Работа съела эти недели, поглотила меня целиком. Я работала иногда целыми сутками, прерываясь на сон лишь часов на пять. Она стала моим спасением, забвением, удовлетворением, всем. Впрочем, Тери воевала со мной, напирая на то, что вдохновению нужен источник, а моя работа не заключалась всего лишь в переводе ранее созданных описаний, коллекция была большой, и в Лондоне я успела оформить лишь малую ее часть. В конце концов, я сдалась, и в мою жизнь вошла-таки Италия.
В сопровождении веселой парочки – Росины и Дрэго – я на один день выбиралась в Венецию, Рим, Милан. По одному дню на такие великие города – это было катастрофически мало. Все равно как судить об огромной наполненной смыслом книге по паре-тройке изученных, сопровождавших ее, гравюр. Никакие знания, никакая история архитектурных и культурных памятников не могли осесть в голове за такой краткий промежуток времени. Поэтому я следовала зову сердца – впитывала красоту как губка, вбирала ее чувствами, впускала в душу, оставляя на потом осмысление, осознание, понимание. Мои шумные сопровождающие как на буксире водили меня по самым необычным и частенько скрытым от толпы туристов местам, рассказывая на смеси итальянского и английского забавные истории, которые я умудрялась понимать.
Росина – высокая красивая итальянка, моя ровесница – была ведущей моделью Тери, а Дрэго – на голову ниже ее бесшабашный мальтиец – нескромно именовал себя творцом красоты. Впрочем, в чем-то он был прав. Он был личным тренером Росины по дефиле и развитию пластики. Они любили друг друга, были парой, жили в одной комнате на вилле Тери, но не были женаты. Для моего воспитания это было дикостью, но… Но такой короткий срок в другой среде, не в родной благовоспитанной и традиционной, бесконечно любимой, но немного зашоренной, с точки зрения Европы, индийской, на многое открыл мне глаза. В частности, на то, что каждый волен сам выбирать себе жизненные принципы, установки, границы добра и зла. Я оставалась собой, но гармонично смотрела на других людей и их менталитет. Не желала и не могла одевать других людей в свои ценности, свою культуру. Все это воспринималось бы излишне тесной одеждой. Зачем? Даже один человек многогранен, а уж нации… И я, каким-то глубинным знанием, приняла однажды сказанную мужем Тери фразу в один из редких дней, когда он присутствовал дома – моя свобода заканчивается там, где начинается свобода другого человека. Поэтому я не ставила себе цели одобрять или не одобрять, и даже не пыталась понимать живущих своей жизнью людей, просто принимала другой мир таким, каким он был.
Мысли об этом заполняли редкие минуты отдыха, когда я отрывала усталые глаза от монитора или каталога и рассматривала вечно разное, меняющееся небо, облака, пролетающих птиц, или же, опуская глаза ниже – пышную зелень деревьев и ароматных трав. Моим любимым уединенным местом стал участок сада, с крошечной беседкой на одного – маленький столик и удобное кресло. Вокруг расположились затейливые клумбы с красиво подобранными сочетаниями пряных трав. Ближайшая ко мне каскадная группа вазонов была наполнена лавандой разных оттенков сине-голубого. Долетавший до меня аромат действовал умиротворяюще, возможно, поэтому я так полюбила это место...
- Счастье! – два детский голоска вразнобой кричали мое английское имя и я, непроизвольно улыбнувшись, обернулась к озорницам, бегущим ко мне с привычным стаканом молочного коктейля и ягодным пудингом.
Моника и Симона. Чудесные девчушки, последние пару недель взявшие надо мной шефство. Тери пропадала в Милане, сутками работая в авральном режиме, подгоняя дизайнеров, вносивших завершающие штрихи в коллекцию, и не могла контролировать прием мной пищи. Да, Кхуши Кумари Гупта позабыла о своем завидном аппетите… Я ела только тогда, когда мне напоминали, просто растворившись в работе. И, как ни старались домашние Тери накормить меня, я часто пропускала обед или ужин, совсем не чувствуя голода. Это отразилось на моей внешности – я похудела, пропала детская округлость щек. На лице ярко выделялись скулы. Удивительно, но исчезла и моя способность вспыхивать ярким румянцем по любому поводу. Даже когда я смущалась, мои щеки оставались бледными, словно кто-то ластиком раз и навсегда стер красную краску с моего лица. Впрочем, не совсем– я загорела, проводя много времени в саду, так что моя бледность не бросалась в глаза.
