Нам было все равно, та тропа была частью пути к заливу. Нескольких часов не прошло, как приблизился темный клин Броселианы, старый еловый лес. Мы, как в лабиринте, сперва чуть не заблудились среди сильно подросших елочек, а потом побрели вперед, и коряг по пути постепенно становилось меньше.
Храм Безымянных Близнецов - это небольшое строеньице на сваях и алтарный камень. Окружены они плотным частоколом, а на кольях сидят черепа и головы - бычьи, волчьи, медвежьи, человеческие - все вперемешку. Не знаю, сохранилось ли доныне это святилище, никогда больше там не бывал.
Частокол выглядел сплошным и более редким прямо перед нами, но входа не было. Несмотря на сушь, под ним стояли вонючие лужи, и над ними стеной стояли, плясали и звенели сытые мухи. Тут кто-то продрался меж кольями, и мы все повалились ниц прямо в зловонную грязь.
- Хорошо, хорошо почитаете богов! - рассмеялся он, - А теперь вставайте, лежни.
Мы поднялись. Это был высокий старик в черном, очень широкогрудый и с серебряной клочкастой широченной бородой; он был горбат и стоял, опираясь сразу на две клюки. Потом мы поняли - он двухголовый! Правая голова склонилась и, казалось, дремала, а левая, с морщинистым темным лицом, смеялась.
- Сядем, парни.
Он сам сел на пятачке без грязи, осторожно расслабляя руки на клюках; спящая голова, мотнувшись, так и не проснулась. Мы повалились на задницы не глядя, куда попало.
- Ведь и вправду хорошо выходит! Смотрите, моего брата хватил удар, и он скоро умрет. Да не туда смотрите, это моя вторая голова! Теперь нам нужны преемники-близнецы: я брошусь на меч, а они меня похоронят и унаследуют святилище. Вы двое мне подходите.
Косынка и Сумочка задрожали и беспомощно захлопали ресничками.
- Однако, нет. Не подходит. Я возьму вас, близнецы, только если остальные двое вернутся назад.
- Но мы не...
- С чего бы это? - расхрабрился наконец Бертран.
- Да с того, что ты, воин, и ты, бледный, уже так перепутались, что и не понять, где один, где другой.
- И что?!
- Погибнете оба, а сами не распутаетесь. Мне ли этого не видеть - тем более, сейчас.
- Это, - совсем разозлился Рыцаренок, - вас не касается, старцы!
- Да замолчи ты, Бертран!
- Верно. Пусть пока помолчит. Это меня касается напрямую, так как мы служим нумену границ. Если ты, мучной, и ты, злыдень, не разберетесь, кто из вас кто - проститесь с жизнью. От двойни этого не требуется - их и так полтора человека, а не два.
- Погоди, старец Януса, - спросил я, - а как ты увидел, что мы с ним перепутаны?
- Мы с братом постоянно так себя чувствовали - и не поглотить друг друга, и не оторваться. Если б не поостереглись, умерли бы оба. Может быть, - вздохнула бодрствующая голова, а спящая снова чуть качнулась, - и удар у брата случился наконец из-за меня. Или я бы из-за него умер...
- Ты думаешь, умрет кто-то из нас или оба?
- Всяко может быть...
- Что ж, - резко поднялся Бертран, - тогда я помолюсь вашим богам.
- Ладно, молись. Им нужна кровь из твоей руки, и больше ничего.
Рыцаренок вытянул кинжал и пролез между кольев.
- А ты, мучной ты червяк, кажешься умнее твоих приятелей. Давай-ка я расскажу тебе историю.
- Сказывай.
- Так вот. Есть на Побережье храмы Домашнего Огня. Там служат только девственницы в белом - и маленькие, и переспелки лет до тридцати-сорока, а потом их выдают замуж. Вы еще не знаете, каково это жить среди женщин - все склоки да капризы, а если которая заведет себе мужчину, то остальные на нее непременно донесут, и ее живой закопают в землю.
Жили, значит, в таком храме у царской семьи две красавицы-жрицы. Одна была статная блондинка как будто бы из самой германской земли, рослая и сильная; как-то она до полусмерти избила царевича, когда он к ней пристал, и ей ничего за это не было! А вторая была из-за моря, но тоже из детей Энея - маленькая, стройная, горбоносенькая, кудрявая и черная, словно пришла от дочерей пустыни.
