Вот тебе добро, вот тебе и зло.

Я узнаю, чем молодая ведьма балуется и что из этого выйдет? Случится, и Мокошихе вспомню давнюю кривду. И бортника проучу: догадлив, смазливый кречет, не дал себя обмануть. А я так раздоить его хотела: богат же, богат - я не я буду, если ошибаюсь в том. От него прямо пахнет деньгами!"

**

Бод вернулся в город, зашёл в мастерскую при лавке Кондрата.

Вышли вместе на вольный воздух; ходили вдоль берега Днепра, говорили.

Смотрели на привязанные у пристани челны селян, прибывших в город по своим делам. Проводили глазами длинную вереницу плотов, выплывших из-за поворота широкой реки и несущихся по течению мимо города дальше, на полдень, держась быстрины, гнавшей воды вдоль левого берега. Люди на плотах высунулись из своих шалашей, махали руками, гикали-окликали.

Это плотовщики гонят огромные полесские лесины в низовья Днепра; может, в далёкие степи, туда, где не растут такие большие дерева. Поздно гонят плоты, торопятся: холода, вот-вот станет студёный Днепро.

Кондрат выслушал туманные скупые сетования Бода; не столько понял, сколько догадался, что мужчина совсем засох, кружась вокруг его племянницы.

Удивился:

- Я думал, вы давно уж поладили?! Ну, а впрочем, Анна всегда была особенная. Так в чём же дело? Опять уезжаешь по торговым делам? Дом не готов? Что свадьба? Да пустяки! - Кондрат хлопнул бортника по плечу. - Составим брачные грамоты как полагается, радцы подпишутся - готово дело. А хотите ещё и повенчаться*, тогда договорись с попом на послезавтра, как раз будет красная неделька. Ты же не девку - вдову берёшь, исполнять всё, как обычай велит, необязательно. Сядем за стол у меня в доме: гостей тех - одна наша семья, да пара дружек. Я Анне не чужой, к тому же я её опекун.

Знай, вено* племянницы немалое, и я в доле*. Я в Берёзково два года назад не просто так съездил: её привёз - это да, но и все дела справил как должно. Истребовал с родни не только её приданое, но и часть имущества покойного мужа - всё, как в брачном договоре прописано по закону.

Некоторые умом скудные мужики твердят, что в Литве бабам воли слишком много*, а я считаю - что, разве хорошо, когда, как в соседнем Московском царстве, вдову нищей оставляют? Анна наша не бедна, нет, не бедна. Если бы речицкие женихи знали: пороги бы обили, сватая её. Но я видел - Анна не в себе. Говорил с ней сам, говорила Марья: не хотела она больше выходить замуж, это точно. Так что я молчал, выжидал, торопиться некуда. А ты молодец: растопил её сердце. Береги её и двойняшек, я рад буду вашему счастью.

Сразу после свадьбы Анну веди к себе. Ну и что, что невелика избушка - вам двоим одной лавы, небось, хватит! - Кондрат, заложив пальцы за кушак, остановился, хохотнул, глядя на смущённого бортника, - а Лизавета и Катерина у меня побудут, среди детей им ещё и веселее. Ты уедешь - Анна опять поживёт у нас с дочками, подождёт тебя. Её место за ней останется. Да и привыкли все мы к ней. А к твоему приезду, глядишь, новый дом будет готов, вот и заживёте.

Бод обрадовался. Кондрат словно руками развёл все его заботы и сомнения. К тому же оборотистый в делах сницер взялся договориться, с кем надо, чтобы на свадьбе всё было как у людей, по обычаю.

И ещё мужчины решили, смеясь, что не станут втягивать вдову через окно в дом мужа, как это делают деревенские люди.

Под конец разговора Кондрат, посопев, поколебавшись, глянул на Бода:

- У меня вот такое дело.... Не знаю, кого бы и спросить об этом? Ты по святым местам ездишь, может, слышал что...

Это была присказка, с которой начинал всякий, нуждавшийся в особом совете, ведь нельзя же прямо спросить человека о чародействе.

Бод кивнул.

- Конь беспокойный сильно. Может, что завелось в конюшне, да резвится по ночам, да коня моего тревожит? Вороной поутру весь в мыле, дрожит, дёргается, как будто на нём всю ночь ездили.

