— Да так… Прости меня, достойнейший Муваталли, если невольно оскорбил. На душе почему-то тревожно…

— Не беспокойся, усамувами, великий объезд пройдёт, как должно. Ни в дороге, ни во время празднеств великому лабарне ничто не угрожает. Даже макандуша, если ты о них.

— Нет, — сказал чашник, — я и не жду от них опасности. Они ведь наши друзья.

Муваталли дёрнул уголком рта. Этот сановник поддерживал Хуццию.

Наконец, в дверях появился глашатай, человек жезла, и возвестил:

— Великий лабарна, Солнце, Циданта, сын Тахурваили, второй этого имени повелитель гор и озёр от Злого моря до моря Нижнего!

В зал, шаркая мягкими полусапожками с длинными загнутыми кверху носами, тяжело опираясь на деревянную палку, вошёл Циданта. Следом за ним семенил Или-Тешуб. Муваталли нахмурился. Появление жреца не входило в его планы, тот знал о предстоящем деле и сам не жаждал присутствовать на приёме. Что заставило его рисковать жизнью?

Первый Страж отметил испуганный мечущийся взгляд Или-Тешуба и сжал зубы. Сердце, и без того колотившееся так, как если бы он долго упражнялся с оружием, заторопилось ещё сильнее. Что-то пошло не так. Зачем припёрся жрец?

Или-Тешуб нашарил взглядом Хуццию, который приблизился к отцу, дабы помочь ему и что-то прошептал на ухо царю. Тот отмахнулся, и жрец проворно подскочил к наследнику.

— Достойнейший царевич, одно важное дело требует твоего безотлагательного присутствия.

Хуцция удивился и посмотрел на отца, который с трудом (нещадно разболелась спина) взбирался по ступеням тронного возвышения.

— Иди, — сказал Циданта, со стариковским кряхтением (в ведь ему всего сорок лет) усаживаясь на трон, — глянь, что у него стряслось. Лопочет про какую-то недобрую печень. А здесь, как разумею, ничего примечательного не будет. Ну, а если за чем ничтожным зовёт, я его потом взгрею.

— Важное-важное! — заторопился Или-Тешуб.

— Что может быть важнее приёма посла? — возмутился Муваталли, — где это видано, чтобы на нём отсутствовал наследник?

Циданта раздражённо отмахнулся. К приёму посланника Архальбу, которого он ровней себе не считал, царь отнёсся пренебрежительно. У него мелькнула мысль, что так даже хорошо. Пусть презренный пират знает своё место.

Один из «сынов дворца» подал царю калмус, «палицу грома», железный жезл высотой в человеческий рост, на конце снабжённый спиральным завитком.

Недоумевающий наследник вышел вслед за жрецом. Муваталли заскрежетал зубами, тоже шагнул было к выходу, но тут человек жезла вновь возвестил:

— Посол царственного Архальбу!

Циданта презрительно усмехнулся.

В зал вошёл кудрявобородый человек в белых, расшитых золотой бахромой одеждах. Роль «посла Архальбу» играл хуррит, человек Муваталли, которым Первый Страж намеревался пожертвовать. В руках «посол» держал длинный цилиндр в четыре пальца толщиной.

«Главный виночерпий» затрясся. Муваталли затравлено огляделся. Прерывать церемонию уже было поздно. По этикету ему полагалось находиться по левую руку от царя, на нижней ступени тронного возвышения.

«Посол» торжественным голосом начал положенную речь. Муваталли не слышал ничего, кроме биения собственного перешедшего в галоп сердца. Он малыми шажками начал подниматься вверх, ближе к высокой железной спинке трона. Циданта, с усмешкой следивший за послом, не обратил на перемещение Муваталли внимания.

— Великий государь! Позволь мне передать тебе письмо царя Архальбу, властителя вод! — обратился к царю «посол».

«Властитель вод».

Циданта усмехнулся. Пират уже наполовину торчит из пасти крокодила, но все ещё тешится титулами.

— Дозволяю!

Первый Страж не отрывал взгляда от рук «посла». Вот пальцы его прикоснулись к крышке цилиндра. Боковым зрением Муваталли уловил в зале движение — это медленно пятился Аннита.

Шаг. Ещё шаг.

«Посол», продолжая щедро пересыпанную славословиями пафосную речь, начал откручивать крышку.

Ещё шаг.

Ещё оборот.

По спине Первого Стража градом катил пот. Лицо в тусклом свете ламп блестело подобно начищенной бронзовой маске.

