Мне до сих пор больно после эпизиотомии. Я понимаю, что это было семь месяцев назад, но все равно чувствую себя так, как будто меня застегнули на застежку-молнию. Мы пытались вернуться к прежним отношениям после рождения Ребекки, когда еще не было Тома, но все получается по-другому, когда у вас есть ребенок. Во-первых, так устаешь, что когда добираешься до кровати, хочешь только одного: спать. Если это случается днем, то приходится заниматься любовью по-быстрому и изображать страсть, прислушиваясь к шагам на лестнице. Вашему чаду может в любой момент наскучить смотреть телевизор, и тогда к вам начнут приставать с вопросами.

Сколько раз мы лежали, стыдливо прикрывшись одеялом, и говорили противными голосами:

— Привет, Ребекка. Мама и папа просто обнимались, а потом нам стало холодно, и мы залезли под одеяло.

— А почему ваши трусики лежат на полу? — спрашивала Ребекка тоненьким злым голосом.

— А мы как раз собирались пойти в душ.

К этому моменту Майк прятался под одеяло с головой, и о том, чтобы продолжать, не могло идти и речи.

Когда я была беременна Томом, мне постоянно хотелось заниматься любовью, но Майк не проявлял обычного энтузиазма. Он чувствовал, что это довольно странный способ познакомиться со своим будущим ребенком, и я, кажется, понимаю, что он имел в виду. Потом есть такая штука, как однообразие. Все супружеские пары знают — если что-то доставляет удовольствие вам обоим, вы делаете это снова и снова. Это как вести машину: первая скорость, вторая, а потом вы вдруг переключаетесь на пятую с легкостью хорошо смазанного механизма. Я знаю, что Майку это просто надоело — он хочет заниматься со мной любовью на кухне, в сарае, во дворе — да где угодно, лишь бы все было по-другому. Похоже, что мужчины всегда остаются подростками, для которых чрезвычайно важно, сколько раз они трахались и где это происходило.

Я пытаюсь скрыть тот факт, что стала такой ленивой. Самое большее, на что меня хватает — это издавать различные звуки. Что делать, все меняется. Я уверена, что раньше была очень хороша в постели. Никто из моих бывших партнеров не жаловался, а Майку когда-то очень нравилось, что я такая развратная. Но вот появляются дети, и становится важнее уметь быстро навести порядок в доме.

— А что мы можем сделать? — спросила я виновато.

— Ну, для начала ты могла бы проявлять побольше интереса. Почему ты никогда не пристаешь ко мне сама?

Да просто потому, что мне это не нужно так, как тебе. Вот честный ответ, но, как я догадываюсь, совсем не тот, который он хочет услышать.

— Кэрри. Я горжусь тобой. Я люблю тебя. Я хочу тебя. И я хочу, чтобы ты тоже хотела меня.

Я хочу. Просто не так часто, как ты. И не выбираю для этого самые неподходящие моменты.

— Почему бы тебе не купить чулки или новое белье? — спрашивает Майк, и я с тоской думаю о куче посеревшего и расползающегося хлопка и нейлона в ящике комода. Другого белья у меня и правда не осталось.

— Обязательно куплю, — лживо пообещала я.

Понедельник, 9 марта

Сегодня у нас праздник — пришло письмо из банка! В письме сказано, что нам дадут новый заем (главным образом потому, что Майку повысили жалованье) и что нашего консультанта зовут Нэнси. Мы взяли все, что могли (почти три наших с Майком зарплаты, так что я предпочитаю об этом не думать). Майк позвонил агенту, чтобы сказать, что мы покупаем усадьбу, и из-за этого опоздал на работу. Я позвонила в контору и сказала, что моя машина не заводится. Да здравствуют машины! Оказывается, есть преимущества в том, что у вас подержанная машина — если вы скажете, что она сломалась, все вам верят.