Обе они были прекрасны и всегда участвовали в свадьбах знати, там друг друга и заметили. Они были лучшие, никогда ни в каких в склоках не участвовали - соответственно, и разрядки для них никакой не было. Блондинка хоть силой своей играла, раздувала священный огонь да колола священные дрова, а чернушка для этого слабовата была.
И вот как-то раз весной они очень скромно и стыдливо занялись любовью друг с другом. А утром проснулись и по отдельности пошли совершать омовения. Вот одна из них моет личико, проводит пальчиками по спинке носа и думает: "Что-то не так! Был у меня носище прямой и широкий, а теперь тоненький и горбатый. И сила уже не та". Посмотрелась она в море и увидела, что ее тело теперь маленькое и слабое, какое было прежде у ее ночной подруги. А другая чувствует, что у нее какая-то не такая душа - очень уж боязливая; посмотрелась в воду и она. И тут обе возопили: "Горе мне! Стыд и позор на мою голову!"
Видишь, они поменялись то ли душами, то ли телами - и душа блондинки считала себя Я, и ее отделенное тело тоже думало, что оно и есть Я. А чернушка как бы оцепенела или потеряла сознание.
С тех пор подруги то скандально ссорились и возбуждали этим все общежитие, то пытались снова заняться любовью и обменяться телами, но ничего у них не получалось - разве что в белых волосах вдруг появилась черная прядь.
Тогда подходит блондинка к чернушке и говорит: "Надо как-то спастись. Иначе кого-то из нас, верно, похоронят". Та, мечтательница, только расплакалась. Уж подруга ее и утешает, и шепчет, что никто, мол, девственности еще не лишился, а та все плачет-заливается. Несколько дней они думали, а потом испросили позволения пойти на покаяние и дальше к Сердцу Мира.
Странствовали они не слишком долго, а Молитвенная Мельница выкинула новой чернушке пустую карту и на теперешней блондинке совсем застопорилась. Дежурный жрец не знал, что делать дальше, и потому отвел их к бывшему епископу.
Это был тот самый Медный Змий Герма, который и затеял все эти новые странности с охотой на богов и Молитвенной Мельницей. Он, тогда еще совсем не старый, славился образцовой воздержанностью, обширными знаниями и был тихо влюблен в своего начальника живописцев, первого из пилигримов; бывший епископ считался человеком крайне дотошным и довольно вспыльчивым и не забывающим ни зла, ни добра - уж ему ли не знать, что с этими дурочками делать? Они, видимо, ничего о себе дежурному жрецу и не рассказали.
Медный Змий только разок посмотрел на них и кое-что понял. Тут чернушка решительно исповедовалась ему за обеих, а скромная блондинка разве что глазки прятала от стыда. Епископ выслушал одну, постарался разговорить другую и решил так: "Своей властью книжника к Морю я вас не пропущу. А с Зеленым Королем, если все-таки пойдете, договаривайтесь сами". Почему да отчего - возопили обе. Он ответил и на это: "Несколько лет назад в меня вселился неподходящий бог - это боги сами решили послать его, я не выбирал. Мне это почти стоило жизни и навсегда лишило дружбы Зеленого Короля. А бог стал безобразным, яростным и беспомощным. Подумайте, упрямицы - вот придете вы к Сердцу Мира, гонимые желанием и враждою, и что тогда будет и с вами, и с богами? Заклинаю вас, вернитесь - если не в свой храм, то домой, и постарайтесь расстаться мирно".
Но одержимые полудевственницы не послушались, да и не были обязаны - решение принимает только сам пилигрим, а власти у Медного Змия к тому времени осталось немного. А епископ Герма не мог даже весточки послать Зеленому Королю, ему это было строжайше запрещено. Было лето, и его любимый живописец жил у супруги в Аннуине, а там его не найдешь и не попросишь удержать двух бесноватых. Что ж, жрицы вежливо попрощались и встали, а епископ спросил: "Вы знаете, у вас ли сейчас моя сестра, почтенная дева Доната?". Тут впервые нежным голосом высказалась белокурая: "Сестра Доната уже семь лет как вышла замуж за придворного" - "Что ж, а я хотел передать ей привет..." - "Я постараюсь", - улыбнулась ему прекрасная дева.