- Что думаешь про то?

- Да не знаю! - нахмурился Кондрат. - Я в нечисть не верю: не встречал ни разу. Люди пакость могут сделать, или зло какое - это точно, это проверено. А вот всякие женские страхи, вроде Домового, Пятницы, Зюзи, Полудницы или ещё кого - сказки. Но всё-таки, конь мой каждую ночь тревожен. Жена говорит: это Хлевник*?

- Ерунда, - усмехнулся Бод. Кондрат ему очень нравился: деловой, работящий,

трезвый умом, оборотистый. Бод, и сам в делах не промах, прекрасно поладил с Кондратом.

- Выгоним мы твоего Хлевника. Если повезёт, даже увидим. Только, Кондрат Данилыч, секрет советую держать при себе.

Сницер понимающе кивнул.

- Нет, не то, что ты думаешь... Просто на старости лет, когда станут отказывать нам и руки, и глаза, мы с тобой с голоду не помрём, гоняя Хлевников из конюшен богатых селян да наших, речицких мужиков.

Кондрат улыбнулся, и снова хлопнул Бода по плечу:

- Вот это дело!

И чародей сказал мастеру, что, видно по всему, проворная маленькая ласка облюбовала его конюшню, и охотится по ночам на мышей, шныряющих под мордой коня в яслях с овсом. А конь, как известно, всегда спит головой к яслям. Ласка взбегала по хвосту, по конской спине, карабкалась по гриве, и, пробежав по лошадиной морде, прыгала сверху прямо на мышь. Конь до утра весь изнервничается: ласка царапает, щекочет его своими коготками, спутывает ему гриву, и кажется, коня гоняли и мучили всю ночь.

- Я бы не торопился избавляться от зверюшки: ласка редко вот так приходит в конюшню. А прожорлива она - очень. Кроме того - охотится всю ночь, даже когда не голодна. Скоро переловит всех мышей и сама уйдёт. Советую: скрепи рогожи так, чтобы вышла на коня покрышка, и закрыла ему и спину, и шею, и голову. Пусть бегает ласка, вороной будет стоять спокойно. А хочешь - выгоню. Спалю траву, которую ласка на дух не переносит.

- Ну и ну! - только и ответил, улыбаясь, Кондрат, довольный тем, что породнится с разумным и хитрым бортником.

- Моя помощь нужна?

- Нет, сделаю сам. Спасибо, свояк.

- Кондрат Данилович! - ответил Бод,- со свадьбой ты мне руки развязал. Благодарен я тебе очень. Я еду в Киев. Если доверишь, могу взять с собой Кастуся - пусть привыкает.

- Согласен! - Обрадовался Кондрат,- только едете в самые морозы на Николу-зимнего? Не простудился бы малец? Жена, сам понимаешь, устроит нам с тобой тогда.

- Морозов больших не будет - наперёд знаю. Потому и собираюсь. Этой зимой жди сильных холодов только после Крещенья. Так пчёлы мне дали знать.

На том и расстались до завтра.

...В красную недельку вечером к избушке бортника подкатил нарядный возок.

Весёлый Василь, вызвавшийся везти молодую пару, смотрел, сдвинув набок новую шапку и улыбаясь, как Бод поднял на руки красавицу жену и перенёс, нежно прижимая к себе, через порог старого дома.

Бережно поставил Анну на пол.

Дверь затворилась.

Василь гикнул, свистнул. Нарядный вороной с расчёсанной гривой и хвостом, радуясь прогулке, гордясь звонкими шархунами* на широком ремне, обхватившем конскую шею, бодро покатил возок обратно в посад.

Мысленно чародей проговорил слова, которые должны были подарить ему с любимой мир и согласие.

Анна развязала свой пояс - бросила на печь, отдавая себя под покровительство этой печи и этого дома. Счастливо вздохнула:

- Как легко дышится здесь! Как хорошо пахнет травами!

- Да, вот он, наш первый дом, - торжественно произнёс Бод.

У него заметно изменился голос.

- Я старался для тебя!

Он зажёг две большие красные свечи, которые отлил когда-то сам, мечтая об этой ночи. Подошёл к Анне близко-близко, взглянул в глаза и прошептал обрывающимся, хриплым от волнения голосом:

- Лебедь моя, не суди строго. Я - впервые.