Литмир - Электронная Библиотека

Исповеди на лестничной площадке

Зоя Криминская

© Зоя Криминская, 2020

ISBN 978-5-0051-4797-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Все персонажи вымышленные,
Некоторые события происходили в реальности,
но в другом месте и с другими людьми

Исповеди на лестничной площадке

Мгновенной жатвой поколенья,

Восходят, зреют и падут;

Другие им вослед идут…

А. С. Пушкин

Панельные девятиэтажные дома, построенные в семидесятых годах прошедшего столетия. Шестиподъездные, тощие, всего в два окна их ширина с торца, а подъездов шесть, и ни одной арки, позволяющей не обходить дом. Здания далеко разнесены один от другого, между ними гуляет солнце и ветер. Нет двориков, замкнутого пространства, отделяющего дворы от простора улиц и вся жизнь на виду. Архитектурную монотонность строений кое-где разнообразят керамические плитки: то розовой покроют эти костяшки домино, застывшие на ребре, то голубой или зеленой. Бедность, единообразие, социализм.

Исповеди на лестничной площадке (СИ) - image0_5f5dd42891895f37df27e9a2_jpg.jpeg

Но жители не замечают безликой скуки спальных районов, лишенных уютного городского пейзажа, одинаковых во всех городах страны, и яростно мечтают получить квартиру в таком доме, выехать из коммуналки, из полуразвалившегося собственного дома или из тесноты и склок жизни в одной квартире с родителями.

Заселившись, жильцы видоизменяют облик домов: застекляют лоджии, красят рамы в разные цвета, закрываются от любопытных глаз пестрыми шторами и тюлем, развешивают на балконах бельё и выставляют на подоконники горшки с цветами, помечая границы своего личного существования: мы вот такие, мы здесь живем!

И совершив всё это, начинают на просторах выданной им в пожизненное пользование, выстраданной квартиры, новую, в мечтах счастливую жизнь. Строят восхитительные воздушные за́мки в скучных домах архитектуры второй половины 20-го века. И за́мки эти обрушиваются чаще, значительно чаще, чем воплощаются в жизнь. Впрочем, трезвые рациональные люди и за́мков не строят, а живут себе и живут изо дня в день, довольствуясь той долей, которая досталась им от века прихотью природы, человеческого общества или по воле бога, как смиренно считают верующие.

Течет в панельных домах пестрая, многоликая, разноцветная жизнь, контрастируя своей пестротой с монотонностью окружающей эту жизнь архитектуры. Жизнь то грустная, то веселая, то трагическая в своей неизменности и неизбежности смертей и рождений.

1

Наш девятиэтажный, голубой и белой плиткой облицованный дом выстроен в бывшем яблоневом саду, и первые годы был окружен плодоносящими яблонями. Шесть подъездов, девять этажей, на каждой площадке по четыре квартиры. Тридцать шесть квартир в каждом подъезде. Целая деревня.

Тридцать лет живу здесь, а всех соседей по подъезду не узнаю в лицо. На своей площадке знакома со всеми, знаю семью подо мной и надо мной. Первых я заливала не раз, вторые заливали меня. Кто на первом живет, их чаще видишь, примелькались, а там как придется: знаю кого-то с пятого, с девятого.

Да и люди меняются, динамика после девяностых большая: кто-то приехал, кто-то уехал, выбыли в соседний дом, в другой микрорайон, или на кладбище. Дети выросли, народили ещё детей, за тридцать лет и те выросли, и снова кому армия, кому отсрочка, кто в институт, кто в техникум, или замуж, кто вниз, кто вверх, каждому своя дорога в жизни.

Сменились надписи на стенах, (не все), имена девушек, которым объясняются в любви, выросли высокие клены под окнами, и даже соседский страшный дом – серый с грязными унылыми разводами, и тот вдруг преобразился: тридцать лет стоял, как бомж, а теперь бледно-зеленый с белым, и темно-зелеными стали балконы. Тридцать лет солнце каждый вечер заходит за этим домом и, когда спрячется, дом уходит в темноту, и его черный силуэт на фоне полыхающего неба уже не оскверняет, вернее, не осквернял глаз до самого рассвета.

