Вот и теперь некстати разыгравшаяся буря вынудила Нитбалу высадиться. Не дал Хаддат, да будет он милостив, унизить бледномордого (как шептались в Стране Пурпура) пришельца.

По всему видать — Ишкандар с места не сдвинется. Ну и кто в итоге продемонстрировал превосходство?

Что ж, всё это на пользу. И о собеседнике рассказало немало, и воля Благого Господина проявилась явственно. Не желает он унижения чужеземца.

— Ну, быть по сему, — спокойно сказал купец и повернулся к слугам, — сгружайте дары на берег и натяните навесы. Переждём ливень, не хватало ещё явиться к экуэша мокрыми курицами.

Он посмотрел на небо.

— Ишкандар намерен ждать? Пусть подождёт.

За роскошными носилками, которые покоились на плечах восьми рослых мужей, по виду совсем не финикийцев, а, скорее критян, следовали три десятка хорошо вооружённых воинов и вдвое большее число слуг, нагруженных какими-то тюками.

Купец чуть отодвинул занавеску и погладывал вперёд, стараясь, чтобы его самого не было видно. Его поверенный приветствовал вышедшего навстречу экуэша. Тот был одет, как простой моряк. Даже перевязи с мечом нет.

Ещё при встрече поверенного с царём в городе пришельцев было оговорено, что общаться будут на языке ремту. Нитбалу удивился, когда ему сказали, что Ишкандар свободно владеет этим языком. Ну что ж, так удобно всем. Он, конечно, не знал, как сильно это раздражало Александра, привыкшего к вездесущести эллинского, звучавшего даже при дворе царя царей.

— Долгой жизни и тебе, почтеннейший, — поприветствовал встречавший и слегка наклонил голову, — мы рады приветить тебя.

«Долгой жизни».

Да, похоже, два гиммеля не случайны. Подчёркнутое пренебрежение вежливостью. Они давно здесь, обменивались посольствами с ремту, не могут не знать, как следует приветствовать гостей. Значит вот так. На лице Нитбалу не дрогнул ни единый мускул.

Встречавший больше не проронил ни слова. Купец, не спешивший покидать из носилок, готов был поклясться, что тот улыбается.

Пауза затягивалась.

— О, Благой Господин, одари меня терпением, — прошептал купец, чуть скосив глаза вверх.

Он улыбнулся. Это испытание, затеянное наглецами, не разозлило его. Скорее, насмешило. Они тоже решили пройти по лезвию. Это хорошо. Он любил острые ощущения и с младых лет, несмотря на то, что унаследовал Торговый дом, входивший в ту пору в двадцатку крупнейших в Кинаххи, сам ходил в море, поролся с ветрами и волнами и неоднократно вступал в схватку с пиратами.

«Так не киснет кровь», — говорил домашним.

Нитбалу щёлкнул пальцами. Двое слуг проворно подскочили к носилкам, согнулись в три погибели. Их спины образовали ступени.

Купец сошёл на землю.

Позади встречавшего, воины экуэша, облачённые в дорогие (глаз купца намётан) доспехи, образовали коридор до самого шатра. Нитбалу пробежал глазами по фигуре невежи, скосил взгляд налево, направо и шагнул вперёд.

В этот момент из шатра вышел коренастый светловолосый человек в шафрановом плаще. Он приветливо протянул к купцу руку и улыбнулся.

— Живи вечно, достопочтенный Нитбалу, сын достойнейшего Илирабиха!

Купец тоже улыбнулся.

— Мир тебе, славный Ишкандар, — сказал он на своём родном языке и добавил уже на ремту, — так принято у нас привечать встречного, мы желаем ему мира.

И никаких титулов, никаких «великих царей». Купец пристально следил за реакцией Ишкандара. Тот не изменился в лице, продолжал улыбаться.

— В таком случае мир и тебе, почтенный Нитбалу.

Купец, неспешно, шагом исполненным достоинства, направился к царю. Руки он поднял перед собой на уровень груди, ладонями кверху, показывая свои приветливые и добрые намерения. За ним последовали двое воинов.

Эвмен (именно он был невежей, не поприветствовавшим должным образом важную особу) отметил, что один из этих воинов вооружён египетским луком и гладко выбрит. Ремту. Наёмник? Соглядатай Дома Маат? Всё в одной чаше — и не разбавленное, скорее всего.

