Гидеон все так же, не отрываясь, смотрел на меня, пока я продолжала погружаться в свои воспоминания.

- Они были самым чудесным, что я когда-либо могла дать миру. С каждым годом, они удивляли меня все больше и больше. Становились старше, красивее, умнее. Аластер переплюнул абсолютно всех! – я вскинула руками и засмеялась, вспоминая его продвижения в королевской гвардии.

- Подожди! – тут же остановил меня Гидеон, - Аластер? Скажи мне, что я думаю не в нужном направлении…

Я же говорила, что не могу ему лгать.

- Нет, ты думаешь как раз в нужном направлении. Аластер, сын Грегора, главы Флорентийского Альянса, тот самый, которого ты встречал на балах и с кем сражался за бумаги – это мой сын.

Мой самый любимый мужчина на свете.

- Тогда, на балу… и на суаре… Ты знала обо всем! – он сдвинул брови так сильно, что казалось, что вот-вот гнев вырвется наружу и снесет меня.

- Да. Все это было подстроено. Аластер знал, кто я.

- Ты лгала мне… Все это время! И тот клинок. Господи, да ты же умирала у меня на руках и знала, что бессмертна, знала, что все разыграно по нотам с этой чертовой кражей письма… А я - идиот переживал, следовал, как слепой… – он так часто дышал, что казалось, будто ему не хватало воздуха, - Так. Стоп. Как ты оказалась в 1782? В какой момент своей долгой жизни, ты там оказалась?

Какая сообразительность! Одно из тех качеств, коими я восхищалась. Только слово «долгой» было сказано чуть ли не плевком в душу.

- Да, я лгала. Я элапсировала туда из 1912ого. Через день после того, как ты передал отчет Полу и леди Тилни.

Через день, когда сердце мое готово было взорваться жуткими звуками борьбы и слезами человека, которому я желала лишь счастья.

- Ты была там, - скорее утверждение, чем вопрос, а он выглядел так, словно его только что вытащили из холодной воды.

- Да. Именно в тот день, я поняла, насколько ранила тебя своим уходом. Насколько сильна была твоя боль. Если бы не Пол я бы вбежала в гостиную вместо Люси. Это было подобно агонии: слышать твои крики и быть не в состоянии хоть что-то сделать.

Словно это было вчера. Пол держал меня в объятиях, стараясь успокоить, хотя все мое тело рвалось к Гидеону, хотело объяснить ему все, попросить дождаться нужного времени и я бы вновь была рядом с ним. Только это нарушило бы всю цепочку событий. У меня не было выбора. Поэтому мой отец гладил меня по голове, пока его рубашка становилась мокрой от моих слез, и повторял, что все будет хорошо.

Гидеон из настоящего молчал, а я молчала, ожидая хоть слово, хоть маленький знак. Только вместо этого я чувствовала всем телом, как ему плохо, не только душевно, но и физически. Будто между нами протянули оголенный провод, по которому шел ток. Его руки дрожали мелкой дрожью. Он прижал кулак к губам, будто сражался внутри с самим собой и не давал вырваться крику из глубин самого себя. Еще долгая мучительная секунда. И вот он просто закрыл лицо руками. Так просто. Взял и закрыл мне доступ к его душе.

- Я понимаю, что в это сложно поверить, но, пожалуйста, еще раз, всего лишь еще раз поверь в меня и я обещаю, что более не подведу тебя.

Но он проигнорировал. Что ж я понимала и это. Чего я заслуживала, если не гнев?

- Ты воспитала Аластера. Но он глава Флорентийского Альянса.

Ох, Гидеон. Сообразительность – часть твоего шарма.

- Да. Когда Сен-Жермен уничтожил большую часть Альянса, его приходилось собирать по кусочкам. Аластер был главным для всех – он унаследовал это по праву. Но все это было, чтобы Сен-Жермен не смог добраться до истины. Что ему мог сделать молодой мужчина? Ничего. Но представь, если глава – самый заклятый его враг?

- О боже, - он опустил плечи и отвернулся к окну. Информация всегда могла убивать. И именно этим она сейчас и занималась, пользуясь мною как орудием убийства.

- Я – глава Флорентийского Альянса.