Наш дом должен был быть готов в 74-ом году, а сдали его в 79-ом.

Сдавали по одному подъезду, воровство донимало: только успеют доделать один подъезд, перейти на другой, глядишь – в первом и окон и дверей нет, умыкнули предприимчивые граждане на дачи или в квартиры: что-то обновить, украсить, переделать.

Пришлось сдавать дом не целиком, а по одному подъезду, и каждый после сдачи заколачивали.

Мы въехали в последний подъезд ещё без ордера. Лифт не работал, и газа не было. Был только водопровод, но мы сочли, что жить с неудобствами на своей квартире лучше, чем платить за съемную.

И обнаружили во всём подъезде только наших непосредственных соседей, через стенку. В четырехкомнатной квартире поселилась большая семья: старшие, Никита Степанович с Марией Ивановной, их дочь Лена, с мужем Игорем и мальчиком Колей шести месяцев от роду.

Никита Степанович вставлял замок, когда мы таскали на седьмой этаж шмотки. Таскали на себе, лифт ещё не включили.

Мы поздоровались, познакомились, и так началось наше долгое сожительство дверь в дверь.

Дом сдали, ордера выписали и внизу, у подъезда поставили две лавочки: одну широкую, из планок, при входе направо, а напротив неё узкую, из одной доски, простую крашеную лавочку.

2

Я попросила у него спички. Никак сейчас не могу вспомнить, почему я попросила у него спички, забыла, и не хотела подниматься? А зачем были мне нужны они, эти спички? На природу собрались, мясо жарить? Он кинул мне их, ловко так бросил, прямо в руки, я поймала и сказала:

– Я вам верну коробок…

– Не надо, я дарю вам их.

Исповеди на лестничной площадке (СИ) - image1_5f5dd48f91895f37df27ea0e_jpg.jpeg

И жест такой широкий насмешливый над самим собой: вот мол, возвращать не надо, могу и подарить и насмешка в том, что подарок мизерный.

Карие глаза его сверкнули на лице, я увидела их блеск вскользь, уже разворачиваясь, чтобы уйти, и тут же подумала, что раньше, он, конечно, нравился женщинам, и был не промах по этой части. Я была рада, что находилась к нему спиной в тот момент, когда подумала, а если бы глаза в глаза, он мог бы прочитать мои мысли и понять, что жалею его, а ему, я это в тот же момент поняла, жалость была, как нож в сердце.

Я не знаю, когда и где он лишился ноги. Кто-то из соседей говорил мне, что произошло это при жизни в новом доме, но я его здоровым, при двух ногах, не помнила, а узнавать стала, только когда он с костылями обосновался на лавочке. На той, что слева, узенькой лавочке. И всегда на ней сидел, на широкую не перемещался. Как ни идёшь, он сидит, курит, нога стоит на земле, а другой нет. Сидел-сидел и вдруг исчез.

Наталья, соседка из квартиры подо мной, говорит:

– А Толя, сосед наш с первого этажа, тот, что безногий, бросил жену, ушел. Нашел себе такую же калеку, одноногую женщину, и живет с ней. Мне, говорит, так лучше, я перед ней не стыжусь, что у меня одна нога.

Бросил он жену, и долго его не было, а потом снова появлялся, примерно в течение полугода мелькал, попадался на глаза. Снова ушел и в скорости умер. А жена больше замуж не вышла, одна жила, детей растила. И сейчас возле лифта часто стоит молодой парень, лицом один к одному как отец, курит. Только отец приветливее был, всегда здоровался, а этот нет.

3

Одноногий сидел на лавочке слева, а на другой растекалась телесами толстая старуха, Антонина. Не столько она лицом выглядела старухой, сколько из-за своих необъятных размеров. Килограммов сто двадцать в ней было, не меньше.

1
{"b":"576587","o":1}