Ещё шаг.

Ещё оборот.

Ещё шаг. Вот и трон. Только сейчас царь заметил подле себя Муваталли и недоуменно взглянул на него.

— Ты чего…

Ещё оборот.

— А-а-а! — заорал, не выдержав, Аннита и повалился на колени, закрываясь рукой от неведомого.

Муваталли молнией метнулся за массивную спинку трона и в это мгновение Громовержец Тешуб-Тархон явил ничтожным смертным свою ярость…

Или-Тешуб был так напуган, что у него заплетался язык, и он толком не мог объяснить, зачем вытащил Хуццию из тронного зала. Из его бессвязных бормотаний царевич понял, что жреца до смерти перепугала печень жертвенного барана, предвещающая что-то страшное царю. Это было как-то связано с послом Угарита, именно поэтому Или-Тешуб стремился предотвратить приём. Царь не стал его слушать, и теперь жрец трясся ещё сильнее.

Конечно, печень тут была не при чём, просто жрец совершенно лишился покоя и сна. В последние дни его не покидали нехорошие предчувствия.

Хатти считали, что несправедливое причинение зла другому человеку возмущает основы мироздания и неминуемо обрушит на голову преступника гнев богов, о чём их даже специально просить не надо. Цари, свергая предшественников (в соответствии с проклятием Анниты), всякий раз прилагали немало усилий на то, чтобы в глазах подданных и, что ещё важнее, богов, это деяние выглядело справедливым возмездием, но не корыстным властолюбивым злоумышлением.

«Это он причинил мне обиду».

«Он первый начал враждовать со мной».

«Он сам виноват».

«А я не виноват, я только защищался».

Когда же переворот заканчивался успешно, у захватившего Железный трон заговорщика появлялся ещё один весомый аргумент в пользу своей невиновности:

«Если бы я был не прав, разве боги позволили бы мне совершить это деяние?»

Вся жизнь хатти была пропитана верой в то, что насилие должно быть справедливым, иначе неотвратимо возмездие.

Или-Тешуб мучительно размышлял, на чьей стороне боги в этот раз. Действительно ли прав Муваталли? Чем оскорбил его Циданта? Жрец лихорадочно припоминал все слышанные в последнее время разговоры Первого Стража и царя и не находил в них ничего, что можно было бы назвать признаком опалы, притеснения и унижения по отношении к Муваталли.

Жрецу Первый Страж открылся вынужденно и очень неохотно. Старик в прошлом был знатным интриганом. В своё время он немало поспособствовал тому, что восшествие на престол Циданты было обставлено в самом лучшем виде, а это было очень непросто провернуть. Отцеубийство, как-никак… Однако, когда все уладилось, зажив в достатке, почёте и спокойствии, Или-Тешуб стал ленив и трусоват. Ныне он мечтал лишь о том, чтобы завтрашний день неизменно походил на вчерашний. Ни в какие авантюры его больше не тянуло. Муваталли об этом знал, он уже несколько месяцев обхаживал жреца, описывая бедствия в которые Циданта непременно ввергнет царство, если останется на Железном троне. Старик на эти разговоры не поддавался, поглядывая на Первого Стража с опасливым недоумением.

Циданта оскорбляет Громовержца, якшаясь с пришельцами? Если бы это было так, Тешуб-Тархон уже испепелил бы нечестивца.

Нежелание жреца становиться союзником, остужало пламя в груди Муваталли. Просто так убить царя он не мог. И дело тут не в том, что, дескать, Первый Страж — истинный сын народа хатти, для которого неприемлемо неправедное насилие. Плевал он на эти отговорки для простолюдинов. И на гнев богов тоже плевал, ибо слишком хорошо знал, как оный «гнев» иной раз устраивается. Вот неминуемый раскол среди высокородных — это да, веская причина придержать коней. Жрец требовался Первому Стражу для того, чтобы подтвердить — царь свергнут по воле Громовержца. На случай, если у кого-то останутся сомнения.

В конце концов, удача улыбнулась Муваталли. К его радости оказалось, что не он один мечтает убрать Циданту, обставив убийство, как небесную кару. О том, как действует переданный ассирийцем футляр с убивающим письмом, Муваталли не слишком задумывался. Что там заключено, истинный Гнев Тешуба (что маловероятно, это Первый Страж прекрасно осознавал) или чёрное колдовство мицри (в коем они, как все говорят, большие доки), его не интересовало. Лишь бы все исполнилось, как задумано.