Приблизившись так, что их разделяла двойная длина копья (более привычная для кинаххи, чем для экуэша), Нитбалу остановился и сложил ладони на солнечном сплетении.

— Прошу тебя, будь моим гостем, почтеннейший, — сказал царь, — привечаю тебя не во дворце, как следовало бы, согласно твоему достоинству. Но и этот мой скромный дом — твой дом. И всё в нём, что принадлежит мне — твоё.

Он отшагнул в сторону и жестом пригласил купца пройти внутрь.

Нитбалу высвободил правую руку и щёлкнул пальцами.

— Позволь мне, великий государь, выказать тебе глубочайшее почтение и согласно обычаю вежества поднести дары.

Подскочили слуги, развернули у ног хозяина ковёр и сложили на него пару тюков.

Александр отметил, что это даже не тюки, а скорее циновки в которые завёрнуто что-то длинное. И сделаны эти циновки не из простой мешковины. Он учтиво склонил голову, по-своему обыкновению чуть к левому плечу.

— Благодарю тебя, достойнейший. Что это?

Слуги развернули одну из циновок и на свет показались кости. Длинные кости, чуть изогнутые, вычищенные и отбеленные.

Александр, ожидавший увидеть дорогое оружие (ну а какие дары, длинномерные и завёрнутые в циновки ещё ожидать?) выглядел озадаченным.

— Это рёбра, — объяснил Нитбалу, — рёбра зверей аабу и пахема.

— Аабу? — Александр покосился на Эвмена, — это слон?

Архиграмматик еле заметно кивнул.

— А про зверя пахема я слышу впервые, — сказал царь, — что это за зверь? По виду, должен быть не меньше, чем слон.

— Это водяной бык, обитающий в тростниках Хапи, — пояснил купец, — да, он крупный. Поедает траву и имеет довольно мирный нрав, но горе обидевшему его. Рогов или клыков, как у аабу, у пахема нет, но и без них в гневе он вполне способен разрушить немалых размеров ладью.

— Речная лошадь, — шепотом подсказал Эвмен.

Царь коротко кивнул. Теперь он понял, о ком идет речь, ибо этот зверь был описан ещё Геродотом.

— Нам хорошо известны драгоценные слоновьи бивни. Ремесленники по всей Ойкумене любят их. Но я не слышал, чтобы резчики использовали и рёбра этого зверя. Прошу извинить меня, если мой вопрос оскорбит тебя, достойнейший, но скажи, зачем нужны эти кости?

— Они не для украшений, великий государь, — улыбнулся купец.

Объясниться он не спешил. Повисла пауза. Александр готов был поклясться, что, не договаривая, тот испытывает его.

— Египтяне делают из них рога для лёгких эвтитонов, царь — встрял доселе молчавший Протей, стоявший по левую руку от Александра.

Нитбалу слов его не понял, ибо сказано было по-македонски.

— Они похвалялись упругой бронзой, — сказал Александр.

— Они удлиняют концы плеч, там, где упругая бронза будет или слишком тонкой, или недостаточно гибкой. А эта кость — в самый раз. К тому же бронза дорога. Эта кость дешевле.

— И так же не боится сырости? — скептически хмыкнул царь, — да и на вид хрупка.

Протей пожал плечами.

— Вот и посмотрим, — заметил Эвмен.

Александр повернулся к гостю и спросил:

— Хааа[34]?

— Да, великий царь, — поклонился Нитбалу, — ремту делают из этой кости свои луки-хааа. Эти рёбра обработаны, выварены в вине, масле и выдержаны под гнётом. Указом ещё деда Величайшего эту кость запрещено выводить из Та-Кем. Бивни аабу можно, а рёбра нельзя. Хотя немногие понимают их ценность.

— Стало быть, ты нарушаешь запрет?

Купец, продолжавший улыбаться, не ответил. Снова поклонился.

Александр повернулся к Эвмену, спросил по-македонски:

— Слышал о таком запрете?

— Что-то слышал царь.

— Что ж, в таком случае сей дар о многом говорит, красноречивее любых слов.

— Да, царь, — задумчиво проговорил кардиец, не отрывая от купца пристального изучающего взора и добавил еле слышно, — однако и вопросов вызывает немало…

Слуги поднесли хопеши и прямые мечи-селкиты, но Александр взглянул на них лишь мельком. Ему не терпелось получить ответ на главный вопрос.