- Я подумаю, девочки, - предложила я.

- Тут и думать нечего, обещала же!

- Подумает она...

- Август, мы вас очень ждём, вы нам понравились!

Анжела поставила чашку на подоконник.

- Думайте, мои хорошие, а мы пойдём, не будем вас отвлекать, - подвела она итог. - Ну же, девочки, хватит, пора и честь знать, правда? Лидка, бросай жрать, а то слопаешь весь торт в одну харю, хозяйке и гостю ничего не останется!

('Да и то уже почти ничего не осталось', - вздохнула я.)

С похожими шуточками и прибаутками про необходимость беречь фигуру, не отвлекать научных работников от их труда на пользу обществу и пр. Анжела подняла подруг с места. Ещё прошло пять минут девичьего гомона, толкотни, просьб прийти обязательно, записи на листе бумаги адреса и способов добраться до места, смешков и шуточек, традиционных чмоканий в щёчку при прощании и прочего такого, прежде чем я сумела закрыть за ними дверь.

XVIII

Вернулась на кухню (Август собирал блюдца в раковину за нашими неряхами) и выпалила, раздувая ноздри:

- Это же чёрт знает что такое!

- За что вы на меня набрасываетесь? - изумился он. - Чем я перед вами провинился?

- Вы - ничем. Вами я восхищалась. Но Анжела как может так по-хищнически себя вести?! Ещё подругой называется...

- А она действительно ваша подруга?

- Нет, просто так говорится: в одной группе учимся.

- Что же, я вчера как раз...

- Перестаньте! - возмутилась я. - Что толку от того, что вы не ошиблись про неё? Людей от постоянной правоты тошнит!

Тут же я испугалась этой своей вспышки.

- Хорошо, - покорно согласился Август. - Я могу ничего не говорить, никаких суждений не выносить. Действительно, морализаторство раздражает, даже в форме простого наблюдения. Люди не хотят, чтобы за ними наблюдали и выносили им оценки.

- Пожалуйста, извините!

- За что, если вы правы? Я неуместен и не ко времени...

- Август, милый... Меня больше всего знаете что возмутило? То, что она с вами перешла на 'ты'. Почему мне не позволено, а ей можно?

- Она не перешла на 'ты', а обратилась ко мне на 'ты', тут всё же есть разница.

- Да, но вы её не одёрнули, будто так и надо, а почему? Вы ведь её на семь лет старше!

- Как и вас.

Я осеклась.

Август присел на табурет, невидяще глядя в стену, на миг до ужаса, до сердечной дрожи напомнив мне Печорина с картины Врубеля. Проговорил:

- Я должен ехать...

- Как?! - испугалась я. - Уже совсем, навсегда?

- Нет, пока только на... предприятие.

- Долго вы работаете сегодня?

- Я сделал базовые замеры вчера, сегодня мне нужно ещё часа четыре, и программа будет выполнена, после хоть домой возвращайся.

- Но ведь вы ещё не сегодня уезжаете?!

- Завтра.

- Можно мне сегодня встретить вас после работы?

- Неужели я скажу 'нет'? - улыбнулся он.

- Кто же вас знает! От вас чего угодно можно ждать, вы загадочный человек...

- Самый обычный. В три на том же месте, где мы в первый раз встретились вчера, хорошо?

- Да, конечно! И можно мне к вам обратиться с одной просьбой?

- С какой?

- Говорите мне 'ты', пожалуйста.

- Я... уважаю вас, Ника, я очень уважаю вас и очень хочу избежать по отношению к вам панибратства.

- Я... понимаю, кажется. Но только неужели вы не видите, что иначе совсем несправедливо выходит? Что с вашей деликатностью любая хищница берёт без спросу то, о чём мне приходится просить? Неужели вам меня ни чуточки не жаль?

- Хорошо, я... попробую, - смягчился Август. - Не обещаю, что сразу смогу.

- Вот спасибо! Спасибо, миленький! Я покажу... тебе... город, если захочешь. (Покраснев, с трудом я выговорила это 'тебе'.) А после и вправду можно будет заглянуть на этот их дурацкий сабантуй, если ты не передумаешь.

- А я ведь догадываюсь, зачем я вам там нужен, - задумчиво проговорил Август, глядя поверх моей головы.

- 'Тебе'!

