Познакомились мы в течение первого же года проживания под одной крышей, всё на той же почве залива. Сначала Наталья мне не показалась красивой: тихая, светленькая, в очках. Тощая, ключицы торчат. Но время шло и голубые разводы постоянного недосыпа сползали с лица Наташи по мере того, как подрастали её мальчишки, и я увидела, что она очень хорошенькая женщина, из тех женщин, чью красоту сразу не заметишь, а, заметив, всё время будешь удивляться, что раньше пропускал.

Муж украинец, Семён, – тот видный мужчина был, волосы темно-русые и румянец во всю щеку.

Как только мы их заливали, темпераментный Семён приходил к нам и громко возмущался нашим головотяпством, а на другой день Наташа заходила ко мне, извинялась за грубость мужа, а заодно и пятерку, другую перехватывала. Занимала она часто, двое детей с разницей в возрасте 2 года были у них, и пока младший был маленький, Наталья не работала, а на одну зарплату сильно не разбежишься. Занимала часто, и всегда отдавала, но никогда не отдавала вовремя: скажет, принесу послезавтра, а не несет, и ты сиди и думай: а может она забыла? Или решила не возвращать? Я сердилась, а потом привыкла, уже не беспокоилась, что не вернет и только, одалживая деньги, говорила:

– Ты не обещай вернуть завтра, если не можешь, скажи, вернешь в пятницу, только точно скажи, чтобы я рассчитывала (у меня самой далеко не густо было в кармане).

Наталья кивала головой:

– Нет, я верну тебе завтра, мне не надо до пятницы.

И не возвращала.

Лет через пятнадцать я решила, что ей просто хочется, чтобы её не забывали, вспоминали иногда, а как ещё заставить человека помнить о тебе, как не вернуть ему деньги в срок? Самый надежный способ. Рекомендую.

9

Я на работе, а к сыну моему приходят товарищи, одноклассники, и они придумали игру: прыгали со шкафа на пол. Панельные дома не приспособлены к таким развлечениям, и стук стоял страшный. Наталья приходила за деньгами или возвращала их, вздыхала:

– Зина, я ничего, только боюсь, люстра грохнется…

– А что я могу? Наташа, ну что я могу? Я ведь на работе. Ты приходи, сама их гоняй, не стесняйся, они послушаются.

Наташа не приходила призывать чужих сыновей к порядку: забот со своими двумя хватало. Старший был маленький, очень хорошенький мальчишка с фантастически оттопыренными ушами. Когда Димка пошел в школу, школьники постарше его отловили, окружили, и долго рассматривали:

– Сколько живем на свете, – сказали они ему с высоты своих пятнадцати лет, – такого лопоухого первоклассника не видели.

Но обижать не стали, да и нечего там было обижать, 17 кг веса.

Наташа сидела на корточках возле мусоропровода, курила, рассказывала мне о сыне и о том, что сейчас она устроилась работать в физтеховской столовой. Вакансия была в кухне, но её определили на раздачу:

– Нет, женщина с такой внешностью пусть еду подает, студентов радует.

– Студенты со мной заигрывают, – говорит Наташа, забывая стряхивать пепел в банку из-под рыбных консервов, которую держит в руке. – Представляешь, Зина, сколько им и сколько мне? А сами такие бестолковые, всё время что-нибудь забывают, куда-то спешат…

10

Сумерки наступали на город.

Я стояла на площади возле станции, ждала автобуса. Толпа народа мельтешила вокруг меня, колыхалась плотной волной, готовилась штурмовать транспорт. Напротив нас густо, зад в зад, стояли пустые автобусы, ждущие неизвестно чего, во всяком случае, не пассажиров, пассажиров было навалом. И всё это: и площадь, и люди, и березовый лесок за железнодорожными путями, всё утонуло в серой мягкой вуали сумерек; голоса стали тише, гудки машин и электричек не столь пронзительны. Куриная слепота навалилась где-то за городом на кур, и фонари ещё не зажглись.