…два урагана налетели на меня, предварительно сгрузив на столик принесенные вкусности. Привычные уже обнимашки с дочками Тери стали нашим ритуалом с тех пор, как девочки приняли меня. Первую неделю они относились ко мне на удивление насторожено, внимательно изучая меня издалека, когда я работала, не торопясь подходить. Потом начались девчачьи «проверки». Они были безобидными и вызывали у меня улыбку. Колючки от какого-то засохшего растения в кровать были самым их «страшным» преступлением. Правда, парочка тех колючек весьма больно впилась мне между лопаток, и я не смогла их самостоятельно достать, пришлось звать Марию. Последняя, недолго думая, и, справедливо подозревая Мони и Мону – как прозвали их члены семьи, – рассказала об этом Тери. Но я не стала сдавать девчонок их матери, уже догадываясь, чем были вызваны эти шалости. Джонатан Гурс. Малышки были дружно влюблены в белокурого и голубоглазого двадцатичетырёхлетнего красавца, приходившего обучать их английскому языку. Тери предложила и мне присутствовать на занятиях для того, чтобы тренировать произношение. Я согласилась. Занятия проходили весело, Джонатан обучал девчонок в форме игры, и, мало-помалу, включил и меня в это сумасбродство. Я обычно выдерживала не более получаса активной беседы, после чего сбегала обратно в работу. Так вот, Джонатан решил, что он влюблен в меня, с первого же дня недвусмысленно проявляя свои чувства – сначала в попытках поцеловать руку при приветствии, потом, когда понял, что я не позволяю к себе прикасаться мужчинам, – ежеутренней роскошной чайной розе, вручаемой, едва я входила в комнату для занятий. Я принимала, улыбалась, и ставила розу в вазе там же, в комнате, откуда ее потом утаскивали девчонки, как они потом признались, засушивая эти цветы. Я улыбнулась воспоминаниям. Однако, когда непонятливый парень все-таки попытался позвать меня на свидание, я показала мангалсутру и объяснила ему значение этого ожерелья. С тех пор он не предпринимал попыток сблизиться, но я явно чувствовала проявляемое в мелочах мужское внимание. Но меня это не волновало, только радовало, что он ничем, ни в одной мелочи, взгляде, жесте не напоминал мне Арнава…
… Арнав…Я скучала. Хотя как одним словом можно описать всю гамму эмоций от отсутствия рядом любимого человека? Я не скучала – я не жила – я существовала. Сон… тот сон. Передо мной не стоял вопрос – было или не было. Слишком реалистично, слишком правдиво. Я верила в то, что сказал мне Арнав, я приняла это и во сне, и в реальности – когда проснулась. Почему же я не вернулась? Причин было несколько, и одной из них было данное Тери слово, наш контракт. Я собиралась его выполнить, хотя, казалось бы, чего проще – взять у мужа деньги и вернуть их Тери, извинившись за срыв договоренностей, на тот момент – устных. Но я не могла так поступить, не могла и не хотела. Вся эта ситуация с Зарой – Эльзой помогла мне открыть глаза на мой волшебный мираж, в который я погрузилась с головой, живя в Лондоне с Арнавом – как с мужем. – Хватит мечтать, Кхуши. – так сказала я себе, проснувшись ночью после этого сна-разговора. Долго думала, глядя в звездное небо, впервые рассматривая наш брак со стороны. Все это время я растворялась в любимом человеке, вплетая свою жизнь в его, теряя себя. И это, возможно, было правильно с точки зрения моих традиций и воспитания. Но не с точки зрения сложившейся ситуации. Брак на шесть месяцев и ненависть Арнава так и остались константой – необъяснимой и неизменной. Я хотела любви – равной, я хотела отношений – честных. Вместо этого я блуждала во тьме, погружаясь в Арнава и принимая то, что он давал мне. А это было неправильно. Я вспоминала, как убивалась после свадьбы, думая о том, что через шесть месяцев моя жизнь закончится. Но сейчас, побывав в Лондоне, приехав в Италию, я ясно осознала, что я не умру после развода, я смогу найти свое место в жизни даже после расставания с Арнавом. Мир огромен, а мужчина – не центр мироздания. А любовь и счастье… А у всех ли есть в жизни любовь и счастье?.. И пусть такие мысли были крамольными для меня самой, но иногда жизнь ставит в такие условия, что приходится менять свои принципы, а, возможно, и свое мировоззрение.