- Т-тебе, хорошо. Видите, я тоже спотыкаюсь на этом местоимении! Я буду стараться, но дайте мне время. Вы ведь хотите появиться перед Никитой вместе с другом мужского пола?

Я виновато кивнула, густо покраснев.

- Я даже и не против, - прибавил он, улыбаясь. - Но только я завтра уеду в свой Новосибирск, и что дальше?

- 'Дальше', 'дальше'! Зачем думать про 'дальше' и расчерчивать свою жизнь как тетрадку! Кто всё время заботится о 'дальше', тот не живёт в 'сейчас'!

- Доля правды в этом есть. Верно, правда, и другое: кто не думает про 'дальше', получает однажды такое 'сейчас', от которого хочется сбежать как чёрт от ладана, а сбежать уже некуда. Я не против потому главным образом, что всегда хотел посмотреть на них... на мыслящую молодежь нашего века, что ли, послушать их, задать им пару вопросов.

- Эти патлатые в джинсах - они для тебя мыслящая молодежь?

Странное дело: два дня назад я и сама отчасти верила в то, что главный ум и главный фермент мысли нашей эпохи - это именно 'патлатые в джинсах'. Впрочем, выражение уже перестало быть точным: мода на длинные волосы, актуальная ещё четыре года назад, сейчас почти сошла на нет, я просто воспроизвела комсомольский штамп, который ещё совсем недавно постыдилась бы воспроизводить.

- Но что же делать, Ника! Других-то нет. Простите, мне надо собираться...

- Я... провожу тебя до остановки троллейбуса?

- Нет, я вызову такси, а то снова припозднюсь.

XIX

На вчерашнем месте я была без одной минуты три. Завидев Августа издали, я едва не побежала со всех ног, с трудом заставила идти себя чинно. А подойдя, едва не бросилась ему на шею. Выдохнула:

- Здравствуй...

- Здравствуйте, чудесная девушка.

- Опять на 'вы'?

- Я стараюсь, я буду стараться, но только, пожалуйста, не ломайте меня, уважьте и мою свободу тоже.

- Мы погуляем по городу, я проведу тебе экскурсию, хочешь? (До того я наспех пролистала путеводитель на английском языке, который купила по случаю в киоске копеек за семьдесят, что ли, чтобы сдать тему My Native City .)

- Конечно.

- И... можно взять тебя за руку?

Улыбаясь, он сам протянул мне руку

И вот, держась за ручку, как первоклассники, мы начали нашу экскурсию: прошли под Знаменской башней (одной из трёх, оставшихся от укреплений Земляного города), мимо Торговых рядов, про которые я только и сумела сказать, что это - торговые ряды, где раньше сидели и торговали бородатые толстые купцы в суконных поддёвках. Добрались до Музея-заповедника, он же бывший Спасский монастырь, он же Кремль. Купили на кассе два билета: взрослый, за тридцать копеек, и студенческий, за двадцать.

Выйдя на площадку перед Спасо-Преображенским собором, я поскорей, как школьница, которая боится забыть урок, выдала всю самую важную информацию: названия окружающих нас сооружений, годы постройки, предназначение.

- Ах, да! - вспомнила я. - Где-то здесь, на территории, нашли 'Слово о полку Игореве', единственный экземпляр! Вот и всё, кажется. Про это невзрачное здание я особо не знаю что рассказывать. Refectory оно называется, то есть, видимо, 'Рефекторий', но хоть убей, не знаю, что такое рефекторий...

- В 'этом невзрачном здании', - мягко прервал меня Август, - которое по-русски называется 'трапезная', собирался на протяжении четырёх месяцев, пока второе ополчение 'князя Пожарского и гражданина Минина' накапливало силы для похода на Москву, 'Совет всея земли': первый, наверное, в истории России общерусский парламент. В этом же 'невзрачном здании', а точней, в его дальней, второй половине, возведённой уже в XVII веке, пару месяцев прожил юный Михаил Фёдорович Романов, когда, будучи призван на царство, был застигнут в Ярославле весенней распутицей. А ещё по той земле, на которой мы сейчас стои́м, Ника, не менее четырёх раз проходил царь Иван Грозный, первый русский царь, человек выдающийся и страшный, первая жена которого, Анастасия Романовна Захарьина, исцелилась от болезни, приложившись к мощам святых князей Фёдора, Давида и Константина. Мощи эти тоже были обретены в Спасо-Преображенском соборе, не одно 'Слово о полку Игореве'.