Двое стояли на старых путях, идущих вдоль основной железной дороги, стояли, обнявшись, и не выходили на тесноту площади, наблюдали за снующими людьми, и отрешенность и бездомность была в их позах. Я сразу заметила их среди толпы озабоченных всевозможными суетными делами людей. Они были далеко от них, как будто на другой планете.

Фары проходящего автомобиля осветили лица, и я узнала в женщине Наташу. Узнала, удивилась, хотела посмотреть ещё раз, но автомобиль повернул, осветил теперь меня на доли секунды, но этого оказалось достаточно: женщина резко повернулась, сошла на тропку, и пошла назад, в сторону Москвы, на юг, спиной ко мне. Мужчина повернулся вслед за ней, догнал и снова обнял за плечи. Через минуту они растаяли в серых потемках, как будто их никогда и не было.

Человеческий взгляд быстр как молния, я успела не только узнать Наталью, удивиться её здесь присутствию, но и разглядеть, вернее не рассмотреть, а оценить мужчину. Он был немолод, старше Семён, лысоват и некрасив, и остатки его волос успели засветиться рыжим цветом страсти в свете фар проезжавшего автомобиля. Он бережно, как какое-то сокровище, обнимал Наташу, что-то говорил, склоняясь к её лицу, и они исчезли, вдвоем, как мираж, как привидения, пригрезившиеся мне в сумерках города, скрывающиеся под их серым пологом от любопытных чужих глаз.

Я не поддалась обману исчезающего дня, старающегося убедить, что я грежу наяву, нет, я была уверена в том, что видела и подумала про себя:

– А повезло тебе, рыжий, ну что она в тебе нашла?

Но я догадывалась, что нашла в нем Наталья. Семён был резковат и упрям, она уставала от жизни с мужем и двумя мальчишками, а бережность, с которой мужчина обнял её, говорила о многом. Всегда нужна какая-то отдушина от серого быта жизни, и для многих женщин – это другой мужчина: рыбалкой и футболом они редко увлекаются.

А Семён увлекался, ездил куда-то на Волгу, ловил рыбу.

11

Этажом ниже, это близко или далеко?

Мы с Наташей не виделись после этой встречи довольно долго, потом пару раз поздоровались на бегу, и когда вновь сошлись поболтать месяца через два, нам обеим удалось сделать вид, что той вечерней встречи не было, впрочем, возможно, Наталья думала, что ей удалось скрыться от моих глаз.

12

Шепоток ползет по нашей деревеньке-подъезду, со ступеньки на ступеньку прыгает, разрастается, кто-то что-то скажет, кто-то умолчит, но обрывки иногда склеиваются, иногда забываются, рассыпавшись.

Да и подъезд всё же не деревня, в деревне жизнь совсем прозрачная: в нужник человек пошел, и то сосед видит. А в многоквартирном доме двери закрыл и спрятался, за закрытыми дверями происходящее не видно, и лишь тоненький ручеек-шепоток из-под дверей вырывается, и даже если и кричат, то шум слышен, боль в крике слышна, а слов не разобрать.

И вот ручеек достиг ушей моей невестки, и она рассказывает мне историю, а я слушаю её, открыв изумленно рот.

Мария, моя сноха, много гуляет возле дома с коляской, в которой болтыхается её сын, мой беспокойный внук, и общается с женским населением подъезда больше чем я, бегущая утром на работу, вечером к плите и так день за днем. Маша, которая живет здесь без году неделя, знает многих. И она мне рассказала.

Оказывается, Наташа забеременела, а поскольку ей было за сорок, то страшно стеснялась своей беременности, гуляла по ночам, как только стал обрисовываться животик. Мужу сказала, что у неё опухоль и ей назначили операцию, а когда срок пришел, отправилась якобы на операцию, а на самом деле – рожать.

Она не была уверена, что ребенок от мужа, и, родив, решила отказаться от родительских прав, о чём и заявила после родов.

Наталья была замужем, а в таких случаях при отказе от ребенка необходимо согласие мужа. Женщины из социальной службы пришли к Семёну, принесли бумагу, которую он должен был подписать: отказ от сына. А Семён о новорожденном сыне и знать ничего не знал, и ведать не ведал, и бумагу не подписал, сказал, что в его роду от детей не отказываются.