На что Гидеон лишь резко поднялся на ноги, отчего стол пошатнулся, и уже остывающее кофе расплескалось по гладкой поверхности. Не сказав ни слова, он просто схватил свою куртку и двинулся куда-то за мою спину. Лишь колокольчики оповестили меня о том, что он вышел на улицу, громко хлопнув дверью.

Я выбежала за ним, оставив на столе слишком много чаевых. Самое главное, что сейчас было нужно – это не потерять Гидеона из виду. Только он никуда и не уходил. Стоял у кафе, прислонившись к каменной кладке стены, и курил. Его дрожащие пальцы едва держали сигарету в пальцах, но он упрямо вдыхал никотин.

- Тебе стоит прекратить, - покачала я головой и аккуратно освободила сигарету из его холодных пальцев, чтобы тут же выкинуть ее в ближайшую урну.

- Зачем ты вернулась, Гвендолин? Что тебе нужно на этот раз? – его голос дрожит точно так же, как и тело. Это похоже на мольбы заключенных, коих приговорили к смерти и уже вели к плахе. Такое невозможно слушать, не замерев сердцем.

- Я здесь, потому что я люблю тебя.

Знала ли я, как мучительны эти слова для того, кто разуверился в любви благодаря мне же? Если бы знала, никогда бы не поверила. И вот он сорвался на крик, что так долго рос в его горле.

- Но ты выбрала его, не меня! Ты ушла! Как ты можешь говорить, что ты любишь меня?

Я смотрела на него с ответной болью, мольбой и … любовью. Что, наверное, вдоволь завершало его пытку.

- Да, это так. От этого я никогда не отрекусь, – я замолчала, стараясь подобрать слова. Как объяснить ему, что все, что произошло в моей жизни – это не просто роковая случайность, а судьба, которую мне с самого начала предстояло вынести. – Бенедикт был тем, с кем я хотела провести всю свою жизнью. Потому что ты заставил меня думать (а я так глупа!), что ты никогда меня не любил. Это чувство оставалось во мне даже тогда, когда я потеряла память. Ощущение невыносимой потери человека, которого я любила! Бен же стал моей опорой. И я полюбила его, полюбила его по-настоящему, только вот никогда не прекращая думать о тебе.

Я тоже перешла на крик, так легче было переносить всю тягость признаний. Прохожие останавливались, уставившись на нас, но затем вновь уходили восвояси. Как и всю мою жизнь, пока я была экспонатом для обзора всех наук мира.

- После того, как он умер, единственное, что удерживало меня на плаву, было то, что я смогу увидеть тебя. Смогу сказать тебе, - я подошла чуть ближе, перестав кричать. Такие слова не требовали горечи, но были пропитаны ею. Я так долго хотела произнести их, что совершенно позабыла буквы и интонации. – «Привет. Как ты поживаешь?». Позвонить тебе, оголяя провода всего Лондона, или же снова спорить с тобой на зеленой софе, когда ты будешь убеждать меня, что Чарли Чаплин – это не тот, с кого мне стоило бы начинать немое кино.

- Так кто же я для тебя, Гвендолин Бенфорд? – он непонимающе смотрел на меня, опустив плечи, но все так же гневно и непреклонно.

- Ты?

Свет.

Мой голос непроизвольно стал нежным, потому что теперь я могла говорить о будущем, а не о прошлом.

- Ты - моя душа, мое сердце. Мы с тобой две аномалии, две кривые среди параллельных. Мы способны не только путешествовать во времени, Гидеон. Но и любить так, как другие не смогут. Мы способны менять историю друг для друга, ждать и верить, ломать смерти кости. Разве ты не чувствуешь этого?

И я понимала, что он знал и чувствовал то же самое. С самого начала он так отчаянно хотел меня защитить, что подарил мне иное счастье – Бенедикта. Оставшись сломленным и разбитым.

И вот раньше мы жили невпопад, мой выдох приходился на его вдох, а удар сердца на его тишину. Теперь мы догнали друг друга. Мы стали синхронны.

И мы любим, остервенело, ломая себя друг ради друга. Я стала бессмертной, чтобы прожить 254 года в ожидании будущего, а он нашел меня среди тысячи дат прошлого и вытащил мою душу из ада.

Только этого никогда не было достаточно, да? Или же просто переваливало за край.

- Как ты можешь так легко клясться мне в любви, когда тебя не было рядом со мной столько лет? – прошептал он, не веря, качая головой из стороны в стороны. Так, словно я вот-вот сломаю ему шею.