Пока Майк разговаривал по телефону, мы стояли вокруг него, затаив дыхание, пока он не разогнал нас. Он уже большой и сам может справиться. Они сказали, что перезвонят позже. Перезвонят! Я умру от нетерпения. Майк сохранял спокойствие и сказал, чтобы мы не очень-то радовались, но было уже поздно, потому что я сказала Ребекке, что если мы купим этот дом, то у нее будет пони. Теперь она прыгает от радости, и с самого утра скачет вверх-вниз по лестнице, и ржет как лошадь. На Клэр это тоже произвело впечатление — куда приятнее говорить знакомым, что работаешь няней в семье, которая живет в усадьбе «Лужки», чем в коттедже «Соловьиная роща». Последнее звучит так напыщенно, что становится понятно, что за этим ничего не стоит. Теперь можно будет вставлять в разговор фразы вроде «Приезжайте к нам в „Лужки“. Мы устраиваем небольшую вечеринку». Похоже, я уже начинаю задирать нос.

На работе я никак не могла успокоиться. Я сообщила Кейт радостную новость. У нее был вид человека, который знает, что должен порадоваться за друга, но на самом деле завидует и не может этого скрыть. Почему нам так сложно смириться с тем, что наши друзья преуспевают или покупают то, что нам тоже хотелось бы иметь. Куда проще, когда речь идет о наших врагах. Майк позвонил часа в три и сказал:

— У меня есть две новости, хорошая и плохая. Какую ты хочешь сначала?

— Хорошую, хорошую! — пропищала я.

— Они приняли наше предложение.

— А плохая?

— Теперь нам остается только продать наш дом и купить эту усадьбу.

И всего-то? Как говорила Скарлетт О’Хара, я подумаю об этом завтра.

Среда, 11 марта

Сегодня пришла домой в девять вечера, совершенно обессиленная. В семь часов мне пришлось позвонить Клэр и попросить ее задержаться. Она согласилась, но было понятно, что ей это начинает надоедать. Ребекка выхватила у нее трубку.

— Когда ты придешь? Я получила пятерку за чтение, а Шарлотта Парсонс разбила коленку и заляпала меня всю своей кровью. А еще я…

— Ребекка, — мягко сказала я. — Мама сейчас очень занята, расскажешь мне потом, ладно?

Два поезда столкнулись на маленькой станции сразу за Бирмингемом, а моя шестилетняя дочь рассказывает мне о своих маленьких школьных бедах. Ник назначил меня ответственной, отправив на место происшествия съемочную группу с оборудованием для спутниковой передачи.

В конторе творилось черт знает что. Телефоны звонят не переставая, Лондон хочет новостей, информаторы торгуются, обезумевшие родственники пытаются узнать, что происходит. Мы сделали специальный выпуск новостей к четырем часам, и я бежала в студию по коридору, крепко зажав в руке кассету и перепрыгивая через коллег и кофейные столики на колесах. Без ложной скромности могу сказать, что я умею сохранять спокойствие посреди хаоса, и родительский опыт очень помогает в этом. Если вы можете сохранять спокойствие, когда у одного ребенка истерический припадок, а другой намеревается сверзиться с лестницы, то справитесь и с небольшой железнодорожной катастрофой.

Вечером Ник похвалил нашу команду и меня лично. Пара-тройка коллег тоже выразили свое восхищение, и я была на седьмом небе от счастья, но от усталости еле стояла на ногах. Наша команда явно поработала гораздо лучше, чем команда Майка, но я не скажу ему этого сегодня. Майк явился домой уже после полуночи, взвинченный до предела. Мы сидели на кухне, поглощая бокал за бокалом вино, зная, что завтра пожалеем об этом.

Суббота, 14 марта

Ребекка до сих пор дуется на меня за тот разговор по телефону. Я специально встала пораньше во вторник, чтобы она могла почитать мне вслух и показать пятерку за чтение, но напрасно. Она начала привыкать к Клэр и все больше полагается на нее. Вчера она принесла из школы рисунок. Там был большой красный дом, к которому вела широкая зеленая дорожка. Из трубы валил дым, а на лужайке перед домом гарцевал ее (Ребекки) трехногий пони. Наверху было написано «Для Клэр». Не «Для Мамы».

Я увидела рисунок только сегодня утром, когда убирала ее комнату.

— Какая красота, — сказала я.

— Это для Клэр, — отозвалась Ребекка, не глядя на меня и старательно заплетая в косичку хвост лошади Барби.

— А мне ничего не нарисовала?

— Ничего. Нам много задали по чистописанию.