Поверьте, я всей душой стремлюсь к легкости (во всех смыслах!), но у меня не всегда получается.

Пытаюсь представить себе вас в огромном доме, посреди вечного бардака, с ходящими за вами хвостом шестерыми детьми и донимающими вас многочисленными женами. Как вам на фоне этих семейных разборок удавалось еще и писать?

Я ужасно хохотала, читая про вашу вторую жену. Действительно, со смеху помрешь – писатель вроде вас рядом с квохчущей курицей (или с энергетическим вампиром – что вам больше нравится). Вы правильно сделали, что от нее сбежали. Хотя мне нелегко найти оправдание мужчине, бросающему семью, и теперь вы знаете почему.

Норвежка вроде бы производит впечатление получше – жалко, что я ничего не знаю о Норвегии. Рискну предположить, что трое ваших детей – блондины, не склонные к выражению эмоций и обожающие бегать на лыжах.

Разумеется, больше всего меня интересует ваша четвертая жена. Я прямо-таки сгораю от любопытства, но не хочу показаться бестактной. Вы ведь, наверное, все еще живете с ней, а мы с вами недостаточно близко знакомы, чтобы я могла задавать нескромные вопросы. И все же…

Как выясняется, интернету верить нельзя. Четыре брака! Что еще они там насочиняли по вашему поводу? Я, например, читала, что вас выдвигали на Нобелевскую премию. Это правда или нет? (Может, ваша норвежка входит в жюри? Блат?)

Несмотря ни на что, хочу поблагодарить вас за комплименты, высказанные в начале предыдущего письма. Я польщена – вы нашли, что у меня, как говорится, «хорошее перо». Но я категорически возражаю против того, чтобы меня причисляли к творческим личностям. Ведь все, о чем я вам рассказываю, происходило на самом деле, а описывать реальные события не так уж трудно. Но вот к чему я совершенно не способна, так это к вымыслу: выдумать несуществующих персонажей, заставить их действовать в выдуманных обстоятельствах – тут я пас. Если я не слишком коряво строю фразы, то лишь потому, что очень много читаю. Кроме того, по роду деятельности мне приходилось бороться со злом при помощи слов. Ой, закругляюсь. Я сегодня иду в гости и должна «почистить перышки». Работы у меня, как понимаете, ого-го!

Если будете хорошо себя вести, расскажу, как все прошло.

Дорогая Аделина!

Начну с чисто технических деталей. Умолчания в ваших письмах (я имею в виду многоточия) выписывают поразительные зигзаги. Не могу сказать, чтобы это сильно меня смущало, но я не понимаю, что за ними кроется. К счастью, вы ими не злоупотребляете. Лично я их терпеть не могу. Хотите пари? Попробуйте отыскать в моих книгах хотя бы полтора десятка многоточий – уверен, у вас ничего не выйдет. Писатели, обильно уснащающие свои тексты многоточиями, напоминают мне истеричных типов, которые делают вид, что рвутся в драку: держите меня семеро, не то я сейчас всех тут порву! На самом деле они нисколько не расположены драться – так, только щеки надувают. Вот и с многоточиями в тексте то же самое. Эх, если бы я захотел, намекает любитель многоточий, вы бы рот разинули от красоты моих описаний, от живости моих диалогов и от блеска моего анализа. Мне ничего не стоит облечь все это в слова, но я себя сдерживаю. Пока! Меня так и подмывает шепнуть такому виртуозу пера на ушко: давай, старина, покажи, на что ты способен, сними намордник и дай своему таланту развернуться во всю мощь. Пусть он поразит нас как громом! Мир литературы замрет в ошеломлении, это я тебе гарантирую.

Ладно, что там за визит в гости? Хорошо провели время, несмотря на простуду? Кстати, она прошла? Не сомневаюсь, что да, – благодаря вашим целебным настоям. А вы не пробовали натирать грудь и спину экстрактом лаванды? Насчет лечебного эффекта не уверен, зато хорошо пахнет.

