Уриель Ужели снова повторять я должен Те покаянья, что уже принес? Акиба Нет! Нет! Я знаю — в пост и в очищенье, Как и в Талмуд, нет веры у тебя. Бывало так всегда, всегда бывало… В последний раз еще опрошу тебя: Ты чувствуешь всем сердцем, всей душою, Что бога в книге ты своей хулил? Уриель Того, кто богом был одних евреев, Я, не познав, злословил и хулил… Записано ведь это в протоколе… Сантос Двусмысленно, неискренне и ложно! Один — софизм все то, что ты сказал… О, нет! Ты покажи во что ты веришь, Во что поверить сманивал народ! Акиба Как показать? Подумайте, де-Сантос! Вы притеснять больного не должны. Как можно доказать, во что мы верим? Простите мне, де-Сантос, — иногда Вы говорите, как эпикуреец. Как! Доказать, де-Сантос! Доказать! Показано нам солнце: светит в небе. Показан нам огонь: он ведь горит; Показано нам откровенье бога; В завете нам написанным дано. (Сантосу) (Акосте) От вас не нужно доказательств. Эмбден Ты нам скажи во что ты должен верить. Уриель Я говорил и повторял не раз: Из всех народов бог избрал евреев, Он только им являл свой лик чудесный, И знаменья давал лишь им одним, Он только с ними говорил и только Для них он откровенье написал, Где в каждом слове, в каждом знаке Мы постигаем разум божества. Я верю в то, что дух мой заблуждался, Что далее буквы толковать нельзя, Что слово бога обсуждать не смеем… Я — веря в это, — повторяю здесь, Что верую, не размышляя больше, — И вам, раввины, благодарен я За то, что мне не нужно доказательств. Сантос Признанье это — гордость породила. Акиба Ты долгий путь, Акоста, избери, Тогда в тайник твоей души проникнет Все то, что громко скажет твой язык, О, избери же длинный путь, Акоста! Он мир вдохнет в твою больную грудь, В твою больную немощную душу. У всех, — кто сомневался, как и ты, — Познанья необузданная жажда. Возьми Талмуд и там прочтешь о тех, Кто заблуждался, зная слишком много. (Полуобернувшись к другим раввинам.)
Однажды жил на свете человек По имени Элиша Бен-Абуя, — Мудрейшего раввина ученик, Его ж учеником был рабби Меир. (Встает.) Он сомневался много и во всем, И за сомненья прокляли его. Элиша Бен-Абуя был, как ты, По имени его назвать страшились, Прозвали «Ахэр» — значило «иной» — Он стал иным — так сказано в Талмуде, — «Иным» он остается навсегда… Когда он умер, из его могилы Шел вечный дым… Дымилось до тех пор Пока рафф Меир, ученик Абуи, Души усопшего не облегчил Молитвою своею неустанной… И этот дым рассеялся навек. Ты также — Ахэр… Все уже бывало… Уриель Я новизной не думал поражать! Дым Ахэра — огонь его души, Дух пламенный, что вы похоронили! Да, Ахэр я. Не скрою: я — иной! Всегда иной и быть иным желаю, Затем, что только в инобытии Залог — порука вечного цветенья. А так как нужно толковать Талмуд, То слушайте! Уверен я, что Ахэр На свете не жил никогда, что он Является лишь символом мышленья В его первоначальной чистоте. Каков я сам, могу в другом увидеть, Лишь в нем познать всю истину свою И только в нем понять свое различье, Чем отличаюсь от других людей. Инос — символ вечного сомненья, А веру ведь питает лишь оно… Да, Ахэром обязан быть мыслитель. Талмуд — умнее вас, и потому Дает он Ахэру, который не жил, Являясь только образом одним, Учителя великого, а также Ученика еще мудрей, чем он. И были оба набожны. Загадка Ясна, как день: сомненьями всегда Питается, из них рождаясь, вера. Акиба Де-Сантос! Слушай! Так ли понял я? Элиша Бен-Абуя вовсе не жил? То существо живое, человек, Талмудом признанный, — не что иное Как миф один и символ? Только образ? Все то, что плоть для верующих душ, Что каждый может осязать и видеть, Все это — облако, простой туман, Поздней принявший облик человека? Такого мненья не было еще. Оно греховней новизной своею, Чем те, что были некогда, Итак, Текст отреченья вы ему вручите. Сантос (передает Уриелю пергамент) Сломить вас сможет лишь одна судьба! Как встарь ваш дух надменный отвергает Все то, что здесь ваш лепетал язык. (Указывая в глубину сцены.) |
