не все мужчины во Франции геи, — горячо говорю я. — У них просто манеры получше твоих.

— Чем занимается Марк? — спрашивает он, полностью игнорируя мою реплику.

— Он писатель, — отвечаю я, с удовлетворением собирая руки на груди.

— Он богат?

Я закатываю глаза:

— Это имеет значение?

— Уверен, у него нет этого, — Джеймс кивает папку на моем столе.

— Меня это не впечатляет, — резко отзываюсь я. — Меня не волнуют твои деньги, Джеймс.

— Может быть и нет, — он беззаботно вскидывает голову. Потом он наклоняется вперед и кладет локти на мой стол. Его голос опасно понижается, и я почти пугаюсь. — Но тебя волнует другое.

Снова внезапно разнервничавшись, я быстро вытираю ладони о колени и не обращаю на него внимания:

— У меня через пять минут другая встреча. Ты опоздал почти на час, и это едва не сломало мне все расписание, — он не выглядит заинтересованным, так что я снова пихаю ему чек. — Мне нужно, чтобы ты здесь расписался, чтобы покупка была подтверждена.

Даже не взглянув, он расписывается внизу и толкает чек назад ко мне. Он все еще смотрит на меня, и, должна признаться, мне от этого неудобно. Я изо всех сил стараюсь его игнорировать и снова начинаю собирать бумаги. Он сидит здесь и смотрит на меня, вместо того чтобы поблагодарить и уйти, как делают нормальные люди.

Я почти хочу перегнуться через стол и залепить ему пощечину за то, что он такой высокомерный ублюдок. Его мания величия нисколько не привлекательна, и я не знаю, как он столького добился, не понимая даже значения слова «скромность». Он просто козел. Ясно и просто. Боже, что за сволочь!

Но есть и часть меня, которая хочет перегнуться через стол и зацеловать его до смерти. Я ненавижу себя за это, конечно, но он все равно такой нахер классный. И миллион воспоминаний все еще слишком свежи для меня, чтобы я смогла себя убедить, что это было не так уж и здорово. Потому что это было здорово. И я ненавижу себя за то, что хочу его. Это отвратительно — он отвратителен. Но он все равно так на меня влияет…

Наконец, он бросает разглядывать меня, чтобы встать и качнуть головой. Я смотрю на него, ожидая, что он уйдет. Но он ждет с секунду и говорит:

— Тебе стоит подстричься. Ты на себя не похожа с длинными волосами.

Я ничего не говорю. Просто смотрю, как он, наконец, уходит. Дверь закрывается за ним, и моя голова падает на стол.

Блядь.

Мне просто пиздец.

========== Глава 10. Хьюго. 13 ноября ==========

У моей сестры есть отвратительный талант заставлять людей верить в то, что не является правдой.

Нет, я не хочу звать ее лгуньей, но я не самый умный в своей семье и своим словарным запасом не напоминаю тезаурус на ножках. Так что я просто скажу это. Она — лгунья. Сейчас Роуз не так ужасна, как была когда-то. Когда мы были маленькими, она колебалась на границе патологической лжи — выдумывала какие-то вещи просто для того, чтобы ей было что сказать. Я думаю, она лгала так много, что потеряла способность видеть, что правда, а что ложь. Сейчас мы старше, и теперь Роуз не так часто лжет о всяких глупостях, но все еще умудряется соврать то там, то сям. Конечно, я знаю ее всю жизнь, поэтому легко замечаю ложь и могу ее распознать. Другие с этим не справляются.