Ваша история меня растрогала. Отношения девочек со своими отцами… (Кажется, я поставил многоточие! Стыд мне и позор, но согласитесь, где еще можно поставить многоточие, если не после фразы: «Отношения девочек со своими отцами»? Да нигде! Надо дать всем писателям совет: никогда не используйте многоточие; единственное исключение из правила – это фраза: «Отношения девочек со своими отцами…»)

Первым делом я задумался: а чем, собственно говоря, этот человек предал вашу любовь? Тот факт, что он влюбился в Эстебана, нисколько не мешал ему любить свою дочь, то есть вас. Вы же сами признались: до тринадцати лет вы его обожали, и наверняка – он вас тоже. Разве он не имел права отдаться своей страсти? Неужели вы предпочли бы, чтобы он хранил верность нелюбимой, несчастной, угасшей женщине? Но затем вы написали: он ушел от нас, и больше мы с ним не виделись. Вот тут всякая аргументация теряет силу, и остается только боль. Плюс чипсы и печенье (которыми, если я правильно понял, вы начали обжираться задолго до этой драмы. Какой я все-таки негодяй! Вместо сочувствия – изучение хронологии событий. Простите). Ни в коем случае не выбрасывайте «Зиппо»! Не исключено, что настанет день, когда вы все простите своему недостойному отцу, и обладание этой «Зиппо» наполнит вас счастьем.

Вы верите в призраков? Я – нет. А должен бы, потому что один раз видел призрак. Сейчас поведаю, как это произошло. Тем более что вы рассказали мне о своем отце, а я видел призрак своего отца. Мой отец умер в 1987 году от инфаркта. Как говорится, легкая смерть. Раз – и все. Никаких больниц, никаких временных улучшений и последующих ухудшений, никаких белых халатов, никаких операций под общим наркозом, никаких пробуждений, когда вы сжимаете худую бледную руку: операция прошла успешно, папа, все будет хорошо. Ничего подобного. Мой отец тихо осел на тротуар, ткнувшись носом в витрину обувного магазина. Это было зимним днем 1987 года в Дьёлефи (департамент Дром). Он упал на колени. Очки слетели у него с носа. Мать – она была рядом – первым делом бросилась подбирать очки, чисто рефлекторно, за что потом корила себя всю оставшуюся жизнь: «Я нагнулась не к нему, а за очками! Господи, вот идиотка! Какая же я идиотка!» Ей сотню раз объяснили, что это была нормальная реакция. Что она наверняка мгновенно осознала, насколько все серьезно, и у нее в мозгу включился защитный механизм – так человек теряет сознание от сильной боли. Мозг говорил ей: ничего страшного, просто очки упали, – вот она и подняла очки. Мама, это нормальная реакция организма! Ну да, понятно, но все же какая идиотка! Отцу было 75 лет, мне – 35. Я тяжело переживал его смерть. Я любил его – не той слепой любовью, какую испытывал к матери, но все же сильно любил: он был хороший человек. Но заплакать так и не смог – ни когда мне сообщили о его кончине, ни когда съехались родственники, ни во время отпевания в церкви, ни на кладбище.

Прошли месяцы. Потом годы.

Однажды я оказался в Париже. Шел по улице Шерш-Миди. Накрапывал дождь, и на меня вдруг нахлынули воспоминания об отце. Особенно об одном зимнем дне, вернее вечере, когда он по снегу тащил меня на руках. Наверно, надо и об этом рассказать, иначе вы ничего не поймете.

Мне было лет семь или восемь, и я сильно обжег бедро – лопнула резиновая грелка, наполненная кипятком. Дело было зимой, валил густой снег. Отец взял меня на руки и отнес в свой грузовичок, чтобы отвезти к одной крестьянке-целительнице, которая жила в горах и вроде бы заговаривала ожоги. По пути он прихватил с собой приятеля, столяра, и вот мы тронулись в путь. Меня посадили посередке. Скрипели по ветровому стеклу дворники. Отец и приятель ругались сквозь зубы. Черт, мы никогда не доедем! Я громко плакал от боли – бедро и низ живота горели как в огне. Ферма была вся завалена снегом. Отец взял меня на руки. В доме было темно. Старуха велела нести меня на второй этаж. Я снял штаны, и она принялась бормоча читать молитвы. Одновременно она массировала пальцами мне кожу. Когда мы прощались, я больше не плакал. Мы проехали метров двести и остановились в деревушке, где еще работало кафе – за окнами виднелся свет. Подожди нас, сказал отец, мы выпьем по стаканчику и назад. И они ушли. Я послушно остался сидеть в грузовике. Но не прошло и минуты, как отец вернулся. Один. Идем, сказал он, и в третий раз взял меня на руки. В кафе сидело человек шесть или восемь мужчин, которые пили вино, но главное, на полке, почти под самым потолком, – там стоял телевизор. И по нему показывали «Дорогу К Звездам». Я не случайно пишу каждое из этих трех слов с заглавной буквы. Дома у нас телевизора не было, и в детстве «Дорога К Звездам» была для меня Тадж-Махалом, карнавалом в Рио и северным сиянием вместе взятыми. Так вот, значит, сижу я со своей обожженной ногой, смотрю «Дорогу К Звездам», попиваю апельсиновую газировку, рядом отец, а за окнами валит снег.