Полотно «Вечер на Украине» (1878–1901, Государственный Русский музей, Санкт-Петербург) можно считать парной «Украинской ночи», поскольку композиционно и стилистически они решены в одном ключе, хотя в первой работе мы видим уже «нового» Куинджи, сочетающего в высокой поэтизации и точном изображении украинского ландшафта романтизм и реализм. Краски горят на белых стенах хаты. Нужно отметить, что в «Вечере на Украине» эффект декоративности доведен до предела: с одной стороны — более темной — хаты горят бирюзовым цветом, контрастирующим с малиновым и усиливающим эффект горения. «Вечер на Украине» является едва ли не самым показательным для творческого метода Куинджи произведением. Цвет сообщает изображению зачарованную недвижность, необычайный покой какого-то неземного свойства. Декоративизм мастера проявился здесь особенно обнаженно.

Преемник Куинджи Александр Киселев писал после визита к художнику Константину Савицкому: «А, Куинджи! Можешь себе представить, что он показал нам (академистам) четыре новых картины, очень хороших после двадцатилетней забастовки! Это просто удивительно. Оказывается, он все это время работал, и не без успеха». О новых работах ходили слухи по городу, пресса постоянно писала о художнике. В его мастерской побывало много людей, город неустанно говорил только о Куинджи.

В ноябре 1901 живописец в последний раз выставил свои работы после долгих лет затворничества. Затем он замолчал снова и на этот раз до конца жизни.

Особе место в творчество Куинджи занимают закаты. Художника даже считают наиболее значительным после Айвазовского «солнцепоклонником».

Закаты живописца минорны и печальны, спокойны и созерцательны — «Закат» (1876–1890), «Закат в степи на берегу моря» (1898–1908, обе — Государственный Русский музей, Санкт-Петербург). Картины написаны густыми мазками. Необыкновенно красивые и естественные цветосочетания фиолетового, желтого и оранжевого соответствуют реальной природе солнечного освещения. Некоторые из них несут в себе метафору: медленное угасание природы — завершение естественного кругооборота жизни.

Минорное угасание света, растушеванные яркие краски, сочетание фиолетового, бордового и сиреневого — все это свойственно также горным этюдам художника. Так, в картине-элегии «Вечер» (1888) холодный фиолетовый оставляет впечатление ностальгии по угасающей жизни природы. Этюд «Сумерки» (1890–1895, Государственный Русский музей, Санкт-Петербург) наполнен тревожными предчувствиями, ощущение беспокойства возникает от сочетания оранжевого и фиолетового в сумеречных полутонах земли и неба. В основе композиции лежит личное переживание художника, имеющее всеобщее значение, созвучное эпохе — настроение разочарованности, сознание тщетности человеческого бытия. Мотив дороги, широко распространенный в русской поэзии и живописи, интерпретирован мастером, согласно общественным настроениям.

Закаты Куинджи являются вполне самостоятельными произведениями. Благодаря чувствительному зрению, мастеру удалось передать трудные для изображения скоротечные состояния и явления природы. В цикле закатов основной является картина «Красный закат» (1905–1908, Музей Метрополитен, Нью-Йорк). Куинджи — солнцепоклонник передает трепетное полыхание красок расплавленного солнца, залившего мир насыщенным цветом. Художник словно наблюдает, как огромное дневное светило подчиняется законам ночи и смиряется перед его силами, готовясь медленно спрятаться за линией горизонта.

В творческом наследии Куинджи много работ, посвященных теме гор: «Эльбрус. Лунная ночь» (18901895, Государственная Третьяковская галерея, Москва), «Снежные вершины гор. Кавказ», «Снежная вершина. Кавказ» (обе — 1890–1895, Государственный Русский музей, Санкт-Петербург), «Эльбрус днем», «Вершина Эльбруса, освещенная солнцем», «Эльбрус вечером» (все — 1898–1908, Государственный Русский музей, Санкт-Петербург) и многие другие. Восприимчивость художника к цветовым нюансам так совершенна, его зрительная память так безукоризненна, что эскизы порой трудно отличить от этюдов. В некоторых из полотен удивительно тонко запечатлена воздушная среда, размывающая очертания горных склонов. В других освещенные снежные вершины светятся фосфоресцирующими красками.

Русская философия 1870–1880 охватила разные стороны человеческого творчества — науку, искусство, литературу. Остаться не вовлеченным в этот поток сознания было невозможно, как и не разделить идеи своего времени. Нет сомнения, что повышенное внимание Куинджи к вопросам мироздания, его размышления о месте в нем человека — это своего рода реакция искусства на мировоззренческую проблематику. Космология тесно соприкасалась с религией. Пытаясь проникнуть в тайны мироздания, художник словно робеет перед открывающимися безднами. В картине «Христос в Гефсиманском саду» (1901, Алупкинский дворец-музей) перед нами завершение формирования философского пейзажа Куинджи. Разгадать смысл его произведений очень сложно, ибо художник не оставляет намеков и подсказок на тайное содержание своих полотен. В картине нет драматизма. Перед нами Христос в белых одеяниях, горящих фосфоресцирующим светом. На фоне темных деревьев Его фигура выглядит очень контрастно и создает удивительное впечатление. Таких декоративных эффектов в русском искусстве начала XX века никто не достигал.

«Ночное» (1905–1908, Государственный Русский музей, Санкт-Петербург) — одно из последних произведений Куинджи — заставляет вспомнить лучшие картины художника времени расцвета его таланта. В нем также чувствуется поэтическое отношение к природе, стремление воспеть ее величавую и торжественную красоту. В работе воплотились воспоминания детства и пристрастия к созерцанию неба. Элегичность, лирическая грусть заставляют минорно звучать бледные краски горизонта, томительно светиться гладь реки.

Архип Куинджи умер 11 июля 1910. Находясь в Крыму, художник заболел воспалением легких. С разрешения врачей супруга живописца перевезла его в Петербург. Мастер чувствовал себя очень плохо, хотел повидаться со своими учениками, которые к тому времени, увы, были в разъездах. У постели больного присутствовали Николай Рерих и Николай Химона.

В завещании мастер передавал весь свой капитал Сообществу имени Куинджи. Супруге Вере Леонтьевне — две тысячи пятьсот рублей ежегодно. Детей у них не было, но Куинджи позаботился обо всех: вспомнил брата, у которого жил, когда был маленьким, не забыл своих племянников и их детей. Выделил средства церкви, где крестился, чтобы открыли школу его имени. В 1901 он принес в дар Академии художеств сто тысяч рублей для выдачи двадцати четырех ежегодных премий, а Обществу поощрения художеств одиннадцать тысяч семьсот для премий по пейзажной живописи.

Похоронили Куинджи на Смоленском православном кладбище. На могиле было установлено надгробие — гранитный портал с резьбой в стиле древних викингов, который обрамил мозаичное панно с изображением мифического Древа жизни, на ветвях которого вьет гнездо змея. Здесь же стоит бронзовый бюст художника. Надгробие было сооружено на общественные пожертвования по проекту архитектора Алексея Щусева (в будущем — создателя Мавзолея). Мозаика набрана в мастерской Владимира Фролова по эскизу Николая Рериха.